Потом я всерьез задумалась: а способ доставки? Не почтой же его посылать? Так он окончательно испортится, сами знаете, как у нас работает почта. И как Иван Иваныч поймет, что перед ним частица Анжелы, а не просто кусок тухлятины? Мне придется подбросить отрубленный палец Иван Иванычу в машину. А еще лучше — прямо ему в постель. Может, тогда его, наконец, хватит удар. Чего-то же он боится? Лично я, увидев отрубленную руку неожиданно, да еще в своей постели, испугалась бы. Мне и сейчас не по себе. Надо срочно звонить Анисье! Теперь у нас есть все, чтобы выжать из моего мужа кучу денег.
— Как дела? — спросила я, когда она наконец ответила.
Вот же проблема! Я не только не могу встретиться со своей бывшей прислугой, я даже не могу до нее дозвониться! А раньше она неслась ко мне сломя голову по первому зову! По звонку колокольчика. Да, времена меняются.
— Добрый день, Зинаида Андреевна! — бодро сказала Анисья. — У меня все нормально. Надеюсь, у вас тоже.
— Мы можем наконец встретиться?
— А, давайте, — милостиво согласилась она.
Деньги у меня еще были, я теперь стала экономной и пригласила ее в шикарный ресторан. Намеренно, потому что знала, она там будет чувствовать себя не в своей тарелке, а я, наоборот, на высоте. Я ведь все еще Зинаида Андреевна Царева и носить шикарные платья для коктейлей не разучилась и уже никогда не разучусь.
Машину у меня пока не отобрали, правда, приходилось экономить на бензине. Но к ресторану я подкатила с шиком и даже заехала перед этим в мойку. На мне было шикарное белое пальто из кашемира и шляпа. Мне умопомрачительно идут шляпы, к тому же от широких полей на лицо падает тень и морщины становятся не так заметны. Как только я вышла из машины, швейцар с широкой улыбкой распахнул передо мной дверь.
— Я жду одну даму, — сказала я хорошенькой хостес. — И пусть ее внешний вид вас не смущает. Счет оплачиваю я.
— Само собой. — И я получила в ответ широченную улыбку. — Ваши гости, госпожа Царева, — наши гости.
Девушка была хороша, достойная конкурентка Анжеле. А мою молодость, увы, не вернешь. Меня теперь не возьмут на работу даже хостес, хотя в былые времена я легко прошла бы кастинг в самый элитный московский клуб, да еще и на должность одной из античных статуй, украшающих холл. Сейчас же мне приходится ждать собственную прислугу. Хоть и бывшую, но факт остается фактом.
А она, мерзавка такая, опаздывала! Я уже начала нервничать: как бы чего не случилось с Анжелой? Вдруг мулатка взбунтовалась? Или подбила братьев на секс и получила в обмен на свое прекрасное тело свободу? Анисья потому и прячется от меня. И тут я ее увидела. И чуть со стула не свалилась.
Что только не делает современная косметология! Под толстым слоем тонального крема спрятались Анисьины угри, а макияж она наверняка делала у профессионального визажиста. Над имиджем хорошенько поработал стилист, ведь даже для полных людей есть одежда, прекрасно скрывающая недостатки фигуры и подчеркивающая ее достоинства. К примеру, пышную грудь. Сияя этой грудью и победной улыбкой, Анисья пробиралась к моему столику. Я уже поняла, куда она потратила полученные от меня пятьдесят тысяч, а также все свои накопления. Так вот чем она занималась, пока я томилась в ожидании нашей встречи! Собой! Но на что, интересно, она рассчитывает? Это ведь все немалых денег стоит.
— Привет, — небрежно кивнула мне Анисья, важно опускаясь на отодвинутый официантом стул.
Я же во второй раз чуть не упала со своего. Да мы с ней, оказывается, теперь подружки!
— Добрый день, — вежливо поздоровалась я и приняла светский тон, коль передо мной сидит светская львица. — Как твои дела? Прекрасный макияж, и платье очень достойное.
— А то!
— Я вижу, ты над собой поработала.
— У меня остался последний шанс, — важно сказала Анисья и поправила прическу. После чего облизнула губы. Да, ей много еще над чем надо поработать. — Мне, кровь из носу, следующим летом надо поступить. Гардеробчик подобрать, чтоб они все там попадали. Как вам, а? — Она уставилась на меня в ожидании одобрения.
— Я уже сказала свое мнение: достойно.
— Да что там! Шикарно! Как бы я не я.
— И кто тебе порекомендовал стилиста?
Она вдруг стушевалась. Отвела глаза:
— Да так…
— Ты нашла новую хозяйку? У этой дамы хороший вкус, — похвалила я. — Только хватит ли тебе денег? Гардероб постоянно надо обновлять. И макияж каждый раз придется накладывать заново.
— Вы ж поговорить хотели, — напомнила она, отказавшись обсуждать таким образом тему денег.
— Да. Но давай сначала сделаем заказ.
А вот обжорой она как была, так и осталась. Заказала много и самое дорогое, что было в меню. У меня же совсем пропал аппетит. Я вяло поковыряла вилкой какой-то салатик и выпила бокал минералки без газа.
— Что же это вы ничего не кушаете, Зинаида Андреевна? — с притворной заботой спросила Анисья.
— У меня столько проблем, что нет аппетита.
— Везет вам, — с завистью протянула она. — Вон какая худая! Не сказать тощая.
— Как там Анжела? — перешла я к интересующему меня вопросу.
— Не беспокойтесь: все сделано, как вы хотели.
— Ты уверена?
— А то!
— Послушай, не пора ли нам озвучить Иван Иванычу сумму выкупа?
— В смысле денег?
— Да.
— Так вы ж не хотели брать с него деньги! Собирались только попугать.
— Обстоятельства изменились, — вздохнула я.
— Понятно. Ну, вздрогнули? — В качестве аперитива она заказала коньяк. Я, поскольку была за рулем, подняла бокал с минералкой. — Эх-ма! — Анисья махом опрокинула рюмку и поддела на вилку кусок осетрины. — Вот она — жизнь!
Я какое-то время наблюдала, как она ест. И терпеливо ждала. Потом спросила:
— И все же, зачем ты дала братьям мой адрес?
— Они не хотели за это браться без денег, — деловито сказала Анисья.
— Как не хотели? Они же уже взялись?
— То одно, а то другое, — намекнула Анисья.
— Не понимаю.
— Какая же вы непонятливая, Зинаида Андреевна! И вообще, как и не человек вовсе. Не едите, спиртного не пьете. Ну как так можно жить? Эх-ма! — И она хлопнула вторую рюмку коньяка.
— Я и не знала, что ты столько пьешь, — удивилась я.
— Так переживаний сколько? С этой Анжелой, чтоб ее, Зафировной. Как знала, что от нее одни только неприятности будут! Как только вы от нас съехали, все и началось. Вот же гад! Порядочную женщину выгнал, а привел какую-то кикимору!
— Ты это об Иван Иваныче?
— А о ком же?
— Скажи мне толком, что случилось?
— А то вы не понимаете? — недобро ощерилась Анисья.
— Нет.
— Эх-ма! — Она опять взялась за графинчик с коньяком. Я уже начала терять терпение.
— Что там? Говори!
— Да все в порядке, — с досадой сказала она.
— Ты Эрику звонила?
— А как же!
— С ее телефона?
— Все, как вы сказали.
— А он что?
— Да ниче. Как всегда, денег просил.
— А ты?
— Сказала, что недосуг.
— Он что, встретиться хотел?
— Ага, — она рыгнула.
Я невольно поморщилась.
— Ну, давай, Зина, за удачу! — Анисья выцедила в рюмку остатки коньяка.
— Погоди… Ты уверена, что Эрик не побежит заявлять о пропаже сестры? — заволновалась я, проигнорировав «Зину». Мне было не до того. — Ведь он нам все может испортить!
— Не испортит. Поздно уже.
— Нам надо поторопиться. У меня есть рука мулатки.
— Чего-о?
— Я же тебе говорила о своем плане. Если подкинуть Иван Иванычу отрубленный палец, он станет сговорчивым. Настало время решительных действий.
— Вы это серьезно? — уставилась на меня Анисья.
— Конечно!
— И где вы это… ее взяли, руку эту?
— В морге.
— Как — в морге?
— Так. Вчера в лесу нашли тело.
— Тело? — она вздрогнула. — Какое тело?
— Труп девушки со смуглой кожей, — пояснила я. — Она, скорее всего, была проституткой.
— И в каком лесу ее нашли? — напряженно спросила Анисья.
— Да какая разница? В подмосковном. Грибники, говорят, нашли.
Анисья икнула и испуганно прикрыла ладонью рот:
— Ой! Ажник душа в пятки!
— Ты боишься мертвецов?
— Ик. Ой!
— Да что с тобой?
— Ничего. Ик… Развезло меня что-то, Зина… ида Андреевна. Пойду до ветру. Ик…
Я сказала, где туалет. Она схватила сумку, с трудом встала и, пошатываясь, направилась в дамскую комнату. Я сделала знак официанту, чтобы налил мне минералки. Анисья вела себя странно. Вот уж не думала, что она такая чувствительная! Мне что, самой положить посылку в машину Иван Иваныча? Я, вообще-то, рассчитывала, что это сделает она.
Ее не было минут десять, я уже начала волноваться. Не открылся ли у нее от осетрины понос? Нельзя так резко менять образ жизни. Во время ее десятиминутного отсутствия я пила минералку и нервничала. Как же мне уговорить Анисью доставить посылку по назначению?
Ее не было минут десять, я уже начала волноваться. Не открылся ли у нее от осетрины понос? Нельзя так резко менять образ жизни. Во время ее десятиминутного отсутствия я пила минералку и нервничала. Как же мне уговорить Анисью доставить посылку по назначению?
Наконец она вернулся. Плюхнулась на стул и подмигнула мне:
— Я еще коньячку закажу?
— А не хватит тебе?
— Так переживаний сколько!
Принесли еще графинчик коньяка.
— Ну, вздрогнули?
Вздрогнула я в морге, когда увидела отрубленную кисть. А сейчас пыталась успокоиться.
— Нам пора переходить к решительным действиям, — напомнила я, когда Анисья выпила коньяк.
— А именно?
— Ты позвонишь Иван Иванычу и скажешь, чтобы он готовил три миллиона долларов. Наличными.
— О как! Я-то позвоню. Только он не даст.
— Почему?
— Потому что он жадный.
— Тогда мы пошлем ему отрубленный палец.
— Какой палец? — испуганно моргнула она.
— Я же тебе говорила, что достала кисть мулатки, — терпеливо напомнила я.
— Ах, это…
— Ты можешь подбросить к нему в машину посылку?
— Я? Почему я? — испугалась она.
— А кто?
— Есть такие люди.
— Коля-и-Толя. Я уже знаю. Но я не хочу доверять столь важное дело братьям. Они получили от меня деньги и, скорее все, уже пьют.
— Это да. Тогда вы того… сами.
— Самой рубить палец, самой подбрасывать. А тебе я за что тогда плачу?
— А, кстати, сколько вы мне заплатите?
— Ну, тысяч сто.
— Долларов?
— Конечно.
— По-вашему, это будет справедливо?
— Я готова также купить тебе квартиру в Москве.
— В центре? — жадно спросила она.
— Нет. Где-нибудь на окраине.
— Вы тоже стали жадная, — пробурчала она. — У Иван Иваныча, видать, научились.
— Но ведь план придумала я. И основную его часть реализую тоже я.
— Значит, коли будет суд, мне много не дадут?
— Суд? Какой суд?
— Ну, коли все сорвется.
— А почему должно сорваться?
— Так.
— Не нравится мне твое настроение. И прекрати пить! — резко сказала я.
— А чего это вы на меня кричите? — Ее, похоже, развезло. — Я вам больше не прислуга! Что хочу, то и делаю!
— Извини.
— Ладно, позвоню я ему. Завтра.
— Позвони сегодня. — Я с сомнением посмотрела на ее раскрасневшиеся щеки, с которых потек тональный крем, и сказала: — Нет, сегодня не надо. Езжай домой и отдыхай. А завтра начнем действовать.
— Договорились!
Она лихо прикончила второй графинчик коньяка.
— Эх! Хорошо-то как!
— Как себя чувствует Анжела?
— Лучше не бывает!
— Это хорошо.
— Да, хорошо посидели. — Она зевнула. От коньяка и обилия вкусной еды Анисья осоловела.
— Где ты сейчас живешь? — спросила я.
— На квартире.
— Снимаешь, что ли?
— Ага, — кивнула она и взяла зубочистку. Я с неприязнью смотрела, как она ковыряет ею в зубах. Талант талантом, но нельзя же быть такой свиньей? Рыгать за столом и чавкать, а потом демонстративно выковыривать из щелей в зубах куски осетрины. Над зубами, кстати, тоже надо бы поработать. Вставила бы себе импланты, раз собирается в актрисы.
— Извини, Анисья, я не могу тебя отвезти.
— Кто бы сомневался! — недобро усмехнулась она. — Вы же у нас того. Барыня.
— Но я могу вызвать тебе такси.
— Сама справлюсь.
— Дать тебе денег?
— С деньгами у меня теперь проблем нет, — отрезала она.
— Вот как?
— Вы же за все платите.
Ну и наглость! Поистине, нельзя ставить себя в зависимость от какого-то человека, даже если этот человек назвался твоим лучшим другом. Я уже жалела, что связалась с ней и с братьями.
В ожидании такси мы заказали десерт. Глядя, как она поглощает пирожные с жирным кремом, я спросила:
— Ты передумала идти в актрисы?
— Правы вы были, Зинаида Андреевна, — вдруг сказала она. — Ну что мне этот театр? Славы все одно не добьешься, все места куплены.
— В пантеоне ты имеешь в виду?
— Чего?
— Я говорю, на олимпе уже тесно. Все хотят денег и славы, поэтому там не протолкнешься. В этом ты права. Но ведь у тебя талант.
— Талант. Ага. Просто денег надо дать. И много. Или блат.
— Я обещала тебе помочь. И помогу.
— Спасибочки. — Зазвонил ее мобильник. — О! За мной приехали! Ну, пока.
— До свидания, Анисья. Ты поняла все, что я тебе сказала?
— А как же!
У меня в душе смешались тревога и какая-то непонятная тоска. Я словно чувствовала: завтра для меня начнется кошмар. И не ошиблась.
Кошмар начался с того, что около полудня кто-то несколько раз позвонил в мою дверь. Ко мне пришли гости, а консьержка о них почему-то не сообщила, хотя это ее прямая обязанность. Я даже не хотела открывать. Но в дверь звонили настойчиво. А потом вдруг стали стучать! В нашем элитном доме такого отродясь не бывало! К людям, которые здесь живут, не ломятся!
«Уж не Иван Иваныч ли это явился?» — забеспокоилась я, накидывая халат.
На пороге стояла целая компания, в основном мужчины. Но были среди них и две женщины: консьержка и соседская домработница.
— Зинаида Андреевна Царева?
— Да. А в чем дело? Кто вы такие?
— Сейчас у вас будут делать обыск. Понятые, пройдемте.
Ах, это не консьержка и не домработница, это понятные! Ну, понятно. Кого они еще могли пригласить в качестве понятых? Народного артиста? Знаменитого экономиста, чье лицо минимум раз в месяц все видят в телеящике? Крупного чиновника из Минфина? Здесь простые люди не живут, и беспокоить этих небожителей нельзя. Но разве я — простая смертная? Разве меня можно беспокоить без причины?
— Постойте-ка, — преградила я путь людям, пытавшимся вломиться в мою квартиру. — А…
— Вот ордер на обыск. А вот мои документы.
Мне сунули под нос бумаги. Буквы прыгали у меня перед глазами. Я только поняла, что по мою душу явились из Следственного комитета. А у меня в доме отрубленная рука мулатки! И как я им это объясню?!
— Вы можете сказать, в чем именно меня подозревают? — спросила я, стараясь казаться спокойной.
— В убийстве.
— В убийстве кого?
— Любовницы вашего мужа. Которую вы сначала похитили, а когда узнали, что она беременна, приказали убить. Мы уже задержали ваших сообщников, и они во всем признались.
— Сообщников? Каких сообщников?
— Хватит притворяться, Зинаида Андреевна. Оператор готов? Понятые? Включайте камеру и начинайте! А вы, госпожа Царева, присядьте пока на диван и постарайтесь четко и внятно отвечать на все вопросы, которые я вам буду задавать. Начали!
В чем, скажи, виновна я?
Мне бы позвонить адвокату, но проблема в том, что у меня его нет. Есть адвокаты Иван Иваныча, но это не тот случай. Я живо представила, как звоню мужу и прошу защитить меня от обвинений в убийстве Анжелы. А в спальне у меня лежит отрубленная рука мулатки! И как я объясню сей факт Иван Иванычу? Поэтому вариант с адвокатом отпал сразу. Мысли мои скакали, как кролики в вольере, куда запустили грозного хищника. Спрятаться никак нельзя, сопротивляться тоже бесполезно, ведь у него такие зубы! И что делать?
«Что делать?» — лихорадочно думала я.
— Может быть, Зинаида Андреевна, вы хотите добровольно выдать нам некие предметы, подтверждающие вашу причастность к убийству? — мягко спросил следователь. Но я видела его волчьи зубы, желтые, крупные, и понимала, что все, о чем он мечтает, это меня поскорее загрызть.
— Какие еще предметы? — Я попыталась изобразить удивление.
— Вы сами знаете. Чистосердечное признание облегчает участь.
— Вы хотите сказать, что срок я могу получить условно?
— Это вряд ли, — неприятно усмехнулся он. — Вы организатор похищения молодой красивой девушки и заказчик ее убийства. Даже присяжные вряд ли будут на вашей стороне, если вы вообще сможете добиться суда присяжных. Чудовищное преступление, потрясающее своей циничностью и жестокостью. Но вы можете немного скостить срок.
— Могу я подумать?
— Времени на раздумье у вас нет, — жестко сказал он и скомандовал коллегам: — Начинайте!
— Погодите. В доме на самом деле есть один предмет не совсем э-э-э… обычный. Но к Анжеле он не имеет никакого отношения.
— А именно? Что за предмет? — деловито спросил следователь.
Я молча встала и направилась к двери.
— Стоять! — рявкнул он.
— Я в спальню. Предмет находится там.
— Проводите, — скомандовал он операм и оператору.
Я шла к двери в свою спальню, а за мной неотрывно следовала камера. А я очень не люблю, когда меня снимают. Я ведь уже не так молода и не так хороша, как раньше, и к тому же не накрашена. Они застали меня врасплох. Если бы только я могла подумать! Но времени на раздумья мне не дали.