В конечном итоге в «Нейман Маркус» ей удалось отыскать потрясающее блестящее черное платье с широким полукруглым вырезом и узкой юбкой, заканчивающейся чуть выше колена. Рукава были длинными, что имело огромное значение, если учесть ее непредсказуемую реакцию на прикосновения.
То, как Лютер прищурился, когда она вышла из примерочной, как удовлетворенно замерцала его аура, показало Грейс, что она нашла именно то, что нужно.
— Пошли на наши места, — сказал Лютер.
— Мне нужно зайти в дамскую комнату. Я скоро вернусь.
Лютер проводил ее до вращающейся двери с надписью «Для дам». Грейс шагнула внутрь и вдруг застыла. Потрясенная, она обвела взглядом казавшуюся бесконечной череду дверок в кабинки.
— Ого, — произнесла она, обращаясь к женщине средних лет, которая стояла у раковины. — Их тут, наверное, не меньше пятидесяти.
— И еще столько же в другом туалете на противоположной стороне театра, — с гордостью сказала женщина. — Вы, как я вижу, не местная?
— Да, но я бывала во многих операх и успела убедиться, что в театрах всегда не хватает кабинок в дамских туалетах, поэтому многие не успевают за антракт удовлетворить свои естественные потребности.
— Мэр Акация-Бей — женщина. Она согласилась оказывать спонсорскую поддержку «Гатри-Холлу» только при условии, что архитекторы спроектируют просторные дамские туалеты.
— Мне нравятся такие политики, — с энтузиазмом проговорила Грейс. — Она четко обозначила свои приоритеты. Будем надеяться, что она доберется до поста президента.
Закончив свои дела в туалете, она присоединилась к Лютеру.
— Что-то ты больно радостная, как будто мы здесь не для того, чтобы выявить убийцу, — сказал он.
— Я радуюсь, что мне не надо ограничивать себя в жидкости, вот и все.
— В каком смысле?
— В дамском туалете пятьдесят кабинок, я подсчитала. И еще столько же в другом туалете на противоположной стороне фойе.
— И?
— И это значит, что мне не надо дергаться, успею ли я за антракт попасть в туалет.
Лютер нахмурился.
— Ты в порядке?
— Не бери в голову. Это дамские штучки.
— Поверю тебе на слово.
Капельдинер проводил их на места в двенадцатом ряду партера у прохода. Лютеру места понравились.
— Достаточно близко, чтобы хорошо рассмотреть ее, — сказал он.
Неожиданно желудок Грейс скрутил короткий спазм. Все ее чувства пронзила тревога. С того момента, как Фэллон Джонс санкционировал их поездку в Акация-Бей, они с Лютером были заняты сборами, потом долго летели до Лос-Анджелеса, потом ехали на машине до побережья. И только сейчас она в полной мере осознала, что именно ей предстоит сделать, и от этого почувствовала себя так, будто ее окатили ледяной водой. А что, если она ошибается? А что, если она права?
— Не переживай, — сказал Лютер. — Если она не наша дива-убийца, все останутся при своих. Мы просто проведем приятный вечер в опере.
— А если она та, кого я видела на Мауи?
— Тогда мы свяжемся с Фэллоном. Он сам обо всем позаботится. А мы с тобой завтра же вернемся в Гонолулу и поужинаем вместе с Петрой и Уэйном.
А что потом, спросила себя Грейс. Она же живет не в Вайкики. Она живет в Эклипс-Бей, в штате Орегон. «Не думай об этом». Живи моментом.
— В этом нет никакого смысла, — сказал Лютер.
Грейс изумленно повернулась к нему.
— Что? Мне казалось, мы только что договорились… — Она замолчала, сообразив, что он читает либретто, напечатанное в программке. — А, содержание оперы. Никто никогда не утверждал, что в «Волшебной флейте» есть смысл. Но это Моцарт, поэтому любители оперы не придираются к таким мелочам, как логика в либретто.
— Буду иметь это в виду.
— Между прочим, эксперты Общества уверены, что Моцарт был экстрасенсом.
— Да?
— А как еще можно объяснить его исключительный музыкальный талант?
— Он вступал в Общество?
Грейс улыбнулась:
— Думаю, он предпочел масонов.
— В общем, хорошая новость в том, что Сирена появляется в первом действии. — Лютер закрыл программку. — Уже скоро мы получим ответ.
Свет погас, и публика затихла. Заиграли увертюру, музыка тут же наполнила зрителей радостной, сияющей энергией. Музыка действительно всемогуща. Как причудливая комбинация холодильника и микроволновки, она способна захватывать и сохранять яркую энергию давно умершего композитора, согревать ее и подавать снова и снова для последующих поколений.
Занавес поднялся и открыл декорации Древнего Египта. Актеры играли на сцене, которая была оснащена самыми последними и самыми выдающимися достижениями техники. Грейс знала, что оперная публика любит роскошь, причем касается это не только голосов, но и костюмов и декораций. Компания, управлявшая оперным театром в Акация-Бей, расщедрилась и предоставила все это в полной мере.
Для колоратурного сопрано-убийцы обстановка была идеальной, и когда Царица ночи вышла на сцену, Грейс с трудом удержалась от желания спрятаться под кресло.
Костюм Царицы представлял собой сложное сочетание шелков и бархатов всевозможных оттенков синего, расположенных ярусами. Платье было расшито золотом и сверкающими бусинами. Черный парик отражал совершенно новое понимание термина «высокая прическа». Корона была искусно вплетена в высокую башню из красиво уложенных прядей, и при взгляде на это сооружение возникала ассоциация с новогодней елкой.
Царица ночи вся сияла и сверкала, и этот блеск был зловещим, он подчинял себе аудиторию. Энергия, исходившая и от самой актрисы, и от ее невероятного голоса, горела таким же угрожающим огнем, как и ее внушающая ужас аура.
Зрители замерли в оцепенении, когда напыщенные ноты «В страданиях дни мои проходят» наполнили весь зал, вплоть до последних рядов балкона. Сирена не просто взяла до невозможного высокую фа, она спела ее в полный голос.
Грейс сидела не шевелясь. Она затаила дыхание, ожидая услышать звон разбивающегося стекла. Этот музыкальный фейерверк был наполнен парапсихической силой, слабой, чтобы убить, но достаточно мощной, чтобы овладеть аудиторией. Она ощутила, что кожа горит, по телу бежали мурашки. Все чувства предупреждали ее о том, что здесь находится хищник, безумный хищник.
Она знала, что их с Лютером скрывает полумрак, что им ничего не грозит. Актеры, стоящие на ярко освещенной сцене, не видят их. Знала она, что у Сирены нет поводов подозревать, что сегодня за ней следят. Однако логика не могла пересилить инстинкт самосохранения и заставить забыть о том, что по сцене ходят смерть и безумие.
Грейс не стала ничего говорить Лютеру, даже шепотом. И в первую очередь потому, что любой звук вызвал бы раздражение у сидевших рядом зрителей.
Лютер правой рукой накрыл ее левую руку. И только тогда она поняла, что вся дрожит. Он сжал ее пальцы, давая понять, что ситуация ему ясна. Он наверняка тоже почувствовал силу ауры Царицы, а может, даже разглядел в ней все светлые и темные зоны. И вероятно, тоже увидел безумие.
Он слегка потянул Грейс за руку, как бы говоря этим жестом, что нужно уходить. Грейс потянула руку в противоположную сторону, отвечая, что нельзя уходить, пока Царица исполняет арию. Был риск, что слишком многие обратят на них внимание.
Во время смены декораций перед следующей сценой они быстро встали со своих мест и поспешили по проходу. Грейс старалась не замечать бросаемые на них неодобрительные взгляды. Только в фойе она облегченно вздохнула.
— Уж больно строгая толпа, — усмехнулся Лютер.
— В опере для зрителей существует целый протокол. Уход во время действия воспринимается с величайшим осуждением.
— Если бы эти люди знали, что может делать своим голосом Царица ночи, они бы гурьбой повалили к выходу.
— Не уверена, — покачала головой Грейс, стараясь восстановить дыхание. — Это опера. Люди ожидают от актеров невероятных качеств. Так, что теперь?
— А теперь, как всегда, мы звоним Фэллону.
Они вышли из театра и направились к скверу на противоположной стороне улицы, который скрывал парковку. Хотя Грейс знала, что Царица сейчас на сцене и еще не скоро покинет театр, она машинально прощупывала восприятием все тенистые уголки. Когда они дошли до взятой напрокат машины, Лютер сел за руль и достал телефон.
Фэллон ответил после первого гудка.
— Ну? — спросил он.
— Грейс говорит, что это она, — ответил Лютер. — Точно.
— Проклятие! — Голос Фэллона выдавал шок. — Она уверена?
— Я знаю, как тебе трудно, когда дела идут не так, как ты ожидал, — сказал Лютер. — Не переживай. Ведь это мы, а не ты, сидим в полуквартале от женщины, которая может убить нас колыбельной. Что дальше?
— Гарри Суитуотер говорит, что в своей сфере он так и не нашел никого, кто подходил бы под описание Сирены.
— Вероятно, потому, что Грейс с самого начала была права. Она не профессиональный киллер. Она профессиональная оперная певица.
— Гарри Суитуотер говорит, что в своей сфере он так и не нашел никого, кто подходил бы под описание Сирены.
— Вероятно, потому, что Грейс с самого начала была права. Она не профессиональный киллер. Она профессиональная оперная певица.
— Тогда получается полная бессмыслица. Зачем, черт побери, ей ехать на Гавайи убивать Юбэнкса, если она не киллер?
— Может, Крейгмор знал, что она умеет делать своим даром, и каким-то образом уговорил ее ликвидировать для него Юбэнкса. А вдруг он был ее любовником? Грейс говорит, что их у нее было много. В общем, суть в том, что она убийца.
— Возникает слишком много вопросов, — продолжал отстаивать свою точку зрения Фэллон. — В этой мозаике не хватает большого количества деталей. Надо выяснить, что связывает Крейгмора и певицу. У вашей дивы есть дом в Сан-Франциско. Я постараюсь побыстрее кого-нибудь туда послать.
Лютер посмотрел на часы.
— Сирена еще какое-то время будет находиться в театре. После спектакля, как утверждает Грейс, она еще с час проведет за кулисами со своими поклонниками. Затем ей предстоит закрытый прием. У меня масса времени, чтобы проникнуть в ее гостиничный номер.
Грейс резко повернулась к нему и вцепилась в край сиденья. Даже в темноте было видно, как расширились ее глаза.
— Нет, — прошептала она.
— Давай, — сказал Фэллон. И отсоединился.
Лютер ободряюще улыбнулся.
— Успокойся, — сказал он. — Ну что может со мной случиться?
Глава 42
Грейс ходила взад-вперед по гостиничному номеру. Ей никак не удавалось унять дрожь. Лютер завез ее сюда почти двадцать минут назад. Сейчас он уже в номере Вивьен Райан. Он бывший коп, напоминала она себе. Он знает, что делает. Кроме того, второе действие «Волшебной флейты» еще не закончилось. Как раз в этот момент Царица на сцене исполняет арию, в которой призывает собственную дочь убить ее отца.
Времени достаточно, размышляла Грейс. Райан не покинет театр, пока в своей уборной не примет всех почитателей. Она же дива в прямом смысле слова: поклонение нужно ей как воздух. Все это записано в ее ауре.
Грейс дошла до стены, развернулась и пошла в обратном направлении. Ну почему она не может избавиться от этой ужасной, проникающей во все поры тревоги? Ее восприятие обострено до предела. Только глубокое дыхание и это хождение по комнате позволяют справиться с зарождающейся паникой. Она вдруг сообразила, что сейчас ею владеют абсолютно новые эмоции. Раньше она переживала только за себя. Сейчас же, впервые после смерти матери, беспокоится за другого человека, которому угрожает опасность.
Хотя с Мартином Крокером у нее были довольно близкие отношения, она никогда не испытывала этой тревоги, даже тогда, когда поняла, какие перемены происходят в нем под действием препарата. Они с Мартином были друзьями и деловыми партнерами. Их связывали теплые чувства, но между ними никогда не возникала любовь. В самом конце Мартин вызывал у нее лишь грусть, сожаление и обиду за предательство. А потом, как всегда, надо всем возобладал ее обостренный инстинкт самосохранения.
Но с Лютером все по-другому. Его безопасность важнее, чем ее собственная.
«Я люблю».
Это открытие заставило Грейс резко остановиться. Ее взгляд упал на мерцающий монитор компьютера на письменном столе.
«Я люблю».
Ее охватило странное облегчение. Так вот что это такое — любить. Это вовсе не страсть, которую она испытала в объятиях Лютера. Это не взаимопонимание, установившееся между ними, не принятие права каждого на собственное прошлое, не умение взаимодействовать с даром другого. В том, что она испытывает к Лютеру, все это, конечно, присутствует, но есть и еще кое-что: узы, имеющие в своей природе парапсихические свойства, связь, которую невозможно описать простыми словами. Полнее всего эти чувства можно обозначить словом «любовь», но и его недостаточно. Грейс знала: что бы ни уготовила ей судьба, Лютер будет жить в ее сердце до конца ее дней.
Неудивительно, что об этом всепоглощающем чувстве писали оперы, продолжала размышлять она. И в то же время у любви есть один существенный недостаток. Человек становится уязвимым.
«Но ко мне это не относится», — подумала она и слабо улыбнулась.
— Ладно, я люблю, — обратилась она к монитору. — Но это все равно не объясняет, почему я стою здесь, разговариваю с компьютером и борюсь с паникой.
Звонок телефона заставил ее вскрикнуть от неожиданности и даже подпрыгнуть. Чувствуя себя полной идиоткой, она подбежала к сумке и вытащила мобильный. На дисплее отображался номер Фэллона Джонса.
— Мистер Джонс, — сказала она. — Это Грейс.
— Вы в порядке? Что-то вы запыхались.
— Все нормально. Я жду возвращения Лютера, он обыскивает номер Вивьен Райан. Я немного нервничаю.
— Успокойтесь. Лютер знает, что делает. Я звоню вот зачем: агент, которого я направил в дом Уильяма Крейгмора, нашел стенной сейф. Один из наших шифровальщиков смог открыть его. Там обнаружились довольно интересные документы. Крейгмор — отец Сирены.
Потрясенная Грейс села на кровать.
— Вы серьезно, сэр?
— Грейс, вам следовало бы давно понять, что я всегда серьезен. Но это не все. У Вивьен Райан есть единокровная сестра. Ее зовут Дамарис Кембл.
— Она тоже певица?
— Нет. Очевидно, Дамарис унаследовала дар Крейгмора. Она генератор энергии на кристаллах.
— Вы думаете, она тоже втянута в это дело?
— Мы анализируем эту вероятность.
Грейс, задумавшись, запустила руку в волосы.
— В генеалогических архивах не упоминалось, что у Вивьен Райан есть единокровная сестра. Насколько я помню, вы сказали Лютеру, что Крейгмор не мог иметь детей.
— Получается, что в молодости, когда Крейгмору было чуть за двадцать, перед тем как он стал работать на то безымянное государственное агентство, он сдал свою сперму в банк при клинике, обслуживавшей исключительно членов Общества.
Грейс похолодела. Ее охватили те же самые ощущения, как в тот момент, когда Сирена брала высокую фа.
— При клинике Бернсайда?
— Именно. Много лет назад клиника полностью сгорела. Все архивы погибли. Но у нас есть подозрения, что к поджогу причастен Крейгмор — ведь медицинские карты его дочерей лежали в сейфе. Похоже, он проник в клинику, забрал нужные ему карты и поджег архив.
— А ради чего все это?
— Я говорил вам, этот человек десятки лет работал на тайное правительственное агентство. От такого бизнеса часто развивается паранойя. Вероятно, он хотел иметь гарантии, что ни одна из его дочерей не разоблачит его.
— А сколько… сколько же у него дочерей? — прошептала Грейс и вдруг сообразила, что затаила дыхание.
— Две. Вивьен и Дамарис.
Она зажмурилась, не зная, как реагировать — с облегчением или с тревогой.
— Вы уверены, что только две?
— Он дал это ясно понять в своих записях. Он задался целью разыскать всех своих детей и очень расстроился, когда обнаружил, что есть всего две девочки.
— Ясно.
— Вы, Грейс, не его дочь. — Его голос прозвучал очень ласково. — Подумайте об этом. Я уверен, что вы уже изучили профиль своего отца. Ваша мать включила его в генеалогические данные, когда регистрировала вас. Он сильно отличается от профиля Крейгмора. Во-первых, у Крейгмора карие глаза. Ну а потом, он генератор энергии, а не стратег.
Грейс почувствовала себя «Титаником» сразу после столкновения с айсбергом.
— Вы знаете, что я тоже из клиники Бернсайда? — с трудом произнесла она.
— Я тут пытаюсь руководить сыскным агентством. Я поставил перед собой цель как можно больше знать о своих агентах. Будущее Общества и, возможно, всего проклятого мира зависит от того, насколько хорошо это у меня получается.
— Но как вы выяснили, что я тоже из клиники Бернсайда?
— Запросто. Как только я узнал, кем вы были, прежде чем стали Грейс Ренквист, мне не составило труда узнать и о клинике. Информация была в вашем первом личном деле.
— Ой. — Все это не укладывалось в голове у Грейс. До нее не сразу, но все же дошло, что если ему известно о клинике, то, следовательно, он знает и все остальное.
— Да. Мне известно о вас и о Мартине Крокере, — сказал Фэллон, будто прочитав ее мысли, хотя в это трудно было поверить. — Этот сукин сын торговал то ли оружием, то ли наркотиками, верно? Чем именно?
— Оружием, — пролепетала она. — Но…
— Вы узнали об этом, и он попытался убить вас, но вы опередили его. Думаю, именно так все и было. Кстати, отлично сработано.
Грейс стало страшно от того, с какой небрежностью Фэллон говорит о событиях того дня в Карибском море.
— Я не выполняла задание, — сказала она. — Я просто спасала свою жизнь.
— Меня это вполне устраивает. Но у меня нет времени на воспоминания. Ситуация осложнилась. — Он помолчал. — Просто не верится, что я это сказал. Видимо, я недосыпаю. Суть в том, что мы выяснили связь между Крейгмором и Сиреной.