Гитлеровский генерал правильно оценил тяжелое положение группы армий “Юг”, из-за чего на Украине в начале войны был сорван вражеский план стремительного прорыва к Киеву. Напомню при этом, что на севере, там, где наступал со своей группой Готт, гитлеровские войска, не получившие такого противодействия, к 28 июня, овладев Минском, уже замкнули первое кольцо окружения, и в то кольцо попало очень много наших войск. Успешный контрудар, организованный Кирпоносом и Жуковым, по сути дела, спас в эти дни Киев и не дал возможности гитлеровцам окружить наши армии до рубежа Днепра – они еще долго сражались здесь и задерживали дальнейшее продвижение противника.
В Москве (Расстрел Павлова)
Сталин вскоре понял свою ошибку с отправкой начальника Генерального штаба на передовую. Управление войсками за эти дни так и не было налажено. Сведения, поступавшие из действующей армии, были не только неутешительные, но просто катастрофические. Пришло сообщение, что под Рославлем окружены две армии и вот-вот замкнутся клещи вокруг Минска, захлопнув в окружении еще несколько армий.
26 июня Сталин позвонил на командный пункт Юго-За-падного фронта в Тернополь и пригласил к аппарату Жукова:
– На Западном фронте сложилась тяжелая обстановка. Противник подошел к Минску. Непонятно, что происходит с Павловым. Маршал Кулик неизвестно где, маршал Шапошников заболел. Можете вы немедленно вылететь в Москву?
– Сейчас переговорю с товарищами Кирпоносом и Пуркаевым о дальнейших действиях и выеду на аэродром, – ответил Жуков.
Поздно вечером 26 июня Жуков прилетел в Москву, и прямо с аэродрома его повезли к Сталину. В кабинете Сталина стояли навытяжку нарком Тимошенко и первый заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Ватутин.
Оба бледные, осунувшиеся, с покрасневшими от бессонницы глазами.
Здесь до прихода Жукова произошел, как говорится, крупный разговор. Сталин поздоровался с Жуковым лишь кивком головы и сразу же раздраженно сказал:
– Не могу понять путаных предложений наркома и вашего зама. Подумайте вместе и скажите: что можно сделать?
Сталин при этих словах показал на карту, развернутую на столе. На ней была обстановка Западного фронта. Верховный находился в таком состоянии, когда ничего путного из разговора не могло получиться, надо было дать ему остыть, а потом уже говорить о деле. Поэтому Жуков, стараясь подчеркнуть свое спокойствие и как бы призывая к тому же Сталина, сказал:
– Мне нужно минут сорок, чтобы разобраться с обстановкой.
– Хорошо, через сорок минут доложите! – все так же раздраженно бросил Сталин.
Жуков, Тимошенко и Ватутин вышли в соседнюю комнату. Без долгих проволочек, обменявшись лишь понимающими взглядами по поводу происшедшего в кабинете Сталина, они начали анализировать обстановку на Западном фронте.
Западнее Минска были окружены и дрались в окружении остатки 3-й и 10-й армий Западного фронта. Остатки 4-й армии отошли в припятские леса. Остальные части, понесшие большие потери, отступали к реке Березине. И вот на эти ослабленные и разрозненные войска фронта наступали мощные группировки противника.
Через полчаса военачальники вернулись к Сталину и предложили немедленно занять оборону на рубеже Западная Двина – Полоцк – Витебск – Орша – Могилев – Мозырь и для обороны использовать 13-ю, 19-ю, 20-ю, 21-ю и 22-ю армии. Кроме того, срочно приступить к подготовке обороны на тыловом рубеже по линии Селижарово – Смоленск – Рославль – Гомель силами 24-й и 28-й армий резерва Ставки. Срочно сформировать еще 2—3 армии за счет дивизий московского ополчения.
Все эти предложения Сталин утвердил и приказал немедленно довести их до сведения войск.
29 июня поступили сообщения о том, что наши войска оставили Минск. Наркому обороны Тимошенко позвонил Сталин и спросил:
– Что под Минском? Как там дела?
У Тимошенко не хватило духу доложить Сталину о том, что Минск сдан, он еще надеялся, что положение будет восстановлено, поэтому сказал неопределенно:
—Я не могу сейчас доложить, товарищ Сталин... Тимошенко не успел закончить фразу, потому что Сталин его перебил:
– А вы обязаны постоянно знать все детали, товарищ Тимошенко, и держать нас в курсе событий.
Не желая продолжать разговор, Сталин положил трубку.
В это время в кабинете Сталина находились Молотов, Маленков и Берия. Некоторое время стояло тягостное молчание, потом Сталин сказал:
Не нравится мне это их поведение. А может быть, мы сейчас поедем в Генштаб и сами посмотрим карты и донесения с фронтов?
От Кремля до здания Наркомата обороны по улице Фрунзе ехать всего несколько минут. Когда члены Политбюро вошли в массивные двери, часовой, увидев Сталина и следовавших за ним Молотова, Маленкова и Берия, настолько, оторопел, что даже не мог спросить пропуска или что-то вымолвить. Члены Политбюро молча прошли мимо часового и поднялись на второй этаж, где располагался кабинет наркома обороны. В кабинете в это время были Тимошенко, Жуков, Ватутин, генералы и офицеры Генштаба, они стояли около больших столов, на которых были расстелены карты с обстановкой на фронтах.
Появление Сталина и других членов Политбюро было настолько неожиданно, что все присутствующие на некоторое время просто онемели. Тимошенко даже побледнел, однако будучи старым служакой, быстро пришел в себя и подошел к Сталину с рапортом, как и полагается в таких случаях:
– Товарищ Сталин, руководство Наркомата обороны и Генеральный штаб изучают обстановку на фронтах и вырабатывают очередные решения.
Сталин выслушал доклад, ничего не ответил и медленно пошел вдоль стола с картами. Тем временем на цыпочках, один за другим удалились из кабинета работники Генерального штаба. Остались Тимошенко, Жуков и Ватутин.
Сталин довольно долго стоял у карты Западного фронта и разглядывал ее. Затем повернулся к генералам и, явно сдерживая себя, изо всех сил стараясь быть спокойным, сказал:
– Ну, мы ждем, докладывайте, объясняйте обстановку. Тимошенко хорошо знал Сталина, не только уважал его, но и побаивался. Он понимал, что у Сталина внутри все клокочет, иначе он не появился бы здесь так внезапно. Не ожидая для себя ничего хорошего, Тимошенко стал сбивчиво докладывать:
– Товарищ Сталин, мы еще не успели обобщить поступившие материалы. Многое не ясно... Есть противоречивые сведения... Я не готов к докладу.
И тут Сталин сорвался:
– Вы просто боитесь сообщить нам правду! Потеряли Белоруссию, а теперь хотите поставить нас перед фактами новых провалов?! Что делается на Украине? Что в Прибалтике? Вы управляете фронтами или Генштаб только регистрирует потери?!
Желая как-то разрядить обстановку и помочь Тимошенко, Жуков обратился к Сталину:
– Разрешите нам продолжить работу. Тут вдруг иронически спросил Берия:
– Может, мы мешаем вам?
– Обстановка на фронтах критическая. От нас ждут указаний, – сказал Жуков, стараясь быть спокойным и ни к кому не обращаясь, но затем, взглянув прямо в глаза Берии, с некоторым вызовом спросил: – Может быть, вы сумеете дать эти указания?
– Если партия поручит, дадим, – отрезал Берия.
– Это если поручит! – твердо парировал Жуков. – А пока дело поручено нам.
Повернувшись к Сталину, Жуков, опять-таки стараясь быть спокойным, сказал:
– Простите меня за резкость, товарищ Сталин. Мы разберемся и сами приедем в Кремль...
Все молчали, ожидая, что решит и скажет Сталин. Но и Тимошенко не захотел в трудную минуту оставлять без поддержки своего начальника Генерального штаба и, пытаясь прийти ему на помощь, сказал:
– Товарищ Сталин, мы обязаны в первую очередь думать, как помочь фронтам, а потом уже информировать вас...
Попытка Тимошенко сгладить ситуацию обернулась против него. Сталин опять вспыхнул:
– Во-первых, вы делаете грубую ошибку, что отделяете себя от нас! А во-вторых, о помощи фронтам, об овладении обстановкой нам теперь надо думать всем вместе. – Сталин помолчал и, видимо, решив, что все-таки в сложившейся ситуации лучше действительно дать военным возможность собраться с мыслями, сказал, обращаясь к своим спутникам: – Пойдемте, товарищи, мы, кажется, действительно появились здесь не вовремя...
Члены Политбюро направились к двери и ушли, никем не сопровождаемые, так же, как и появились здесь несколькими минутами раньше.
30 июня Сталин приказал вызвать Павлова в Москву. В этот день в штаб Павлова прибыл генерал Еременко с приказом о том, что командующим Западным фронтом назначается он. Павлов прилетел в Москву на следующий день, и первый, к кому он зашел, был Жуков. Как вспоминает Георгий Константинович, он не узнал Павлова, так похудел и осунулся тот за восемь дней войны. Состоялся нелегкий разговор. Павлов нервничал, искал оправдания неудачам не только в силе противника, но и в неправильном руководстве сверху. Он был прав, но судьба его уже была решена. И не только тем, что на его место назначен новый командующий: Еременко пробыл в этой должности всего несколько дней – Сталин изменил свое решение и назначил командующим Западным фронтом маршала Тимошенко, а членом Военного совета фронта Мехлиса. Причем, напутствуя на эту должность, Сталин сказал Мехлису:
– Разберитесь там, на Западном фронте, соберите Военный совет и решите, кто, кроме Павлова, виноват в допущенных серьезных ошибках.
Эту короткую фразу Мехлис забыл сразу, как только вышел из кабинета Сталина. Он не стал разбираться, выяснять причины ошибок, как требовал Сталин. У него была своя четкая и определенная позиция и программа действий: Павлов виновен; надо подыскать еще и других виновников “серьезных ошибок”. По прибытии в штаб Западного фронта Мехлис применил все свои способности и опыт по компрометации военачальников, чем он особенно отличился в годы репрессий. Чтобы подвести под расстрел командование Западного фронта, надо было найти и сформулировать веские обвинения. И Мехлис нашел их. Он обвинил Павлова и его соратников в “трусости”, “бездействии”, “развале управления”, “сдаче оружия противнику”, “самовольном оставлении боевых позиций” и многих других деяниях, преступных в условиях войны.
Все эти формулировки были внесены в текст “Постановления государственного Комитета обороны Союза ССР от 16 июля 1941 года”. Согласно этому Постановлению, были преданы суду Военного трибунала и по его приговору расстреляны:
1. Командующий Западным фронтом генерал армии Павлов;
2. Начальник штаба Западного фронта генерал-майор Климовских;
3. Начальник связи Западного фронта генерал-майор Григорьев;
4. Командующий 4-й армией Западного фронта генерал-майор Коробков;
5. Командир 41-го стрелкового корпуса Северо-Западного фронта генерал-майор Косубуцкий;
6. Командир 60-й горно-стрелковой дивизии Южного фронта генерал-майор Селихов;
7. Заместитель командира 60-й горно-стрелковой дивизии Южного фронта полковой комиссар Курочкин.
Сталин единолично подписал это Постановление. Он, наверное, считал – обстановка требует твердой руки. Постановление было зачитано всем Вооруженным Силам и на промышленных предприятиях, связанных с производством продукции для фронта, а тогда все работали на армию.
Проще всего, конечно, обвинить Сталина в чрезмерной жестокости. Это легко высказать в нашей спокойной невоенной жизни. Но не следует забывать и критической ситуации тех дней.
И все же, при всем уважении к Сталину и понимании его ответственности за судьбу страны и армии, скажем прямо: не было необходимости принятия таких экстраординарных, крутых мер в той ситуации. В данном случае Сталин чересчур доверился Мехлису и “перегнул палку”.
Зададим только один вопрос: у кого, на каких участках фронта в первую неделю войны не было таких же бед, как у Павлова (30 июня Павлов уже был отстранен)? Подобные обвинения можно было предъявить очень многим, кто отступал, терял управление и оружие.
Теперь невинно расстрелянные реабилитированы “за отсутствием состава преступления”. Но несмотря на это, все еще тянется за ними тень фальши и лжи, сфабрикованной Мехлисом и следователями.
Я получил письмо из Минска от дочери генерала Павлова – Ады Дмитриевны, она просит защитить доброе имя отца. Приводит несколько примеров публикаций (в “Известиях” 9.05.1988 г., “Московских новостях” 17.07.1988 г. и других изданиях), в которых повторяются обвинения времен войны, несмотря на полную реабилитацию Павлова еще в 1957 году. Удивительна сила порочной инерции! Вот бы о добрых делах так устойчиво помнили!
Давайте же мы добрым словом помянем Дмитрия Григорьевича Павлова. Хулители низводили его по способностям до уровня командира батальона, объявляли чуть ли не выскочкой, за несколько лет незаслуженно пролетевшим через несколько повышений. Но Павлов не был “скороспелым командующим”, и одаренностью природа его не обделила. Служба Павлова проходила не хуже, чем у других командующих фронтами, а в отношении образования он даже обошел некоторых из них.
Судите сами, можно ли человека с такой биографией и прохождением службы объявлять “выскочкой”. По возрасту Павлов (родился в 1897 году) ровесник других маршалов (Мерецков – 1897, Василевский – 1895, Малиновский – 1898, Баграмян – 1897). В первой мировой войне был рядовым. В Красную Армию вступил добровольцем, участвовал в боях на Южном, Юго-Западном, Туркестанском фронтах. Прошел путь от взводного до помощника командира полка. В 1922 году окончил Омскую высшую кавшколу, в 1928 году – Академию им. М. В. Фрунзе и в 1931 году – академические курсы Военно-технической академии. В 1934—1936 годах командовал мех-бригадой. Его бригада была отмечена, а сам Павлов награжден орденом Ленина. Аттестован на командира корпуса перед отъездом в Испанию. Три современные войны прошел Павлов до нападения Германии: за плечами были Испания, Финляндия, Халхин-Гол. Звание Героя Советского Союза получил в Испании, где был советником при республиканской армии по применению танковых и механизированных войск, принимал участие в разработке крупных операций. Как военачальника его высоко ценила Долорес Ибаррури, называла в числе семи “выдающихся советских военных деятелей”.
В 1937 году, после возвращения из Испании, Павлову было присвоено звание комкора. Он стал начальником Автобронетанкового управления РККА и членом Главного Военного совета (в числе одиннадцати!), где был и Сталин. Павлов приложил много сил и знаний при создании лучшего танка второй мировой войны – Т-34. На стратегической игре в 1941 году Павлов делал один из основных докладов. Все разговоры о том, что он неглубоко разбирался в искусстве вождения танковых и механизированных войск, являются неправдой. Павлов являлся одним из теоретиков и практиков применения этих войск в современной войне. Не было у нас более опытного военачальника в вопросах стратегии и тактики применения мехвойск. Именно поэтому и был назначен генерал армии Павлов на главное направление возможного удара германской армии – командующим Белорусским Особым военным округом – в 1940 году.
Если бы его не постигла трагедия в первую неделю войны, Павлов, несомненно, вырос бы в одного из крупнейших военачальников, одержал бы немало побед и стал бы Маршалом Советского Союза.
* * *
Мало осталось тех, кто хорошо помнит выступление Сталина 3 июля 1941 года, а те, кто помоложе, вообще, наверное, его не читали. Но в то время выступления Сталина ждал весь народ, и оно прозвучало как вдохновляющий призыв советских людей на дело отпора врагу, на мобилизацию всех сил страны для достижения победы.
Сталин утверждал: в том, что Советское правительство пошло на заключение пакта о ненападении с фашистской Германией, не было ошибки. Он объяснял:
“Что выиграли мы, заключив с Германией пакт о ненападении? Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора годов и возможность подготовки своих сил для отпора, если фашистская Германия рискнула бы напасть на нашу страну вопреки пакту. Это определенный выигрыш для нас и проигрыш для фашистской Германии.
Что выиграла и что проиграла фашистская Германия, вероломно разорвав пакт и совершив нападение на СССР? Она добилась этим некоторого выигрышного положения для своих войск в течение короткого срока, но она проиграла политически, разоблачив себя в глазах всего мира как кровавого агрессора. Не может быть сомнения, что этот непродолжительный военный выигрыш для Германии является лишь эпизодом, а громадный политический выигрыш для СССР является серьезным и длительным фактором, на основе которого должны развернуться решительные военные успехи Красной Армии в войне с фашистской Германией”.
Дальше Сталин говорил о том, что требуется для ликвидации опасности, нависшей над Родиной: понять глубину опасности, отрешиться от беспечности. Не должно быть в наших рядах трусов, паникеров, нытиков. Перестроить всю работу на военный лад. Отстаивать каждую пядь советской земли. При вынужденном отходе увозить все, что возможно, и уничтожать все, что не вывозится. Создавать партизанские отряды.
В общем, это была целая программа большой войны. В речи Сталина есть немало таких мест, которые рассчитаны на укрепление морального духа армии и народа. И действительно способствовали этому. Но есть и явная неправда. Например, в первом же абзаце он говорит: “Лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражения...” Это, конечно же, не вполне соответствовало действительности и сегодня легко может быть проверено, ну хотя бы по тому же дневнику генерала Гальдера, который пишет именно 3 июля следующее: “Потери: с 22.06 по 30.06 наши потери составляют в общей сложности 41 087 человек – 1,64% наличного состава (при численности войск, равной 2,5 миллиона человек). Убито 524 офицера и 8362 унтер-офицера и рядового; ранено 966 офицеров и 28 528 унтер-офицеров и рядовых”.
Как видим, потери для войны таких больших масштабов не столь значительны, и уж во всяком случае, это не “лучшие дивизии”, о разгроме которых говорил Сталин.
СПЕЦСВОДКА УНКГБ г. МОСКВЫ И МОСКОВСКОЙ ОБЛАСТИ ПЕРВОМУ СЕКРЕТАРЮ МГ и МГК ВКП(б) А. С. ЩЕРБАКОВУ О РЕАГИРОВАНИИ НАСЕЛЕНИЯ НА ВЫСТУПЛЕНИЕ И. В. СТАЛИНА