Бланка угрюмо уставилась на большой трехмерный экран. Моника, снова попавшая впросак, растерянно хлопала ресницами и трепетала плавничками – возможно, ее трогательная несообразительность не оттолкнет зрителей, а, наоборот, вызовет симпатию, не всем же нравятся всезнайки… Часть публики пожалеет беззащитную рыбку, на что и сделана ставка.
Бунтующая по каждому поводу совесть не мешала Бланке строить догадки насчет мотивов чужих поступков, хотя иногда ее домыслы оказывались довольно-таки циничными. Ну и что, она ведь не высказывает их вслух – а значит, не может никого обидеть.
Жизнерадостный хруст новой порции букетиков, сдавленные вопли и гогот в углу, остроты, подначки и недобрые комментарии ската с зеркальными зубами, запах, как в автоматизированной забегаловке, где перекусывают на скорую руку, – все это Бланке надоело. Она вышла из зала, спустилась в украшенном алыми сердечками лифте на первый этаж, в оккупированный магазинчиками и кафетериями вестибюль, но вместо того чтобы повернуть к эскалатору, ведущему в подземку, направилась к замысловатому блестящему объекту у дальней стены – нечто непонятное, более всего напоминающее абстрактную кинетическую скульптуру.
На самом деле это была всего-навсего входная дверь. Когда Бланка приблизилась, там раскрылась лепестковая диафрагма, а сбоку, на табло, появились цифры – температура воздуха (по Цельсию, по Кельвину, по незийской, по гинтийской, по шиайтианской шкале), скорость ветра, атмосферное давление, влажность. Скользнув по ним незаинтересованным взглядом, Бланка шагнула вперед.
Снаружи было холодно и ветрено. Засунув руки в карманы просторной «пилотской» куртки, она побрела по аллее мимо облетевших берез, завезенных с Земли.
Мегареал смахивал на нечеловеческий город. Циклопические белые здания, в каждом заключен самодостаточный мирок, живущий по своим собственным законам. Высятся они на изрядном расстоянии друг от друга, как будто не терпят близкого соседства себе подобных, а между ними пространство ничье – слякотные неухоженные аллейки, залысины глинистых пустырей, заросли побуревшего кустарника, дальше виднеется чуть ли не болотце с кочками и камышами. Все это в осенних желто-коричневых тонах – по календарю уже наступила зима, но Мегареал находится в субтропических широтах, снег тут подолгу не лежит, и вместо полноценной зимы тянется и тянется бесконечная осень.
Какая бы кипучая жизнь ни бурлила внутри здешних зачарованных замков – за толстыми стенами, при искусственном освещении, – снаружи не видно никаких ее признаков. Место выглядит запущенным, по-осеннему печальным и почти необитаемым, если не обращать внимания на птиц и редких пешеходов. В пасмурном небе время от времени мелькают аэрокары, но в основном транспорт здесь подземный. Полное впечатление, что тебя занесло на край света, а раскиданные по равнине рукотворные громады – всего-навсего реликты давно исчезнувшей цивилизации.
Поддавшись этому настроению, Бланка совсем загрустила. Ноги сами понесли ее к болотцу – посмотреть вблизи на камыши.
Под ногами чавкала грязь и шуршала облетевшая коричневая листва, хрупали вялые стебли. Потом послышались голоса: звонкий и пронзительный девичий, мягкий и хорошо поставленный мужской, второй показался ей знакомым.
Обогнув голый раскидистый куст, на котором кое-где висели расклеванные птицами ягоды, напоминавшие желтую малину, Бланка увидела людей.
Девушка с пышной гривой иссиня-черных волос, в «ртутной» куртке, агрессивно сверкающей посреди подернутого коричневатой пленкой осеннего пейзажа, держала в миниатюрной смуглой лапке флягу темного стекла. Пахло коньяком. У мужчины волосы тоже были черные, но гладкие и вдобавок с изумрудным отливом – вероятно, подкрашенные. Горло укутано шарфом брусничного цвета. Бледная впалая щека без следа щетины, скула резко очерчена.
Бланка, хотя и видела его в четверть оборота, узнала Генри, пассажира с «Амстердама». На протяжении всего путешествия с Земли на Землю-Парк он за ней ухаживал, однако остался ни с чем, о чем Бланка уже успела пожалеть.
Вообще-то, сексуальный опыт у нее был довольно обширный, но сомнительной ценности, и все это не имело ничего общего с удовольствием. Ее без конца осаждали те, кому в этих делах не везло: одни нудно и обстоятельно рассказывали о своих неприятностях, другие плели фантастические небылицы, третьи таскались за ней молча и смотрели такими жалкими глазами, что душа переворачивалась, а сводилось все к тому, что Бланка обязательно должна переспать с очередным претендентом, иначе он впадет в депрессию, выбросится из окна, завалит экзамены, разуверится в женской доброте, и т. д., и т. п. Иногда она улавливала фальшь и понимала, что над ней, скорее всего, смеются, но отказать все равно не могла – а вдруг ей померещилось и на самом деле это очень серьезно?
Бывало, что у нее заводилось по два-три любовника одновременно. При такой жизни Бланка вполне могла бы стать шлюхой самого последнего разбора, но ей не позволили. Всякий раз вмешивалась некая незримая сила, и страждущие кавалеры куда-то исчезали – или не то чтобы совсем исчезали, но переставали ее донимать. За этим обычно следовал перевод в другую школу (она сменила таким образом больше десятка школ), иногда – переезд в другой город. Однако на новом месте вскоре повторялась та же история, и тогда опять приходила в движение закулисная сила.
Бланка, впрочем, знала, что это за сила. Галактическая Ассамблея расплачивалась с ней за причиненный ущерб и старалась по мере возможностей скомпенсировать последствия того инцидента.
Одна существенная подробность: террористическая организация, экспериментировавшая с психотронным воздействием, когда-то была особым подразделением при Ассамблее, вроде Космопола, а потом появился офицер-экстремист, прирожденный вожак и харизматичный идеолог, который увел из-под крыла у звездных чиновников все подразделение в полном составе, словно Гаммельнский Крысолов.
Похоронить этот факт не удалось, и скандал вышел – хуже не придумаешь. Поскольку за то, что случилось с Бланкой и остальными, косвенным образом несла ответственность Ассамблея, с ними теперь и рассчитывались на должном уровне. Денежные компенсации, бесплатная медицинская и психотерапевтическая помощь плюс контроль за тем, чтобы пострадавшие не попадали в неприятности из-за оставшихся после психотронного удара осложнений и отклонений.
При желании на вмешательство в личную жизнь можно было наложить запрет – достаточно подписать несколько документов, и незримая сила уберется ко всем чертям, Бланку об этом проинформировали. Но она до последнего времени ничего не имела против такой опеки. Не хотелось ей оставаться наедине с теми, кто вьется вокруг, словно мушиный рой над лужицей меда, с бесцеремонной назойливостью требует сочувствия и выпрашивает то немного денег, то немного секса.
Генри не был похож на привычную для Бланки публику: он не давил на жалость, а предлагал флирт, не смотрел на нее глазами вдохновенного попрошайки, а пытался соблазнить, втянуть в игру. Бланка растерялась и замкнулась, а уже потом, на Парке, подумала, что напрасно не уступила – было бы у нее хоть приятное воспоминание из этой области… Может, даже узнала бы наконец, что такое оргазм. То есть она, конечно, знала об этом из популярных брошюр, но ее собственный опыт гуманитарно-интимной деятельности ничего подобного в себя не включал.
– Кто это к нам подкрадывается?! – звонкий возглас девушки с флягой застал ее врасплох, она смутилась и замерла на месте.
– Бланка, привет, – повернувшись, поздоровался Генри.
Ее угостили коньяком, после этого тревожный и странноватый пейзаж Мегареала стал уютным, словно картинка, изображающая осень, в детской книжке о временах года.
«Только бы не развезло…» – мелькнула испуганная мысль.
Вначале Бланка не собиралась рассказывать о проблеме, которая привела ее на Парк, но понемногу выложила всю историю. Черноволосую Дигну одолевало жгучее любопытство, подогретое коньяком, и она приставала с расспросами так настойчиво и дружелюбно, что Бланка не устояла. Это оказалось к лучшему: как выяснилось, Дигна знала все лазейки Мегареала.
– Иди в Снегурочки, запросто попадешь туда. Тебе надо будет договориться со своим супервайзером, чтобы послали в «Половинку» – скажешь, ты их поклонница, давно мечтала посмотреть на них вблизи и все такое, а дальше дело в шляпе. Тебе повезло, что прилетела сюда перед Новым годом. Новогодней Службе вечно не хватает кадров, потому что все хотят праздновать, а не заниматься этой морокой. Там еще премиальные неплохие, но у нас на Парке народ зажравшийся. Одно время придумали всяких мелких правонарушителей в Новогоднюю Службу отправлять, как бы на принудительные общественные работы, но это оказалось не решение. За ними же присматривать надо, а то или Дед Мороз хапнет бутылку со стола и мигом напьется вдрызг, или Санта-Клаус начнет при детишках матом выражаться, или Снегурочка стырит под шумок какой-нибудь шарфик. Так что тебя возьмут, не волнуйся.
– Иди в Снегурочки, запросто попадешь туда. Тебе надо будет договориться со своим супервайзером, чтобы послали в «Половинку» – скажешь, ты их поклонница, давно мечтала посмотреть на них вблизи и все такое, а дальше дело в шляпе. Тебе повезло, что прилетела сюда перед Новым годом. Новогодней Службе вечно не хватает кадров, потому что все хотят праздновать, а не заниматься этой морокой. Там еще премиальные неплохие, но у нас на Парке народ зажравшийся. Одно время придумали всяких мелких правонарушителей в Новогоднюю Службу отправлять, как бы на принудительные общественные работы, но это оказалось не решение. За ними же присматривать надо, а то или Дед Мороз хапнет бутылку со стола и мигом напьется вдрызг, или Санта-Клаус начнет при детишках матом выражаться, или Снегурочка стырит под шумок какой-нибудь шарфик. Так что тебя возьмут, не волнуйся.
– Главное – убедить Монику.
У Бланки кружилась голова, хотя хлебнула она немного. Белые колоссы Мегареала неспешно куда-то плыли по равнине ржавого цвета. Пахло коньяком и болотом.
– А стоит ли? – улыбнулся Генри.
Его темно-зеленые глаза, довольно узкие, но выразительные благодаря впалым щекам и высоким скулам, скептически мерцали в прищуре.
– Что – стоит? – взглянула на него Дигна.
– Изымать Монику из Мегареала. Судя по тому, что Бланка о ней рассказала, ей здесь самое место. Если ее отсюда забрать, она, возможно, потеряет интерес к жизни. Знаете, есть такие игрушки: опустишь их в воду – и они переливаются, как радуга, а достанешь – бесцветная фигурка из мягкого пластика. Многие из тех, кто живет в Мегареале, похожи на эти фигурки.
– У меня такие были, я с ними купалась, когда была маленькая, – Дигна засмеялась, потом тоже прищурилась. – Погоди, ты же сознался, что не смотришь никакие реалити-шоу, а сам делаешь категоричные выводы!
– Для этого достаточно того, что я увидел сегодня. Кстати, я не о присутствующих, к тебе это не относится.
– Спасибочки, только все равно слишком обобщаешь…
Не слушая продолжающуюся перепалку, Бланка подошла ближе к болотцу, где торчали из почерневшей травяной гнили бархатные камыши на длинных стеблях.
Ее понемногу начинала заедать совесть из-за того, что она рассказала о Монике и таким образом дала Генри пищу для критических замечаний.
Посторонний звук, негромкий, но долгий – словно камешком скребут по стеклу, – застал Мориса врасплох, когда он лежал в темноте и смотрел на мягко подсвеченный объемный портрет Вероники Ло, висевший напротив кровати.
Портрет был большой, в полстены, днем Морис прятал его под невинным рекламным плакатом, где топ-модель в образе феи, с парой прозрачных крылышек за спиной, в длинном белом платье, кружилась в вихре цветов и причудливых флакончиков с туалетной водой. А на потайном плакате она же, полностью обнаженная, стояла на берегу серебристого моря, под сумеречным небом нежного сиреневого оттенка, изящные босые ступни с перламутровыми ноготками попирали россыпь ракушек, а длинные волосы струились за спиной, и сквозь них просвечивали низкие звезды, мерцающие над горизонтом.
Морис созерцал эту волшебную картину с восторгом и нарастающим возбуждением, когда его отвлек донельзя противный звук за стенкой.
Источник он определил сразу: черепаха-уборщик, малогабаритная модель размером с ладонь – больше некому, остальная домашняя техника вне подозрений. Черепаху эту он приобрел со скидкой на распродаже в начале осени, и она его уже допекла. Неспешно ползая по квартире и наводя чистоту, она постоянно путалась под ногами и мозолила глаза, а батарейки жрала, как сверхмощный прожектор, не напасешься. Причем от нее не всегда удавалось отделаться, просто выключив: бывало, что под пластиковым панцирем с нехитрым рельефным узорчиком само собой замыкалось какое-то реле, и эта напасть, не вовремя пробудившись, опять принималась за свое. В мастерской по гарантийному обслуживанию только плечами пожали: свои прямые функции робот выполняет, хозяйское имущество не портит, так о чем разговор?
Морис мечтал о том дне, когда она наконец-то сломается. Просто так взять и выкинуть – это слишком радикальное решение, при его-то скромной зарплате, вроде как деньги на ветер. Но сейчас в чашу его терпения упала последняя капля, сейчас он эту назойливую сволоту все-таки вышвырнет! Из форточки, с десятого этажа…
Предвкушая, как она разлетится на мелкие-премелкие кусочки, Морис натянул рваные домашние джинсы, сунул ноги в пляжные сланцы, толкнул белеющую в темноте дверь, озаренную слабым серебристо-сиреневым сиянием картины.
В смежной комнате, такой же маленькой, как спальня, было совсем темно. И тихо, стоило ему войти – звуки мигом смолкли. Он нашарил на стене выключатель. Система освещения, которая при появлении человека срабатывает сама собой, вчера опять накрылась. Уже в четвертый раз за последние полтора месяца.
Дешевая штамповка а-ля ампир (мебель, производившаяся на Парке, копировала земные стили докосмической эпохи – побольше исторического колорита!), на столе беспорядок, пол радует глаз чистотой. Черепаху Морис вчера вечером запер в нижней секции шкафа, а то надоело об нее запинаться. Вот она. Как положили, так и лежит, и не похоже, чтобы оживала. Но звук-то был!
Черепаха, притворившаяся мертвой, получила отсрочку. Последнюю. Неохота открывать форточку, по ночам на улице холодина. Отпирать входную дверь и шлепать в общий холл к мусоропроводу – тоже мало удовольствия.
Свой квартирный мусоропровод Морис на всякий случай заварил, когда началось преследование, а то еще вылезет оттуда какая-нибудь пакость, запрограммированная черт знает на что. Не сам, конечно, заварил, специалиста вызывал. Специалисту пришлось сказать, что это из гигиенических соображений, из-за аллергии.
Он ногой прикрыл сонно скрипнувшую дверцу шкафа, в несколько нетвердых шагов пересек комнату, мазнул пальцами по выключателю, окунулся в серебристый сумрак спальни, где мерцала и загадочно улыбалась Вероника Ло. Досада все еще плескалась на дне души, как взбаламученная едкая жижа, но уже не так бурно, амплитуда понемногу затухала.
С портретом что-то не так – это было первое, что он заметил боковым зрением. Как будто изображение подернулось рябью.
Морис повернулся – и вначале застыл на месте, словно подвергся шоковой заморозке, а потом сквозь сковавшее его оцепенение снова начала пробиваться вскипевшая досада.
Дебильный розыгрыш! Кто и зачем это устроил?.. Ничего, он еще выяснит, кто это устроил… Нарушена неприкосновенность жилища – раз. Съемка скрытой камерой без согласия субъекта (он не сомневался в том, что его снимают) – два. Ничего, сейчас увидите, как будет действовать человек, грамотный в правовом отношении!
Морис бросил еще один беглый взгляд на подмененный портрет. На усыпанном ракушками пляже вместо Вероники стояла голая старуха с обрюзгшим лицом и дряблой морщинистой кожей. Ввалившиеся глаза смотрели на зрителя равнодушно и мутно, сквозь поредевшие седые космы просвечивали все те же низкие звезды. Отдаленное сходство с топ-моделью, пожалуй, имелось: Вероника будет так выглядеть лет через сто, если откажется от антивозрастной терапии и косметических процедур.
«Они эту старую ведьму специально смоделировали, чтобы преподнести мне сюрприз, – мелькнула у Мориса потрясенная мысль. – Погодите, я вам тоже сюрприз устрою, какого не ждали…»
Выразительно пожав плечами – «для тех, кто нас сейчас смотрит!» – он снова распахнул дверь, за которой находился домашний терминал.
Выключателя на месте почему-то не оказалось, и ему бы сразу насторожиться, а он вместо этого, даже не замешкавшись, шагнул в притаившуюся за дверью темную полость, приняв ее за соседнюю комнату с упрощенным пластмассовым «ампиром», квадратным окном два на два метра и запертой в шкафу норовистой черепахой.
И тут же остановился, захлебнувшись смесью непонятно откуда взявшихся чужих запахов. Минуту назад ничего такого не было… Пахло, как в Историческом Парке – известкой, старой отсыревшей древесиной, сладковатым дымом, чем-то еще, смутно знакомым по экспозициям, воспроизводящим во всех подробностях обстановку далекого прошлого.
Морис разозлился – это похоже на психологический эксперимент самого дурного пошиба! – и яростно зашарил по стенке в поисках испарившегося выключателя.
Стенка была шершавая и колючая, в мякоть ладони вонзилась заноза. Ага, физический ущерб, это им тоже не сойдет с рук… Потом пальцы наткнулись на гладкую пластинку, прозвучал негромкий щелчок, и вспыхнул свет.
Длинную комнату с дощатым полом освещала архаичная грушевидная лампочка, свисающая с потолка на глянцевом проводе. Стена, возле которой стоял Морис, была сколочена из досок – серых, некрашеных, занозистых, а противоположную стену и потолок покрывала безупречная свежая побелка. Словно взяли половинки от двух разных, но совпадающих по размеру помещений и составили вместе.