– Я сказал, что в первый раз слышу об этом. Тебе понятно?
– Да. Прошу прощения.
– Так почему у неё нет штрих-кода?
– Она нездешняя. У неё нет штрих-кода.
– Тогда почему её не отмаркировали?
– Мы подумали, что так будет более экзотично.
– «Мы» – это ты?
– Да.
– Тебе нельзя думать. У тебя нет способностей к этому делу.
– Прошу прощения.
– Ты подумал, что это будет большая экзотика, чтобы у нас тут расхаживали всякие чужеземки без маркировки? Что наша почтённая публика, плебей немытый, возбудится на эту незарегистрированную блядищу?
– Ну, я бы сказал чуть иначе, но да, основная идея была такая.
– Тогда, может быть, ты мне расскажешь, что будет, когда начнутся торги и клиенты бросятся делать заявки по её штрих-коду?
– Они обнаружат, что у неё нет никакого штрих-кола.
– И что будет дальше?
Помощник понял, что его загнали в угол, и виновато пролепетал:
– Клиенты придут в замешательство.
– А что бывает, когда клиенты растеряны и сбиты с толку?
– Они перестают торговаться.
– А если они перестают торговаться?
– Торговля у нас не идёт.
– А если у нас не идёт торговля?
– Мы умираем мучительной смертью.
– Теперь ты понял, почему тебе просто противопоказано думать самостоятельно?
Помощник упорно смотрел на свои сандалии. Кажется, он молился, чтобы Толстый Ари переключил своё начальственное внимание с его скромной персоны на что-то другое, более достойное сего внимания. Но он молился не тем богам, потому что боги, к которым он мысленно обращался, его не услышали. Толстый Ари смотрел на него сверху вниз, яростно сверкая глазами. Сэмпл, кстати, заметила, что в окружении Толстого Ари не было ни одного человека не то что выше его, а хотя бы одного с ним роста.
– И что ты теперь будешь делать?
В эту ловушку ассистент не попался.
– Не знаю, шеф. Что я теперь буду делать?
– Ты отведёшь её к доктору М., и пусть он её отмаркирует. Причём бегом отведёшь.
Ассистент энергично закивал головой:
– Да, шеф. Уже бегу.
– Когда её отмаркируют, она сможет называться товаром уже на законных основаниях, а мы сможем назначить начальную цену. По цене их узнаете их.
Ассистент продолжал кивать, как заведённый:
– Не беспокойтесь. Сейчас мы её отмаркируем.
Когда слово «отмаркировать» прозвучало в первый раз, Сэмпл сразу насторожилась. Инстинкт самосохранения упорно подсказывал, что надо немедленно что-то делать. Когда же это кошмарное слою прозвучало в третий раз, Сэмпл проговорила, не думая:
– Меня нельзя маркировать. А то мне придётся заново создавать все тело.
Толстый Ари даже и не взглянул в её сторону:
– Заткнись.
Помощник нахмурился:
– Даже если её отмаркируют прямо сейчас, она всё равно будет, как пьяная, после наркоза. До начала эфира она не отойдёт.
– Ну так пусть маркируют без наркоза.
– Нет! – закричала Сэмпл.
На этот раз Толстый Ари всё-таки соизволил взглянуть на неё:
– А ты заткнись. Ты здесь вообще ничего не решаешь.
– Я не дамся маркироваться!
Похоже, даже помощник был на её стороне:
– Если без анестезии – это уже штрафная маркировка.
Толстый Ари повернулся к нему:
– И что?
– У нас нет полномочий на карательные действия. Мы не можем так просто взять и выжечь ей клеймо без наркоза.
Толстый Ари опасно прищурился:
– Когда до эфира остаётся всего два часа, я могу все.
– Может так получиться, что она всё равно не сможет выйти на подиум.
– Но она ведь будет в сознании? Закуём её в цепи, вытащим волоком – представим как покорный объект для садистских игрищ.
При словах «выжечь клеймо» сердце у Сэмпл упало. Она не придумала ничего умнее, чем сыграть истеричную рабыню. Она бухнулась на колени, схватила Толстого Ари за полу кафтана и закричала дурным голосом:
– Не надо жечь мне клеймо! Так нельзя! Я же вам не какой-нибудь бычок!
Впрочем, Толстый Ари остался равнодушным к её надрывным, истошным воплям. Он резко вырвал у Сэмпл полу кафтана, в которую та вцепилась, казалось бы, мёртвой хваткой.
– Позовите охрану. Если будет орать, вставьте кляп.
– Но для штрафной маркировки нужны соответствующие бумаги. Если без документов, у доктора могут быть крупные неприятности. Он вряд ли возьмётся.
– Тогда напомните доктору Менгеле, что он остался мне должен за два последних комплекта близнецов.
* * *– Медосмотр – обязательная процедура для всех форм жизни, которых мы принимаем к себе на борт. Такое правило. И оно не обсуждается.
Джим расправил плечи и выпрямился в полный рост. Пока что последнее слово всегда оставалось за этими глазастыми недомерками, и его это порядком достало. Пора заявить о своих правах. Джим не знал, сможет ли он напугать или хотя бы смутить этих тщедушных уродцев своим ростом и массой, но попробовать стоило. Тем более что других козырей у него не было.
– Обсудить можно все, – сказал он. – При желании.
Пришелец, который говорил густым прокуренным басом а-ля Хэмфри Богарт[19], и пришелец, который медик, стояли плечом к плечу в луче света. Просто стояли, и все – они не попятились и не двинулись к Джиму. Они смотрели на него своими огромными загадочными глазами, но испуганными не выглядели ни разу.
– Примерно такого ответа и следовало ожидать от землянина.
– Да неужели?
Пришелец, который Богарт, затянулся несуществующей сигаретой.
– Он прав, приятель, вы – прирождённые смутьяны. Иными словами, ходячий геморрой.
– Да неужели?
– Это повторное заявление даст все основания предположить, что дальше пойдут угрозы.
Хотя Джим ни за что бы в этом не признался, пришелец-доктор был абсолютно нрав. Он уже прикидывал свои шансы. Вряд ли эти худосочные эмбрионы окажут достойное сопротивление, если дело дойдёт до драки. Катастрофа НЛО в Росуэлле показала, что пришельцы – отнюдь не бессмертные боги. Там по всему чайному полю валялись исковерканные тела, в большинстве своём – мёртвые, правильно? Значит, их можно ранить, можно убить. Но у них наверняка есть какие-то хитрые штуки, типа как в научно-фантастических книжках. Невидимые силовые поля, скрытое смертоносное излучение. Против такого простая атака «в лоб» не сработает. Тем более что Джим уже видел, на что способна эта глазастая мелкота – достопамятный трюк с бутыльком, когда пришелец сначала поставил его на воздух, а потом заставил исчезнуть одной силой воли. Надо думать, они умеют не только бутылки телепортировать. Джим рассудил, что не стоит пока изображать из себя разъярённого Джона Уэйна[20], скорого на расправу, и попробовал продолжить мирные переговоры, взывая к инопланетному разуму:
– Если строго придерживаться выбранной терминологии, то я никакая не форма жизни. Скорее метафизическая сущность. Поскольку я уже умер.
– Ты здесь, следовательно, ты существуешь. А если ты существуешь, ты должен пройти обязательный медосмотр.
Джиму очень хотелось, чтобы эти чёртовы пришельцы хотя бы глазами моргали, пусть даже изредка. Но они просто таращились на него, да ещё и Декарта перефразировали, уроды. Вообще-то такая манера была у Дока Холлидея, и Джим подумал, что они, возможно, позаимствовали эту идею именно у него. У него было стойкое ощущение, что эта двое при всей своей внешней невозмутимости активно общаются между собой с помощью телепатии и при этом смеются над ним по-своему, по-инопланетному.
– Да, все правильно, я здесь, но это ещё не даёт вам права проводить надо мной всякие эксперименты. Я это к тому, что ведь всякое может случиться.
– Так тем интереснее. Мы проводим эксперименты и смотрим, что будет. Собственно, в этом и смысл всякого эксперимента, правильно?
– Да, наверное, за одним исключением…
– За каким исключением?
Джим вдруг задумался: а что они, собственно, собой представляют, эти пришельцы? Тут есть два варианта: либо они «законные» обитатели загробного мира, либо они вторглись в это пространство так же бесцеремонно, как и на Землю. Джим решил не гадать, а спросить прямо:
– Насколько я понимаю, вы тоже мёртвые, да?
По лицам пришельцев было никак невозможно понять, как они отнеслись к данному заявлению, но что-то подсказывало Джиму, что его проницательное замечание не произвело на них ни малейшего впечатления.
– Нет, мы не мёртвые.
Пришелец, который Богарт, добавил:
– Уж поверь нам на слово, Джим. Мы очень даже живые. И сейчас мы тебя осмотрим. Причём очень тщательно. Даже в задний проход залезем.
Джим мог бы поклясться, что пришелец, который медик, чуток скривился.
– Образно выражаясь.
– Тогда что вы делаете в нашем, в смысле – для людей, загробном мире?
– Образно выражаясь.
– Тогда что вы делаете в нашем, в смысле – для людей, загробном мире?
– Наша миссия: поиск новых форм жизни и новых цивилизаций. По всей Вселенной.
– Вот только не надо мне парить. Ещё и «Star Trek» приплели.
– Ты узнал?
– Я же не идиот.
Пришелец-медик развёл руками, как бы давая понять, что он давно разуверился в людях. В смысле – в землянах.
– Вас не поймёшь. Иногда такие чертовски умные – это что-то, а иногда проявляете поразительный идиотизм. Причём заранее никогда не знаешь.
Джим нахмурился:
– Так вы поэтому не приземляетесь на лужайке у Белого дома и не говорите: «Отведите нас к вашему президенту»?
Пришелец, который Богарт, тоже вставил своё веское слово:
– Слушай, друг, это была ваша идея. Ложь и обман – это от вас всё идёт, не от нас. Думаешь, нам приятно, что само наше существование отрицают, обзывая нас то скоплением болотного газа, то птичьей стаей, то неуправляемыми аэростатами? Мы были готовы выступить на шоу у Эда Салливана или в «Лицом к стране» и открыто явить себя миру. У нас даже был свой человек у Уильяма Морриса, но Гувер поднял такой кипеж, что Трумен наложил вето на весь проект. Это была их идея – привлечь нас к своим секретным операциям в Зоне 51. Что-то вроде межпланетной пятой колонны. Дабы мы поставляли местному населению лучевое оружие. Прямиком в Пентагон, с чёрного хода. Они говорили: пока нам надо скрываться; если земляне получат неопровержимое доказательство, что где-то ещё во вселенной существует разумная жизнь, тут такое начнётся… типа все встанут на уши, арабы, евреи-хасиды, Библейский Пояс… да и Папа бы не одобрил, пока не нашёл бы очень уважительную причину, почему Господь Бог не поставил его в известность о нас. Кеннеди, кстати, отнёсся к нам с пониманием, и что с ним стало?! Знаешь, кое-кто даже пытался навесить это убийство на нас.
Джим поднял руку:
– Погоди-ка минуточку. Ты это серьёзно… ну, что в Агентстве Уильяма Морриса про вас знали[21]?
Пришелец кивнул:
– На месяц как минимум раньше, чем в ФБР.
– И вы собирались выступить на шоу Эда Салливана?
– Ну, Элвиса с «Битлами» они раскрутили, а мы чем хуже?
Джим уныло покачал головой:
– А вот у меня с ними как-то не сложилось.
Пришелец, который медик, небрежно махнул рукой:
– Это всё потому, что тебе надо было изображать из себя вздорного, наглого бунтаря, к тому же крепко подсевшего на наркоту. Я в том смысле, тебя же предупреждали, верно?
Джим понял, что он ничего не добился.
– Но я не из тех, кого вы похищаете в чистом поле для своих экспериментов.
– Мы уже в курсе. Ты поднялся на борт без приглашения и по собственной доброй воле.
– Ну так высадите меня в ближайшем удобном месте, и мы тихо-мирно расстанемся.
Пришелец, который медик, покачал головой:
– Боюсь, уже поздно высаживаться.
– Я, кстати, легко могу отрубить эктоплазмой ваш плазменный двигатель.
Хотя у пришельца, который медик, не было рта, Джим мог бы поклясться, что тот усмехнулся.
– У нас нет плазменных двигателей. Это тоже «Star Trek».Ну и кто кому парит?
Поскольку в глазах пришельцев не было ни зрачков, ни радужной оболочки, было никак невозможно понять, куда именно они смотрят, но Джима не покидало стойкое ощущение, что они оторвали взгляд от его лица и смотрят теперь мимо него, в темноту. А через пару секунд, как бы в подтверждение своей догадки, Джим услышал топот маленьких ножек. Как минимум дюжины маленьких ножек. И они приближались.
* * *Сэмпл не могла припомнить ни единого случая, когда ей было так страшно. Её усадили в кресло, мало чем отличавшееся от зубоврачебного, разве что специальными приспособлениями для «фиксации пациента», обтянутыми простёганной тканью, чтобы нигде ничего, не дай бог, не натёрло. Ни один зубной врач не стал бы прикручивать руки Сэмпл к подлокотникам кресла, причём и в локтях, и в запястьях. Ни один зубной врач не привязал бы её к верхней части кресла тугим ремнём поперёк живота и двумя дополнительными ремнями, которые перекрещивались на груди и не давали ей пошевелиться. Ни один зубной врач не стал бы крепить её ноги к специальной подставке при помощи стальных браслетов – чтобы она не брыкалась в процессе, и ни один зубной врач не надел бы ей на голову стальной зажим и не сунул бы в рот резиновый кляп. Сэмпл никогда в жизни не чувствовала себя такой беспомощной. В этой маленькой комнате всё было устроено, как о самом обыкновенном медицинском кабинете: яркий свет, идеальная чистота, вся мебель – белый пластик и сияющая нержавеющая сталь, шкафы со стеклянными дверцами. И к дядьке, который здесь всем заправлял, обращались «доктор». Только вот операцию, которую этот так называемый доктор собирался сейчас сотворить над Сэмпл, нельзя было определить иначе чем изуверскую пытку.
Будь Сэмпл другим человеком, сохранись у неё хоть чуть-чуть чувство вины, которое при разделении сестёр полностью отошло Эйми, она могла бы использовать время, проведённое в мучительном ожидании самого худшего, с некоторой даже пользой для себя. Например, посвятить его душеспасительным размышлениям и раскаяться в том, что она причинила другим столько боли – только ради забавы, чтобы развеять скуку, что не имеет вообще никаких оправданий. В Некрополисе хоть были законы, пусть даже и созданные патологическими извращенцами; а Толстый Ари просто делал свой бизнес. И её сейчас будут мучить вовсе не потому, что кому-то хочется поразвлечься её мучениями, как она сама развлекалась, подвергая изощрённым пыткам несчастных Эйминых ангелочков и херувимов, а также бродячих духов, имевших неосторожность попасться ей в лапы. Выходит, Сэмпл ничем не лучше – а то и хуже – этого доктора Менгеле.
Но Сэмпл была женщиной жёсткой, безжалостной и к покаянию отнюдь не склонной. Даже если бы у неё не было кляпа во рту, она всё равно бы не стала стенать и клясться, что она осознала, готова искупить и больше так делать не будет. Если бы у неё не было кляпа во рту, она бы истошно орала и крыла всех матом: этого «доброго доктора» и его ассистента, Толстого Ари, копов, арестовавших её у бара, и всех остальных, так или иначе причастных к тому, что она оказалась здесь, в этом мудацком Некрополисе, где царит полное вырождение, а ей грозит боль. При всей безнадёжности своего положения, Сэмпл не сдавалась: дёргаться не получалось, но она напрягала мышцы и сердито вгрызалась зубами в жёсткий резиновый кляп. Когда настанет самый страшный момент, она не дрогнет. Она ни за что не доставит своим мучителям этого удовольствия. Обломитесь, ребята.
Однако страшный момент все откладывался и откладывался. Добрый доктор уже проявлял признаки раздражения. Он то и дело сердито поглядывал на своего ассистента, который скрючился над гудящим компьютером. Из компьютера били струйки пара – надо думать, крепления на стыках его микротруб были хлипкие.
– Какого чёрта ты там копаешься? Это же самая обыкновенная маркировка. А ты уже полчаса возишься.
– Да эти придурки из Городского архива… всего-то и нужно, что выписать номерной бланк, а они целое представление устроили.
– Она нужна Толстому Ари ещё до начала эфира.
Ассистент принялся лихорадочно тюкать по клавиатуре:
– А то я не знаю.
– А через двадцать минут у меня пациент по записи.
– Я знаю, доктор.
– Вот и давай пошевеливайся.
Сэмпл скосила глаза и попыталась повернуть голову, но стальной зажим с пластинами на висках держал крепко. Осуждённый в ожидании исполнения приговора всегда надеется на чудо. Вот и у Сэмпл забрезжила слабенькая надежда, что, если будет большая задержка, Толстый Ари решит, что она, Сэмпл, ему уже не нужна, и маркировку отменят. Впрочем, она была реалисткой и в глубине души знала, что этого никогда не будет. Если она не «успеет» на шоу, её все равно отмаркируют – просто так, чтобы жизнь мёдом не казалась, – и придержат до следующего эфира. Когда Сэмпл сюда привели, она успела как следует рассмотреть этого дядьку, которого все называют доктором, и поняла, что он не просто садист, а садист скрупулёзный. Садист-педант. Стремящийся к совершенству в своём садизме, который он культивировал и оттачивал, надо думать, не один жизненный срок.
Она также заметила, что добрый доктор, как и Толстый Ари, одевался отнюдь не в стиле всеобщего карнавального действа под названием «Ночь на Великом Ниле». На нём был белый врачебный халат, а под халатом – весьма элегантный, в тонкую полоску, ультраконсервативные костюм-тройка в стиле тридцатых годов. Волосы он зачёсывал назад и густо смазывал бриолином, ногти содержал в идеальном порядке – явно ходил к маникюрше не реже раза в неделю. Его чёрные полуботинки были начищены до зеркального блеска, а накрахмаленный воротничок сверкал ослепительной белизной. Элегантная внешность доктора и его почти патологическая аккуратность повергли Сэмпл в тихий ужас. Ей почему-то казалось, что при подобном раскладе её положение из категории «хуже уже не бывает» автоматически перемешается в категорию «полный пиздец», хотя ей было бы затруднительно объяснить, почему у неё вдруг возникло такое чувство. Прошло ещё минут пять, и ассистент с победным видом оторвался от своего компьютера: