– По крайней мере мы с вами – не эти разнузданные порождения явно больного воображения того затейника, кто все это устроил. Что не может не радовать.
– А почему вы так а этом уверены?
– Если б мы были придуманными персонажами, мы бы здесь не сидели. В качестве сторонних наблюдателей. Мы бы резвились внизу, в грязи – как эти свежеизмышленные поросята. Если слегка перефразировать Декарта: мы наблюдаем, следовательно, существуем.
Джим растерялся – последняя фраза его скосила. Ничего подобного он не ожидал. Незнакомец, похоже, высказал всё, что хотел, и не стремился к продолжению беседы, так что какое-то время они просто сидели молча, наблюдая за вакханалией, что бесновалась внизу. Наконец Джим не выдержал. Больше не в силах сдерживать любопытства, он решился узнать, что это за человек, который кажется ему знакомым, и действительно вроде знакомый, и всё же которого он абсолютно не помнит.
– Боюсь, сэр, у вас передо мной преимущество.
На этот раз незнакомец не приподнял паты своей шляпы.
– Да неужели?
– Конечно. Похоже, вы знаете, кто я, тогда как к не могу вспомнить ни вашего имени, ни где мы с вами встречались. На самом деле я был бы вам очень признателен, если бы вы рассказали мне, кто я. Потому что сам я не помню.
Незнакомец коротко хохотнул и тут же закашлялся, расплачиваясь тем самым за свою неосмотрительность, – ему, видимо, было нельзя смеяться, но он всё равно не сдержался.
– Вы хотите, чтобы я вас представил себе самому?
– Да, можно и так сказать.
– Своеобразная просьба, друг мой.
– А как иначе? Я же должен знать, кто я.
Знакомый незнакомец задумался, медля с ответом. Может быть, он дразнил Джима, а может, просто обдумывал, как лучше ему рассказать о нём же. Всё-таки возвращение потерянной личности – дело тонкое и деликатное, и тут должно соблюсти определённую этику. Оргия внизу не снижала накала. «Близняшку» Дебру Пейджет, прикованную цепями к рогам Золотого Тельца, теперь насиловали здоровенные кроманьонцы, сплошь покрытые рыжеи шерстью. – один спереди, второй сзади, а третий в рот. Наконец незнакомец решился.
– Раз так, – сказал он, – то вы Моррисон… Джеймс Моррисон.
– Джеймс Моррисон?
– Джеймс Дуглас Моррисон, более известный как Джим.
– Погодите. То есть вы говорите, что я – Джим Моррисон?!
– Когда мы в последний раз виделись, вы так себя называли.
– Вы что, шутите?!
– Ни в коем разе.
– Тот самый Джим Моррисон?!
– Вы так себя называли. Говорили, что вы – Король Ящериц, хотя я и не понял, что это значит. Вы ещё похвалялись, что для вас нет ничего невозможного. Типа: «Я – Король Ящериц Я все могу».
– Наверное, я был пьян.
– В дугарину. На самом деле гораздо пьяней, чем сейчас.
Джим задумчиво кивнул. Тут действительно было, о чём подумать.
– Нет, правда?
– Насколько я помню, вы очень гордились, что какое-то время в двадцатом веке были всеобщей занозой в заднице, прошу прощения, но я повторяю ваши же слова.
У Джима возникло стойкое подозрение, что незнакомец над ним издевается. Хотя вроде грешно смеяться над убогими.
– Кажется, я начинаю что-то припоминать.
На самом деле целый блок развороченной памяти вдруг встал на место. Воспоминания о толпах и бликах света, о деньгах, и славе, и бесчисленных женщинах, о гашише, и героине, и алкоголе в количествах просто немереных. О приходах и трипах за грань возможного и кошмарных похмельных депрессиях, о непрестанной игре со смертью, которая всё-таки победила.
Знакомый незнакомец вновь достал свою флягу и как следует к ней приложился. Он снова закашлялся, но уже не так жутко, как в первый раз.
– Но вполне может статься, что вы никакой и не Моррисон. То есть не настоящий Моррисон.
Джим нахмурился:
– Это как?
– Вы же знаете.
– Нет, не знаю.
Незнакомец сдвинул шляпу на затылок.
– Ну да. Я забыл. Вы же совсем ничего не помните.
– Я уже кое-что вспоминаю, и всё, что я вспоминаю, оно как раз моррисоновское.
– Ну, так и должно быть.
– Должно?
– Мы все потакаем своим фантазиям, мой юный друг.
– Все мы стремимся к цельному воплощению.
Джим уже вообще ничего не понимал.
– В каком смысле?
– Свойство, присущее данному месту. Поставляется вместе с причитающимся нам пространством. На самом деле это единственное, что мы тут получаем.
– Я не понимаю.
– Конечно, не понимаете. Вы утратили память по дороге на эту оргию. Вы не помните травму смерти. Забыли её в такси.
– Забыл в такси?
– Это такая речевая фигура.
– А-а…
– Вы правда совсем ничего не помните?
– Боюсь, что да.
– И вы не помните следующий этап: как вы кружились, растерянный и неприкаянный, крошечная безымянная искорка среди миллионов таких же в Большой Двойной Спирали?
Джим покачал головой.
– Вы надо мной издеваетесь?
Незнакомец поморщился:
– А зачем бы я стал над вами издеваться?
Джим пожал плечами:
– Не знаю.
Незнакомец повернул голову и впервые за всё это время посмотрел Джиму в глаза. Теперь его взгляд был не просто жёстким, а определённо опасным.
– Вы же не предполагаете, сэр, что я лгу? Подобное предположение было бы оскорбительным для меня и для вас.
Джим улыбнулся бледной улыбкой.
– Нет, конечно. То есть я иногда страдаю острыми приступами идиотизма, но не до такой же степени.
Незнакомец кивнул:
– Я рад убедиться, что ваша врождённая хитрость и инстинкт самосохранения остались при вас.
Потом они оба умолкли на пару минут. Незнакомец легонько постукивал правой ногой в такт барабанному бою. Наконец, Джим решил, что надо как-то подтолкнуть незнакомца, чтобы он рассказывал дальше.
– Вы сказали…
Незнакомец перестал стучать ногой и повернулся к Джиму:
– Что я сказал?
– Что я был растерянной и неприкаянной искрой в Большой Двойной Спирали.
Незнакомец кивнул:
– Были-были. Мы все попадаем туда сразу же после смерти. И некоторым там так нравится, что они периодически возвращаются, чтобы начать всё сначала.
– А что было потом?
– Вы начали понимать, что на данном этапе загробной жизни вы действительно можете всё, что в вашей власти устроить здесь все, как вам хочется.
– Правда?
– Конечно, Искры грезят во сне.
– Искры грезят во сне? – Джим поморщился. У него начинала болеть голова: то ли от вина, хлюпавшего в животе, то ли от барабанного боя. Или может быть, от подступающего замешательства.
– Искры грезят во сне и постепенно осознают, что эти сны могут стать их реальностью. Искры мыслят, и эти мысли воплощаются в явь. Есть, конечно, такие, кто по природе своей не способен приспособиться к новым условиям. Они навсегда остаются бесплотными и просто шатаются по эфиру в ожидании какого-нибудь спиритического сеанса или же возвращаются на землю в образе духов и призраков, вроде как на экскурсию по любимым местам смертной жизни.
Индусы, как правило, осуществляют реинкарнацию, проходят через Канал и перерождаются на земле в тараканов или царей – всё зависит от степени самосознания в прошлой земной жизни.
– А все остальные?
Незнакомец вновь достал фляжку.
– Все остальные? Все остальные создают себе окружающую реальность исходя из своих предыдущих реальностей и фантазий.
– Вы хотите сказать, что после смерти некоторые из нас принимают обличье знаменитостей?
– А почему нет, чёрт возьми? Может быть, там, на Земле, Вы были закопчённым неудачником, всю жизнь копались в дерьме, ничего собой не представляли, и, понятное дело, вам не хочется пронести таким образом целую вечность. Разумеется, нет. И вот что происходит: После парочки ценностей в Спирали вы начинаете понимать, что можете стать кем угодно:
Александром Македонским, Екатериной Медичи или блудницей Вавилонской, если вдруг захотите. Достаточно лишь изъявить желание, и – опа! – вы уже тот, кем вам хочется быть.
Что пожелаете, то и будет. Хотя потом вы, может быть, передумаете. Но и тогда можно все переиграть.
Джим нахмурился.
Но если ты был законченным неудачником и всю жизнь копался в дерьме, должны же у тебя сохраниться хотя бы какие-то воспоминания о той жизни?
– Поверьте, мой юный друг, эти воспоминания рассеиваются, как сон поутру, когда ты просыпаешься в этой новой и дивной посмертной реальности. – Незнакомец неожиданно улыбнулся.
– Чёрт, да я сам до конца не уверен, тот ли я человек, кем называюсь.
– Да, кстати, а кто вы?
Незнакомец опять повернулся к Джиму и посмотрел ему прямо в глаза:
– Моё имя Джон Генри Холлидей[7], хотя многие называют меня просто Док.
Он протянул Джиму руку – тонкую и изящную, как у женщины. Джим пожал протянутую руку, отметив про себя, что она была очень холодной, как рука трупа, хотя, собственно, ведь так оно и было. Формально они все здесь – трупы.
Он протянул Джиму руку – тонкую и изящную, как у женщины. Джим пожал протянутую руку, отметив про себя, что она была очень холодной, как рука трупа, хотя, собственно, ведь так оно и было. Формально они все здесь – трупы.
– То есть вы Док Холлидей.
– Насколько мне известно, да.
– Горжусь знакомством с таким человеком.
– И правильно делаешь, сынок.
– Я про вас фильмы смотрел, ну, в детстве.
– Да, в Голливуде меня любили. Я у них был идеальным контрастом для несносного Уайатта Эрпа[8].
Похоже, Док Холлидей собирался предаться воспоминаниям о бурной молодости, но Джим успел вставить слово:
– Мне одно непонятно.
– И что же?
– Я вас не выдумал. И уверен, что не выдумал эту гулянку.
– Да, все правильно. Ты здесь вообще ни при чём.
– Тогда что я здесь делаю?
– Хороший вопрос.
– А ответ на него есть?
Док отпил из фляжки.
– Даже в смерти нет человека, который был бы как остров.
Джим уже понял, что Док Холлидей любил говорить загадками, и рассудил, что лучше всего дождаться, пока ему не надоест упражняться в эллиптической речи. Тогда, может быть, Док объяснит все толком.
– Первое, что ты узнаешь, начиная строить свою реальность в загробном мире, что ты не один такой умный – миллионы таких же, как ты, занимаются тем же самым. В доме отца моего обителей много[9]. К несчастью, стены в этих обителях тонкие, как в дешёвых домах без лифта, и там много смежных дверей и бесконечных петляющих коридоров. Все натыкаются друг на друга, реальности перехлёстываются, возникают стойкие взаимосвязи, и получается полная неразбериха.
Джим на секунду задумался, тщательно подбирая слова. Теперь, когда выяснилось, что его собеседник – Док Холлидей, во всяком случае, его полный аналог, пресловутый инстинкт самосохранения включился на максимальную мощность. Джим знал: этого мужика лучше не раздражать, независимо от того, кто это – оригинал или хорошая копия.
– Но это не объясняет, как я здесь оказался.
– Могу тебе рассказать, почему я здесь.
Джим решил, что это всё же лучше, чем ничего.
– И почему вы здесь?
– На самом деле я уже был здесь, когда всё началось.
– Вы уже были здесь?
Док грациозно взмахнул рукой, указывая на вершину извергающегося вулкана;
– Я был там, на вершине. Забрался туда, чтобы избавиться от кольца всевластия, которое оказалось весьма вредным и пагубным. Разрушительное колечко, иными словами.
Эти проклятые штуки по-другому не уничтожить. Создашь вот такую штуковину, вызовешь её к реальности, а потом выясняется, что она не только начинает жить собственной жизнью, но ещё и твою подчиняет. А уничтожить её очень проблематично. Есть только два способа: бросить в жерло активного вулкана или сжечь в огне от дыхания дракона. А что до тебя, я так думаю, тебя притащил сюда тот, кто затеял все это безобразие. Вызвал сюда силой что ли.
– Меня?
– Ты, может быть, этого и не знаешь, но ты здесь личность скандально известная.
Джим застонал. Похоже, история повторяется.
– И я потерял память в процессе?
– Типа того. Если, конечно, ты не упился абсентом или не переел грибов.
– Я всё равно в полной растерянности.
Док хохотнул:
– Это ещё цветочки. Посмотрим, как ты растеряешься, когда узнаешь обо всех остальных проблемах.
– Обо всех остальных проблемах?
– Например, что придуманные персонажи начинают жить собственной жизнью.
– Может быть, вы объясните?
– Боюсь, прямо сейчас у нас просто не будет времени. – Док указал вверх, на выступ в скале, где-то на середине между кратером и подножием. – Похоже, Моисей собрался карать блудодеев.
Джим поднял голову и увидел вверху, на выступе, высоченного бородатого мужика, тощего и угловатого, в грязном плаще из некрашеной шерсти и со спутанными седыми волосами значительно ниже плеч. Он стоял на скале и смотрел на оргию внизу, взгляд его полыхал патриархальным гневом.
Джим обернулся к Доку:
– Это что, настоящий Моисей?
Док покачал головой:
– Очень сомнительно. Просто какой-то жалкий неудачник, всю жизнь прокопавшийся в дерьме, теперь отыгрывается. Настоящий Моисей страдал раздвоением личности, он и шагу не мог ступить без того, чтобы правое его полушарие не объявило левому, что он действует по указанию Гласа Божьего. Я так думаю, он давно вышел за Грань, может быть, тысячу лет назад, и теперь сидит, как он искренне верит, по правую руку от Иеговы.
Джим ещё раз взглянул на Моисея и только тогда заметил, что тот держит и каждой руке по каменной скрижали наподобие миниатюрных надгробий.
– Похоже, он захватил с собой Десять заповедей.
– Ну да. Они поставляются вместе с костюмом.
– И чего он сейчас будет делать?
– Как я уже говорил, карать грешников и блудодеев.
– А он сможет их покарать?
– Ну конечно. Собственно, ради финальной кары это всё и затевалось. Этих придурков, завёрнутых на библейских историях, хлебом не корми – дай покарать злостных грешников на месте преступления. Я так думаю, он и тебя сюда притащил ради этого.
– Так это всё Моисей устроил?
Док поднялся на ноги.
– Конечно. Классический пример упоения собственным «эго». Надо же как-то себя развлекать. Его миссия – карать грешников, но ведь для этого надо сперва создать грешников, чтобы было кого карать. И затащить по возможности человека со стороны – вот типа тебя, – чтобы мероприятие, как говорится, имело вес.
Кое-кто из предназначенных для покарания грешников уже заметил фигуру на склоне вулкана. Веселье прервалось, все они смотрели теперь на Моисея. Барабаны сбились все разом и тут же умолкли. Джим вскочил на ноги:
– Вы хотите сказать, что мы с вами тоже попадём под раздачу?
Док распахнул полы сюртука и продемонстрировал Джиму кольт 45-го калибра с перламутровой рукояткой, на которой была золочёная инкрустация в виде зигзага молнии.
– Не должны. То есть я не собираюсь сидеть сложа руки.
Не успел Док закончить фразу, как Моисей на скале развернул плечи, выпрямился в полный рост и поднял над головой каменные скрижали. Его голос, даже не голос, а рёв, как будто пропущенный через мощнейшие усилители, звучал неестественно, как-то уж очень по-электронному, да ещё отдавался искусственным эхом.
– ИСТИНУ ГОВОРЮ ВАМ, СЫНЫ ИЗРАИЛЕВЫ, ВЫ ПОГРЯЗЛИ В РАЗВРАТЕ И ПОРЧЕ.
Звуки этого голоса сотрясали окрестности, как громовые раскаты, и даже Джим, ПРИВЫКШИЙ там, на Земле, к громкому звуку, мощным динамикам и усилителям, невольно поморщился. Веселье остановилось, как о стоп-кадре в кино. Ещё бы, после такого рёва! Кто выпивал, замерли, не донеся кубков до рта; кто предавался «разврату и порче», застыли на месте. Кое-кто поспешил укрыться под сенью Золотого Тельца, наивно полагая, что золочёная статуя защитит.
Моисей начал спускаться по склону вулкана, держа каменные скрижали над головой:
– ВЫ ВОЗДВИГЛИ ПОГАНОГО ИДОЛА, И ПОКЛОНИЛИСЬ ЕМУ, И ТЕМ ЗАПЯТНАЛИ СЕБЯ В ГЛАЗАХ БОГА.
Джим покосился на Дока:
– Да я вообще в Бога не верю.
Док невесело усмехнулся:
– Я что-то не припоминаю, чтобы сей в общем-то убедительный довод остановил хоть кого-нибудь из библейских маньяков, ну, в смысле, из этих придурков, у которых мозги завернулись на Библии.
– КТО НЕ ЖЕЛАЕТ ЖИТЬ ПО ЗАКОНУ, ТОТ ПО ЗАКОНУ УМРЁТ.
Угрожающе яркие плазменные лучи ударили из каменных скрижалей и окружили Моисея кольцом плотного света. Один из лучей резко обрушился вниз, сжёг напрочь рог Золотого Тельца и снёс половину его головы. Плюс к тому распылил жертвенную девицу, которая вылитая Дебра Пейджет, – что было совсем уже несправедливо, во всяком случае, по мнению Джима.
Закованная в цепи, лишённая всякой возможности сопротивляться, она была чуть ли не единственным здесь человеком, чьё желание участвовать и забавах было всё-таки не таким очевидным. Оставалось лишь предположить, что пророки и патриархи до сих пор исходят из принципа вины в соучастии. Если ты здесь находишься, стало быть, виновен, а смягчающие обстоятельства могут идти к чёрту.
Док издал сдержанный возглас досады, когда второй плазменный луч ударил по крупу Тельца, распылив ослепительной вспышкой около дюжины грешников и обрушив на головы устрашённой толпы дождь из расплавленного золота. Первое потрясение прошло. Гости начали разбегаться в поисках выхода или укрытия. Но ни укрытия, ни выхода не было. Третий луч ударил в толпу. Теперь амфитеатр у подножия вулкана напоминал поле кровавой битвы.
– Похоже, пора вмешаться, – Док Холл идей достал свой кольт и прицелился в Моисея.
Джим посмотрел на него как на полного идиота:
– А здесь разве можно кого-то убить? Я имею в виду – мы все и так уже мёртвые.