Когда Эйлин увидела меня, она лишь кинула единственный напряженный взгляд в мою сторону, но затем посмотрела на Матиаса, который сидел совершенно спокойно и ничуть не волнуясь. Его невыразительное, похожее на карту “пик” лицо с густыми бровями и густыми волосами, по-прежнему в массе своей черными, несмотря на то, что ему было уже под шестьдесят, было холодным и отстраненным, как обычно. Он так же, как и Эйлин, поглядел на меня, но только мельком, прежде чем снова повернулся навстречу эмоциональному взгляду Эйлин.
— Я просто скажу, — заговорил он с ней, — что не вижу, почему тебе надо беспокоиться и спрашивать меня об этом. Я никогда ни в чем не ограничивал ни тебя, ни Тэма. Поступай так, как считаешь нужным. И его пальцы сомкнулись на книге, лежавшей раскрытыми страницами вниз на его коленях, словно он собрался взять ее и продолжить чтение.
— СКАЖИ МНЕ, ЧТО ДЕЛАТЬ! — вскричала Эйлин. Она была на грани срыва руки ее были прижаты к бокам, а ладони сжаты в кулачки.
— Нет никакого смысла в моем совете, — отстранение произнес Матиас. — Что бы ты ни сделала — не имеет никакой разницы ни для тебя, ни для меня. Или даже для этого молодого человека. — Он замолчал и повернулся ко мне. — О, кстати, Тэм, Эйлин забыла тебя представить. Наш посетитель — мистер Джэймтон Блэк с Гармонии.
— Форс-лидер Блэк, — молодой человек повернул ко мне свое бесстрастное, с тонкими чертами лицо. — Здесь, на Земле, я — военный атташе.
При этих словах я идентифицировал его происхождение. Он был с одного из миров, которые с кислым юмором люди других миров называли Содружеством. Он должен был быть одним из религиозных, воспитанных в спартанском духе фанатиков, составляющих население этих миров. Было очень странно, очень, как тогда казалось мне, что из сотен типов человеческих сообществ, из семени, рассеянного на молодых мирах, проросло сообщество религиозных фанатиков, наряду с воинским типа Дорсая, философским — типа Экзотики, углубленных в науки обитателей Венеры и Ньютона, чтобы стать одной из своеобразных и больших осколочных культур.
Да, они были своеобразной осколочной культурой. Но не как о солдатах прослышали о них все остальные двенадцать миров, Дорсайцы были воинами — люди войны до мозга костей. Жители Содружества были людьми Верности — угрюмой и несколько мазохистской верности, — они продавали себя из-за того, что их бедные природными ресурсами миры немногое могли предложить для поддержки баланса контрактов, который позволял бы им нанимать профессионалов с других планет.
Для евангелистов рынок был весьма невелик — это был единственный урожай, который естественно взрастал на тонкой, каменистой почве Содружества. Но они могли стрелять и повиноваться приказам — до самой смерти. И они были дешевы. Старейшина Брайт, Первый в Совете Церквей, управлявший Гармонией и Ассоциацией, мог сбить цену любому из правительств при поставке наемников. С одним условием — без аффектации военного мастерства этих наемников.
Ибо настоящими людьми войны были дорсайцы. Они напоминали отлично выдрессированных псов, и оружие подходило их рукам, как перчатки. Обычный же солдат Содружества брал винтовку так же, как он мог бы взять и мотыгу, — как орудие, необходимое для использования во имя его народа и церкви.
Так что те, кто разбирались в деле, говорили, что именно дорсайцы поставляли воинов всем четырнадцати мирам. Содружество поставляло пушечное мясо.
Тем не менее, я не стал тогда об этом раздумывать. В тот момент моя реакция на появление Джэймтона Блэка была лишь реакцией узнавания. Неподвижностью своих черт, невозмутимостью, отстраненностью и какой-то НЕПРОНИЦАЕМОСТЬЮ он походил на Падму.
Даже без представления моим дядей, в нем без труда можно было узнать одного из представителей этих суперплемен молодых миров, с которыми, как всегда доказывал нам Матиас, Земле просто невозможно было соперничать. Однако сознание собственной значимости, обретенное мною в Проекте Энциклопедия, снова было со мной. И мне пришла в голову мысль, сопровождаемая той же темной внутренней радостью, что существуют иные способы соперничества.
— …Форс-лидер Блэк, — говорил Матиас, — посещал вечерний курс Земной истории, тот же, что посещала и Эйлин, — в Женевском университете. Он познакомился с Эйлин примерно месяц назад. А теперь твоя сестра подумывает о том, чтобы выйти за него замуж и вместе с ним отправиться на Гармонию, куда он возвращается в конце этой недели.
Матиас внимательно посмотрел на Эйлин.
— Конечно же, я ей сказал, что решение — в ее руках, — закончил он.
— Но я хочу, чтобы кто-нибудь помог мне — помог решить, как поступить правильно! — жалобно воскликнула Эйлин.
Матиас медленно покачал головой.
— Я уже говорил тебе, — произнес он со своей обычной, бесцветной холодностью в голосе, — что решать здесь нечего.
В конце концов, это ни для кого не имеет значения — ни для тебя, ни для кого другого. Ты можешь продолжать придерживаться абсурдного мнения, что в зависимости от того, что ты решишь, курс событий изменится. Я так не думаю — и поскольку я предоставил тебе полную свободу делать все, что ты хочешь, и принимать какие тебе заблагорассудится решения, то, в свою очередь, я настаиваю на том, чтобы ты освободила меня от участия в этом фарсе и предоставила возможность заниматься тем, чем я желаю.
С этими словами он поднял с колен книгу, словно приготовившись начать читать ее.
По щекам Эйлин потекли слезы.
— Но я не знаю — я не знаю, что мне делать! — всхлипывала она.
— Так не делай ничего, — произнес наш дядя, переворачивая страницу своей книги. — Так или иначе — это единственно цивилизованный образ действий.
Эйлин стояла, молча плача. И Джэймтон Блэк обратился к ней.
— Эйлин, — сказал он, и она повернулась к нему. Он говорил тихим, спокойным голосом, всего лишь с намеком на акцент. — Ты не хочешь выйти за меня замуж и сделать мой дом твоим, на Гармонии?
— О да, Джэми, хочу! — воскликнула она. — Да!
Он снова подождал, но она не приблизилась к нему. Она снова заплакала.
— Я просто не уверена, что поступаю правильно! — воскликнула она. — Разве ты не понимаешь, Джэми, я хочу быть уверена, что поступаю правильно. А я не знаю — я не ЗНАЮ!
Она резко повернулась ко мне.
— Тэм! — сказала она. — Что я должна сделать? Должна ли я уехать?
Ее неожиданное обращение ко мне прозвучало как эхо тех голосов, что обрушились на меня в Индекс-зале. И немедленно библиотека, в которой я стоял, и сцена внутри нее, как мне показалось, странно увеличилась и осветилась. Высокие стены книжных полок, моя сестра с заплаканным лицом, обращающаяся ко мне, молчаливый молодой человек в черном — и мой дядя, тихо читающий свою книгу, словно озаренный мягким светом от полок позади него, — все это, казалось, неожиданно предстало в каком-то сверхизмерении. Я словно видел их и смотрел сквозь них одновременно. И неожиданно я понял своего дядю, как не понимал его никогда прежде, понял, что, несмотря на то, что он притворялся читающим, он уже решил для себя, каким образом я должен был ответить на вопрос Эйлин.
Он знал, что, скажи он моей сестре: “Останься”, я бы постарался выпроводить ее из этого дома, применив грубую силу, если бы понадобилось. Он хорошо знал о моем инстинкте противодействия ему во всем. И таким образом, ничего не предпринимая, он ничего не оставил мне, с чем я мог бы сразиться. Он просто отступил в дьявольский (или богоподобный) нейтралитет, оставив меня по-человечески уязвимым, предоставив решать мне. И конечно же, он верил, что я поддержу решение Эйлин уехать с Джэймтоном Блэком.
Но на этот раз он ошибся. Он не заметил перемен во мне, моего нового знания, указывавшего мне путь. Для него “УНИЧТОЖАЙ!” было лишь пустой оболочкой, в которую он мог отступить. Но я сейчас, в своей лихорадочной просветленности, увидел все это как нечто большее — как оружие, которое можно было обратить даже против этих превосходящих демонов с молодых миров.
И теперь, когда я посмотрел на Джэймтона Блэка, меня уже не ужасал он сам, как перестал меня ужасать и Падма. Вместо этого мне не терпелось испытать мою силу против него.
— Нет, — спокойно ответил я Эйлин. — Я не думаю, что ты должна уехать.
Она уставилась на меня, и подсознательно я понял, что она рассуждала так же, как и мой дядя, надеясь, что в конце концов я скажу ей то, чего ждало ее сердце. Но теперь я выбил ее из колеи. И, стараясь как можно надежнее закрепить свое мнение, торопливо продолжил, осторожно выбирая слова.
Они легко приходили мне на ум.
— Гармония — не место для тебя, Эйлин, — мягко произнес я. — Ты же знаешь, насколько они отличаются от нас, землян. Ты не будешь чувствовать себя на своем месте. Ты не сможешь приспособиться к ним и их образу жизни. И кроме того, этот молодой человек — форс-лидер. — Я постарался с как можно большей симпатией посмотреть на Джэймтона Блэка. Его тонкое лицо повернулось ко мне, абсолютно свободное от какого бы то ни было возмущения или мольбы о помощи с моей стороны.
— Ты знаешь, что это означает на Гармонии? — спросил я. — Он офицер их вооруженных сил. В любой момент его контракт может быть продан, и он тебя покинет. Его могут послать туда, куда ты последовать за ним не сможешь. Он может не возвращаться годами. Или даже вообще не вернуться, если его убьют, что весьма вероятно. И ты хочешь подвергнуть себя этому? — И я жестоко добавил. — А достаточно ли ты, Эйлин, сильна, чтобы подвергнуть себя такого рода эмоциональному избиению? Ты не только подведешь себя, ты подведешь и этого человека.
Я остановился. На этот раз мой дядя не оторвал своих глаз от книги и не посмотрел на меня. Но я заметил — и почувствовал при этом скрытое удовлетворение, — что его пальцы, державшие обложку книги, слегка дрожали, выдавая чувства, которые он никогда не признавал в себе.
Что же касается Эйлин, то она с недоверием уставилась на меня, еще когда я только начал говорить, и молчала все это время. А теперь она издала лишь один тяжелый вздох, почти всхлип, и выпрямилась. Она посмотрела на Джэймтона Блэка.
Она ничего не произнесла. Но этого взгляда было достаточно. Я тоже наблюдал за ним в поисках какого-нибудь намека на эмоции. Но его лицо только несколько погрустнело странным, мягким образом. Он сделал два шага к Эйлин и теперь стоял к ней вплотную. Я напрягся, готовый втиснуться меж ними и, если будет необходимо, поддержать свое мнение. Но он лишь тихо заговорил с ней, в странной, церковной манере той речи, которую, как я читал, его народ использовал при общении между собой, но которая никогда еще не достигала моих ушей.
— Так ты не хочешь поехать со мной, Эйлин? — спросил он.
Она покачала головой, подобно нежному растению, потревоженному тяжелой поступью по нетвердой почве, на которой оно росло, и отвела свой взгляд от него.
— Я не могу, Джэми, — прошептала она. — Ты слышал, что сказал Тэм. Это правда. Я тебя подведу.
— Это неправда, — произнес он тем же тихим голосом. — Не говори мне, что ты не можешь. Скажи только, что не хочешь, и я уйду.
Он подождал. Но она лишь продолжала смотреть в сторону, отказываясь встретить его взгляд. И наконец, собравшись с духом, она покачала головой.
При этом он глубоко вздохнул. За все это время он ни разу не взглянул ни на меня, ни на Матиаса. И он не посмотрел ни на кого из нас и сейчас. По-прежнему на его лице не было заметно никакой боли. Он повернулся и тихо вышел из библиотеки, из нашего дома и из поля зрения моей сестры навсегда.
Эйлин повернулась и выбежала из комнаты. Я посмотрел на Матиаса. Тот невозмутимо переворачивал страницы своей книги, тоже не глядя на меня. После этого он больше никогда не вспоминал о Джэймтоне Блэке.
Не вспоминала и Эйлин.
Но менее чем через полгода она без лишнего шума представила свой контракт на продажу на Кассиду и уехала работать в этот мир. А спустя несколько месяцев после отъезда она вышла замуж за молодого человека, уроженца планеты, которого звали Дэвид Лонг Холл. Ни я, ни Матиас ничего об этом не слышали, а узнали только несколько месяцев спустя после свадьбы. Да и то из другого источника. Сама она нам не писала.
Но к тому времени меня так же мало волновали новости об этом, как и Матиаса. Потому что мой успех в тот момент, в библиотеке, с Джэймтоном Блэком и моей сестрой, указал мне путь, которого я и желал себе. Мое новое чувство начало взрослеть во мне. Я начал разрабатывать технику для применения ее к манипуляции людьми, как я сманипулировал Эйлин, чтобы добиться желаемого. И я уже вовсю шагал по дороге к моей личной цели — силе и свободе.
Глава 5
И все же, несмотря ни на что, эта сцена в библиотеке так и застряла у меня в памяти, словно заноза.
За все пять лет, что я поднимался по ступенькам Службы Новостей, как человек, рожденный для успеха, я ни слова не получил от Эйлин. Она по-прежнему не писала ни Матиасу, ни мне. Несколько писем, отосланных ей мною, остались без ответа. Я знал многих людей, но не мог сказать, что у меня были друзья. А Матиас был просто ничем. И наконец каким-то уголком своего сознания, сперва туманно, но затем все более и более отчетливо, я стал медленно осознавать, что в мире я одинок. И что в том лихорадочном проблеске обнаруженной мною способности манипулирования людьми я с таким же успехом мог бы избрать иную мишень, чем ту личность с одного из четырнадцати миров, мишень, у которой вполне могли быть какие-то причины, чтобы любить меня.
Именно это спустя пять лет и привело меня на холм Новой Земли, только что развороченный тяжелой артиллерией. Я спускался вниз с холма, потому что сам холм являлся частью зоны боевых действий противоборствующих сил Северного и Южного Разделов Атланда Новой Земли. Профессиональные военные составляли лишь основу обеих вооруженных сил — как Северных, так и Южных. Мятежники Севера более чем на восемьдесят процентов состояли из подразделений наемников, нанятых на Содружестве. Южные же более чем на шестьдесят пять процентов состояли из рекрутов с Кассиды, нанятых по контракту властями Новой Земли, — и именно последний факт и привел меня к тому, что теперь я пробирался среди развороченной земли и разорванных стволов деревьев по склону холма. Среди рекрутов именно этого подразделения находился молодой сержант по имени Дэйв Холл — человек, за которого вышла замуж моя сестра.
Моим проводником был пехотинец роялистов, то есть Сил Южного Раздела, уроженец Новой Земли. Ему было уже за тридцать, и от природы он был желчным — как я понял из того скрытого удовольствия, которое, казалось, он получал, видя, как мои городские сапоги и плащ журналиста пачкаются землей и мхом. Теперь, спустя шесть лет с того момента в Конечной Энциклопедии, мои личные способности стали настолько естественными для меня, что у меня ушло бы лишь несколько минут на то, чтобы полностью изменить его мнение обо мне. Но в этом не было необходимости.
Наконец он привел меня к маленькому связному пункту у подножия холма и передал меня офицеру с тяжелой, квадратной челюстью, которому уже было под пятьдесят; под глазами его виднелись темные круги. Офицер был уже староват для подобной полевой службы, и возраст явственно давал о себе знать. Более того, угрюмые легионы Содружества недавно совсем неплохо потрепали полуобученных рекрутов Кассиды, противостоявших им. Меня ничуть не удивило, что он посмотрел на меня столь же кисло, как и мой проводник.
Мне было небезразлично его отношение ко мне, поскольку он был полевым командиром, а оно было достаточно прохладным. Я должен был изменить его, если хотел получить то, за чем пришел. И проблема состояла в том, что я пришел, практически не имея никакой информации, касающейся этого человека. Но до меня дошли слухи о новом наступлении Содружества, и у меня было мало времени, так что я примчался сюда под влиянием момента. Я должен был придумать свои аргументы на ходу.
— Комендант Хэл Фрэйн! — представился он, не дожидаясь, когда заговорю я, и резко протянул свою широкую, испачканную ладонь. — Ваши документы!
Я передал их ему. Он просмотрел их, не изменившись в лице.
— О? — произнес он. — Испытательный?
Сам вопрос был по сути равнозначен оскорблению. Его совершенно не касалось, был ли я полномочным членом Гильдии Журналистов или по-прежнему подлежал проверке, как Подмастерье. Упомянув же это, он очевидно пытался намекнуть на то, что у меня еще молоко на губах не обсохло и что, таким образом, я мог представлять потенциальную опасность для него и подчиненных ему людей здесь, у линии фронта.
Тем не менее, сказав это, он даже не подозревал, что этим вопросом не столько атаковал уязвимое место в моей личной защите, сколько приоткрыл уязвимое место в своей.
— Совершенно верно, — холодно согласился я, забирая у него обратно свои документы. И я сымпровизировал на основе того, что он только что выдал о себе. — А теперь о вашем повышении по службе…
— Повышение!
Он уставился на меня. Тон его голоса подтвердил все, что я о нем думал. Как часто обвинения, которые люди выдвигают для нападок на других, выдают их собственные слабые стороны. Человек, который намекает на то, что вы — вор, почти всегда имеет за душой какую-то большую уязвимую область собственной нечестности. И в этом случае попытка Фрэйна подколоть меня моим настоящим статусом, без сомнения, подтвердила, что он был чувствителен к тому же, что и я. Эта попытка оскорбления, вкупе с тем фактом, что он уже по возрасту перерос должность, занимаемую им, указывала на то, что его уже по крайней мере разок обходили с повышением, и на то, что он был уязвим для данного предмета.
Это был всего лишь открывающийся клин — но сейчас это было все, что мне необходимо, спустя пять лет тренировки моих способностей на умах других людей.
— А разве вы не повышаетесь в звании до майора? — спросил я. — Я думал…, — я неожиданно замолчал и усмехнулся ему. — Я полагаю, ошибся. Должно быть, я спутал вас с кем-то другим. — Я попытался изменить тему разговора и осмотрелся по сторонам. — Я вижу, у вас здесь было довольно-таки жарко с утра.