— По сравнению с Харриет мы все такие!
— Нечестно, что у некоторых… — Ее рот, несмотря на отчаянные попытки помешать этому, чуть скривился. Она продолжала:
— У некоторых людей еще с самого рождения есть все, а у других…
— С Харриет было совсем иначе. Она выросла в бедной семье! Мать как-то сказала, что она — внебрачная дочь странствующего музыканта и деревенской девушки! А может, Харриет сама сочинила эту сказку? Как бы то ни было, я точно знаю, что пробилась она в свет с самых низов!
— Незаконнорожденная?! Харриет?!
— По словам моей матери. Я все точно узнаю, когда прочту дневники матери, но Харриет действительно всегда получала все, что бы ни пожелала!
— Еще бы, у нее такие глаза!
— Да, но не в этом дело, а в силе ее личности, в ее энергии! Я думаю, она прекрасна: она может быть абсолютно бессовестной, но каким-то образом ей все прощается! Мне кажется, нет такого человека, который не смог бы простить Харриет: когда-то, давным-давно, простила Харриет моя мать. Правда, не отец: он другой…
Я замолкла, и Кристабель сказала:
— Значит, завтра мы с Джоселином едем на Эйот?
— Да, — ответила я. — Там мы сможем спокойно поговорить. Он скоро уедет! Харриет столько для нас сделала!
— О, Присцилла, какая ты счастливая! Все оборачивается для тебя лишь хорошей стороной! Я часто размышляю о твоей жизни: ты родилась в великолепном доме, твоя мать любила тебя, старая Салли Нулленс хлопотала вокруг, а затем эта романтичная любовь, и все идет прекрасно для тебя!
— Но он должен уехать во Францию! Его жизнь в опасности!
— Все будет в порядке, потому что это твоя жизнь, а некоторым с рождения не везет!
Волнение от встречи с Джоселином, моя радость по поводу поездки сюда несколько омрачились. Она напомнила мне об уехавшем Эдвине и о том, что причиной его отъезда стала моя мать, — в этом я была абсолютно уверена. Да, несчастливо все складывается для бедной Кристабель, так как Эдвин никогда не пойдет против родительских запретов! Он хотел пройти по жизни, не ввязываясь ни в какие передряги. Эдвин не любил разочаровывать людей, думаю, он скорей предпочел бы разочароваться сам.
— Я пойду, — сказала Кристабель. — Ты, наверное, устала. Будем надеяться, что завтра выдастся хороший денек.
Я не стала удерживать ее. Минут через пять ко мне в спальню вошла Харриет. Она выглядела просто очаровательно в своем легком голубом капоте, обшитом по краям кружевами.
— Еще не спишь? — сказала она. — Я так и думала: слишком много переживаний! Я так рада, что ты успела приехать до отъезда Джоселина! Это даст вам немного времени побыть вместе. Двое влюбленных! Это ведь твоя первая любовная интрига? А мать знает?
— Нет, я даже не представляю, что бы она сказала?! Она считает меня еще ребенком!
— Милая Арабелла! Ее всегда было так легко обмануть! Она не понимает меня, но я многим ей обязана. Моя жизнь переменилась, когда я прибыла с труппой бродячих актеров в тот замок, где она жила в изгнании, но ты об этом еще узнаешь. Я обзавелась первым любовником, когда мне было столько же лет, сколько и тебе, может, чуть помоложе. Я жила тогда в большом доме — моя мать была экономкой у старого сквайра, который буквально поклонялся ей, и один из его друзей «положил на меня глаз». В нем что-то было, и, хотя он казался мне ужасно древним, он мне нравился. Конечно, все было не так романтично, как с твоим дорогим Фрисби, но он меня многому научил и в любовном деле, и в жизни, и я всегда буду благодарна ему!
— Как это похоже на тебя, Харриет! — сказала я. — Ты всегда все понимала! Видишь ли, все произошло так неожиданно!
— Так часто бывает!
— Мы были в пещере…
— Я знаю, он рассказывал мне. Джоселин боготворит тебя! Я хорошо знаю, что такое быть юной и влюбленной! Ты должна пройти все, милое дитя!
— Харриет, ты думаешь, мы сможем пожениться?
— А почему бы нет?
— Мои родители посчитают, что я еще слишком молода!
— Девушки иногда выходят замуж в твоем возрасте, разве не так? Так чем ты отличаешься от других?
— Мой отец… Она рассмеялась:
— Твой отец в точности, как все другие мужчины! Могу поклясться, в твоем возрасте он уже изрядно напроказил! Такие, как он, твердо уверены в том, что для мужчин существует один закон, а для женщин — совсем другой, а уж дело за нами — доказать им, что это не так! Я всегда вертела мужчинами!
— Я не думала о свадьбе серьезно… пока что, но, думаю, что мы могли бы обручиться?
— Остерегайся помолвок, ибо за ними идет разрыв! Но сейчас нам надо подумать, как вытащить его из этой страны, — это прежде всего!
— И когда, Харриет?
— До конца этой недели. Грегори уже почти все подготовил. Скорее всего, через пару дней, поэтому пользуйся моментом! На Эйоте вы сможете спокойно поговорить: там, кроме чаек да привидений, никого больше не водится! Кристабель будет сопровождать вас, но вы отошлите ее посмотреть руины.
— Она с радостью поможет нам: она тоже принимает живое участие во всем этом.
— Расскажи мне о Кристабель! Я рассказала ей все, что знала.
— Так значит, это отец привез ее в дом? — На губах ее играла легкая усмешка. — А что сказала мать?
— Она посчитала, что Кристабель подходит на роль воспитательницы.
— Ах, Арабелла! Ну, Присцилла, я думаю, открою тебе один секрет — мисс Кристабель завидует тебе неспроста!
— Завидует? Мне?!
— Я чувствую это! Откуда она приехала, говоришь? Из Уэстеринга? Отец ее был священником?
— У нее было очень несчастливое детство!
— Вполне возможно… — сказала Харриет. — Ну, моя дорогая Присцилла, пора спать! Спокойной ночи!
Она нежно поцеловала меня.
Спала я плохо. Я была слишком взволнована и с таким нетерпением ожидала следующего дня, что не могла думать ни о чем другом.
* * *На следующее утро я встала на рассвете. В воздухе висела легкая дымка тумана, а ветер, что бушевал ночью, утих. Мы договорились, что выезжаем в полдень, и Харриет сказала, что корзину с едой нам подготовят к этому времени.
Я боялась, что, находясь возле Джоселина, я не выдержу и выдам свои чувства, поэтому изнемогала от нетерпения, ожидая того часа, когда мы, наконец, вырвемся из этих оков и сможем свободно поговорить друг с другом.
Спустя несколько минут после того, как пробило одиннадцать, я поднялась в комнату подготовиться к поездке. Выглянув в окно, я вдруг заметила, как Кристабель говорит с одним из садовников. Они смотрели на небо, и я поняла, что предметом их обсуждения является погода. Я очень переживала за то, чтобы ничего не помешало нашей поездке, ведь вскоре Джоселин пересечет Ла-Манш и тогда, кто знает, когда я увижусь с ним снова?
В половине двенадцатого в комнату вошла Кристабель.
— У меня ужасно болит голова, — сказала она, — с самого утра. Я надеялась, что все пройдет, но боюсь, стало лишь хуже.
Я почувствовала смутную тревогу. Она имеет в виду, что слишком плохо себя чувствует для поездки? И опасения мои вскоре подтвердились, ибо она продолжала:
— Присцилла, ты не будешь возражать, если я…
— Ну конечно, если ты себя плохо чувствуешь, можешь не ехать, — быстро проговорила я. Ее лицо приняло озабоченное выражение.
— Вот, сейчас… — слабо произнесла она. Это было впервые, когда она сказала, что не совсем здорова. — В прошлом у меня случались головные боли, продолжила она, — Ужасные, ослепляющие боли! Я думала, что, когда вырасту, все станет на свои места. Последний приступ случился год назад. Мне пришлось лежать в затемненной комнате, пока не прошла боль.
— Иди к себе и сейчас же ложись, — сказала я.
— Но это такая жертва с твоей стороны: ты же хотела поговорить с Джоселином!
— Я в любом случае поеду!
Она была поражена, да, признаться, я и сама себя удивила. Еще буквально несколько дней назад я была уверена, что никогда не останусь с молодым человеком наедине. Я вспомнила наш с Харриет разговор: Харриет бы поехала, она знала, как жить. Если я упущу эту возможность остаться с Джоселином наедине, возможно, я буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Я твердо решила ехать.
Джоселин был безумно рад этому, что можно было видеть по его сияющему лицу. Он с корзинкой в руках подошел ко мне, и вместе мы направились в сторону берега моря.
— У меня не хватает слов, — сказал он, — но ты знаешь, что я сейчас чувствую!
— Я чувствую то же самое.
— Столько надо рассказать!
— Подожди, пока не приедем на остров.
— Но сейчас нас никто не слышит!
— Я чувствую себя так, будто мы в постоянной опасности, пока мы находимся здесь, — ответила я.
Мы сели в лодку. Остров был еще виден, но горизонт был затянут дымкой.
Джоселин начал мерно грести, и меньше чем через полчаса днище лодки царапнуло песчаный берег острова. Неясные его очертания в этом сероватом свете действительно наводили на мысли о привидениях.
— Но сейчас нас никто не слышит!
— Я чувствую себя так, будто мы в постоянной опасности, пока мы находимся здесь, — ответила я.
Мы сели в лодку. Остров был еще виден, но горизонт был затянут дымкой.
Джоселин начал мерно грести, и меньше чем через полчаса днище лодки царапнуло песчаный берег острова. Неясные его очертания в этом сероватом свете действительно наводили на мысли о привидениях.
Джоселин взял мою руку и помог мне сойти на берег, после чего он крепко прижал ее к себе и поцеловал. Я украдкой оглянулась по сторонам, и он весело рассмеялся:
— Присцилла, здесь никого, кроме нас, нет!
— Я так боюсь за тебя!
— Но мы здесь, и одни!
— Я боюсь того, что вскоре должно произойти! Он вытащил лодку на берег, и мы начали подниматься вверх по склону к развалинам аббатства.
— Вскоре я уеду во Францию, — сказал он, — но там я буду в безопасности! Ты должна поехать со мной!
— Мне никогда этого не разрешат.
— Я обсудил это с Харриет. Мы могли бы пожениться, и тогда ты бы смогла поехать со мной!
— Мои родители никогда не согласятся на это!
— Я хотел сказать, мы поженимся, а уже после скажем им об этом!
Мое счастье смешалось с печалью. Мать так расстроится, если я буду действовать тайком. Сложно было объяснить Джоселину, насколько мы с ней близки: между нами установилось особое родство, и причиной тому отчасти был мой отец со своим безразличием. Я понимала, что ее жестоко обидит, если я соглашусь на тайный брак, ибо это означает, что я выбрасываю ее из своей жизни.
Я покачала головой.
— Я хочу объяснить тебе, почему это будет лучшим выходом для нас! произнес Джоселин. — Я говорил с Харриет об этом.
— И Харриет считает, что нам надо пожениться?! — воскликнула я. — Она действительно говорила, что мы должны поступить так без согласия моих родителей?!
— Харриет — чудесная женщина! Она поступала подобным образом всю свою жизнь, но скажи, видела ли ты когда-нибудь такую счастливую женщину?
— Думаю, ей просто везло.
— Она просто была смелой! Она брала от жизни все, что хотела, и довольствовалась этим.
— Не всегда человек может взять то, что хочет, надо подумать и о других!
— Но нас только двое.
— А мать?
— Она наверняка уже строила планы насчет твоей будущей семейной жизни. Я думаю, сейчас союз между нашими семьями она сочла бы неудачным, но это сумасшествие вскоре закончится, и, могу сказать тебе, у Фринтонов есть, чем гордиться!
— О, Джоселин, если б мы только могли!
— Надо поговорить об этом! Прекрасно, что нам удалось остаться наедине!
— У Кристабель приступ головной боли, иногда она очень страдает от этой болезни.
— Милая, добрая Кристабель! Она знала, как я жажду остаться с тобой наедине!
Мы подошли к останкам того, что раньше, видимо, являлось стеной. Мы перешагнули через нее, и пред нами раскинулся величественный вид — громадные стены, когда-то возведенные монахами, теперь лежали в руинах, но все же от аббатства осталось достаточно, чтобы человек мог воссоздать его в своем воображении. Останки каменных арок, сквозь которые теперь виднелось серое небо, навевали мысли о пышности и великолепии этого здания: то там, то здесь торчали каменные плиты. Некоторые из них до сих пор сохранили свой первозданный вид, а сквозь другие уже пробилась трава. Мы наткнулись на какую-то комнатку с массивной деревянной дверью, которая устояла перед многолетним натиском ветров и соли, хотя крыши ее давным-давно не стало. Узкие проемы окошек одиноко смотрели в море.
— Когда я приехал сюда в первый раз несколько дней назад, — сказал Джоселин, — я был очарован! Я еще подумал, что здесь хорошо прятаться, поэтому облазил все. Например, очень хорошо можно устроиться здесь. Правда, если поднимется сильный ветер, в этих незастекленных окнах будет страшно свистеть, но так было задумано еще столетия назад: монахи жили жизнью спартанцев и холода не боялись. — Он повернулся и обнял меня. — Ну вот, — сказал он, здесь ты чувствуешь себя в безопасности? Мы одни на этом острове, ты и я! Эта мысль волнует меня. Казалось, прошла целая вечность, Присцилла, и временами я сомневался, что снова увижу тебя!
Внезапно я вспомнила о кольце, и меня пробрала холодная дрожь. Я должна была немедленно признаться, и я рассказала ему, как все получилось.
— Ты уверена, что оно за этим шкафом?
— Больше ему негде быть, а шкаф отодвигают раз в год: он очень тяжелый.
— А когда ты найдешь его, ты будешь его носить?
— Да! Раньше я боялась, потому оно и потерялось! Ли сказал, что оно может дать почву всяким подозрениям, и, кроме того, на перстне выгравировано имя вашей семьи!
— Да, оно переходит из рук в руки уже несколько поколений, вот почему мне захотелось подарить его тебе!
Я была так рада, что он не обратил особого; внимания на пропажу кольца, что дала себе слово, что отброшу все свои страхи и буду наслаждаться этим днем в открытую.
— О, Джоселин! — воскликнула я. — Разве не прекрасно быть здесь только вдвоем! Он нежно поцеловал меня.
— И знать, что у нас впереди еще добрых паря часов! — добавил он.
— Сейчас чуть больше полудня, — сказал я. — А чем мы займемся?
— Обследуем остров и будем говорить и говорить! Затем перекусим и снова поговорим, а я буду все время смотреть на тебя! Мне хочется еще раз увидеть, как ты улыбаешься: когда ты это делаешь, у краешка рта появляется крошечная морщинка! Я обожаю твои волосы, как они падают тебе на плечи! Они совсем не похожи на эти мерзкие кудряшки «сердцеедки», что вошли сейчас в моду при дворе. Мне нравятся твои карие глаза, и я постоянно думаю о том, насколько же их цвет красивей, чем голубой!
— Ты относишься ко мне с предубеждением, — сказала я. — Мне кажется, тебе все это нравится только потому, что принадлежит мне!
— А я этого и не отрицаю, — ответил он.
Я думаю, тогда мы оба были немного напуганы теми чувствами, которые разбудили друг в друге. Я была рада просто находиться рядом с ним, но никак не могла забыть, что его разыскивают и что наше бегство лишь временно. Меня страшно взволновала мысль о свадьбе. Все это казалось таким невероятным, хотя почему бы и нет? Ведь обстоятельства исключительны. Я прислушалась к печально скрипучим крикам чаек. Казалось, будто они предупреждают меня, что времени осталось не так много.
Если он поедет во Францию, сказала я себе, я могла бы уехать вместе с ним, особенно если мы поженимся. Но могу ли я вот так бросить мою семью?
Ах, если бы Ли был здесь, чтобы я могла посоветоваться с ним! Эта мысль очень странно подействовала на меня, ведь, когда я была еще совсем маленькой девочкой, в глубине души я поклялась что, когда вырасту, выйду замуж за Ли.
Мы обошли руины аббатства, нашли исповедальню и залу для чтения.
— А это, должно быть, часовня, — заметил Джоселин, но, думаю, на самом деле его не очень интересовали эти развалины. Нас обоих охватила буря чувств наконец-то мы остались наедине! Мне хотелось лишь одного — прижаться к нему и защитить.
Если б сейчас корабль мог подойти прямо к Эйоту и отвезти нас обоих во Францию!
На этом одиноком островке царила таинственная и странная атмосфера. День выдался на диво спокойным. Клочки тумана, висевшие в воздухе, даже не двигались. Их серые и призрачные силуэты странной формы виднелись повсюду.
— А вон церковная колокольня, — показала я. — Я бы ничуть не удивилась, если бы сейчас колокола зазвонили и мы увидели мрачные фигуры монахов, бредущих на молитву.
— Сейчас не то время суток, — резко сказал Джоселин, и я вспомнила, что он католик, — это было еще одной причиной, почему моя семья была бы против: отец был убежденным протестантом. Не то чтобы он был очень религиозен: религия служила ему одной из форм политики. Я уверена, он был бы не доволен, выйди я замуж за одного из членов известной католической семьи, а то, что мой избранник еще и в опасности, еще больше взбесило бы его.
Странно, но я думала о нем ничуть не меньше, чем о матери. Я представляла, как говорю ему: «Тебе никогда до меня не было никакого дела. Какая разница, за кого я выхожу замуж?» И в словах этих крылась горечь. Меня всегда волновало то, как он ко мне относится, было небезразлично это мне и сейчас.
— Где мы расположимся на пикник? — спросил Джоселин.
Я весело рассмеялась.
— Кажется, этой зимой я развлекаюсь на пикниках гораздо чаще, чем в летнюю пору!
— Я никогда не забуду тот пикник у пещеры: ты и я! — сказал он.
— А я никогда так не пугалась, как тогда, когда этот пес вошел в пещеру!
— Но вместе с тем ты была счастлива, — ответил он. — Я понял, что тогда ты любила меня!
— Я это тоже поняла: опасность раскрыла мне глаза.
— Присцилла, ты еще так молода! Он повернулся и поцеловал меня, на устах его горели нежность и страсть.