– Следующий мой вопрос, командир, банален и соответствует уровню школьника начальных классов. С чего ты взял, что должна приехать жена президента?
– А вот здесь к логике примешивается интуиция, и работают они на паритетных началах. Но объяснения я желал бы получить уже от Зураба.
– Чем я могу помочь? – встречно спросил Зураб. – Я не знаком с женой президента.
– Но с ней заочно знакома Зарема. И это, мне кажется, объясняет ее присутствие здесь.
– Ах, вон ты к чему клонишь... – удивился Зураб. – В этом есть какое-то зерно, но пока все слишком натянуто. Одно письмо три с половиной месяца назад... Я очень сомневаюсь.
– Какое письмо? – спросил Доктор.
– Зарема из госпиталя, когда нас с ней побило камнями после взрыва офицерского общежития, написала письмо президенту. Вернее, не сама даже написала, а продиктовала медсестре, потому что у нее раньше еще, первым взрывом в машине, изуродовало руку – разорвало сухожилия в кисти, и она писать теперь не может, пальцы не работают. Потом ее из госпиталя сразу отправили в следственный изолятор. Медсестра отдала письмо соседу, чтобы тот ошибки исправил и на машинке отпечатал. А тот оказался человеком более современным, несмотря на возраст, переписал по-своему, чтобы доступнее было, и через электронную почту отправил президенту. Электронный адрес, как вы знаете, есть в президентском сайте. Каждый любопытный теперь может с президентом связаться. Президент дал команду разобраться, а само письмо передал для ответа жене. Та ответила. Коротенькое послание на треть страницы. И все... Я не вижу здесь связи с детским домом...
– И никто не видит? – спросил Басаргин.
– Я очки дома забыл... – пробасил Доктор.
– Ты имеешь в виду присутствие рядом с Умаром и Заремой Рафаэля Темирканова? – сообразил Тобако.
– Да. Тебя, Андрей, учить не надо. Я подозреваю, что хитрый пропагандист и писатель Рафаэль Темирканов воспользовался начавшейся перепиской и продолжил ее от имени Заремы. Таким образом, они искали какие-то пути, возможно даже, для посещения президентской семьи...
– Смелое, однако, предположение... – выразил сомнение Доктор. – Но я не вижу пути, как его проверить. Кто нам позволит проводить перлюстрацию почты президентской жены? Только она сама или сам президент. Здесь даже генерал Астахов не помощник... Разве что выведет нас на кого-то из охраны президента. Но охрана не любит делиться данными даже в большей степени, чем «Альфа». Их задача – не разобраться с ситуацией и не провести профилактические мероприятия, а просто пострелять в свое удовольствие и оставить вокруг президентской семьи «мертвую зону». В чем-то они, может быть, и правы, поскольку не имеют официального следственного аппарата и выполняют в основном задачу немедленного реагирования. А это, как вы понимаете, совсем не похоже на наши многоплановые задачи.
– Надо искать выходы на охрану. В частном порядке... – предложил Басаргин.
– Надо сначала посоветоваться с Астаховым, – возразил Тобако. – Если его не пустят для действий официальным путем, будем работать, как говорят наши друзья из ГРУ, «в автономном режиме». Искать свои каналы. У нас с Доктором есть небольшой канал выхода на очень самоуверенного полковника из той большой охраны... Но тоже не прямые, а через полковника спецназа ГРУ Мочилова. Но это, я предполагаю, только крайний вариант. Может быть, проще Астахову выйти на своего директора, с тем чтобы директор вышел на самого президента.
– Интересно получается... – усмехнулся Басаргин. – Простой женщине-чеченке до президента добраться легче, чем нам и «Альфе», вместе взятым.
– Ничего странного я в этом не вижу, – прогудел Доктор. – Ответ чеченке – мощный пропагандистский шаг... А наши предположения многим покажутся из области гипотетического, а то и вовсе обыкновенным желанием подчеркнуть свою значимость. Они и нам-то кажутся пока не совсем реальными.
– Относительно пропагандистского шага ты очень прав, – согласился Басаргин. – Об этом ответе даже по телевидению, помнится, говорили, текст письма президентской жены опубликовали в газетах, и по Чечне слухи пустили, раздутые в три раза... Потому, наверное, за это дело Мовлади Удугов и ухватился, и воткнул сюда Темирканова. Чтобы сделать свой пропагандистский контршаг... Мовлади хорошо умеет поворачивать любую ситуацию по своему усмотрению и подавать события под тем углом зрения, который ему выгоден. Ладно. Звоню опять генералу. У него, кстати, могут уже появиться новости после допроса Ахмата Текилова...
3
Палата лазарета следственного изолятора, в понимании Заремы, мало отличается от камеры в том же изоляторе. Впрочем, в камере она не бывала ни разу и представляла ее только по рассказам друзей Адлана или Зураба.
Окно здесь в самом деле было забрано снаружи крепкой решеткой, а изнутри прикрыто туго натянутой и пружинящей сеткой-рабицей с мелкой ячейкой, чтобы пациент лазарета не смог добраться до стекла. Ведь стекло в опытных руках может стать опасным оружием. Что же касается тесноты, то комнатушка в торце взорванного офицерского общежития могла показаться залом для танцев в сравнении с палатой лазарета.
Сразу по прибытии, несмотря на позднее время и усталость, Зарему осмотрел, благоухая свежим запахом водки, дежурный врач. Военный непонятного звания, потому что погоны покрывал халат.
– Когда тебе швы сняли? – грубо спросил врач, морщась недовольно. Должно быть, вызвав, его оторвали от приятного занятия.
– Сегодня.
Он смерил давление и покачал головой.
– Какой дурак, матерь их, разрешил тебя перевозить? Ты хоть еще жива?
– Это рыжеглазый... – она ответила, хотя понимала, что ее не спрашивали. Но хотелось, чтобы все знали, что в мире существуют такие рыжеглазые.
– Кто?
– Рыжеглазый... Офицер из ФСБ.
– Фамилия, что ли, такая? Не слышал...
– Не фамилия. Сам он такой. Больной... Всех подозревает...
– Понятно. А тебя подозревать не в чем. Здесь, подруга ты моя, в этих стенах, всех не в чем подозревать. Это я каждый день слышу...
Она промолчала. Но почувствовала отношение к себе как к преступнице, чья вина уже доказана. Этот грубый врач показался ей человеком странным. Он не сочувствует. Он просто, как врач, констатирует ее состояние. И ругается на чью-то дурость. Но на большее не способен. Должно быть, служба сделала человека таким. С кем человек постоянно общается, от тех и перенимает черты характера. Так всегда бывает. Работает в изоляторе с преступниками, потерял сочувствие к людям.
Старый Хаким, что одиноко живет в стороне от родного села Заремы, умеет все болезни лечить, хотя и не называет это лечением. Он только говорит с тобой, а тебе легче становится. Но Хаким всегда говорит одно и то же – чтобы по-настоящему лечить, нужно любить, иначе лечение не получится. Кто человека больше всего любит? Только сам человек. Вот он и должен сам себя лечить. А врачевать может только святой, потому что святые всех любят.
– Контролер! – вдруг очень громко крикнул врач.
Дверь тут же раскрылась, и вошел, тяжело переставляя негнущиеся толстые ноги, мордатый прапорщик-охранник с заспанными опухшими глазами. А Зарема думала, что контролеры бывают только в автобусах и поездах...
– Отведи ее в палату. На три дня я запрещаю допросы. Категорически. Пусть отлеживается. Покойников только мне здесь не хватало!
Зарема, несмотря на неуклюжую грубость его манер, на неприветливость в разговоре, почувствовала благодарность к этому военному врачу. Наверное, под этой грубостью он прячет что-то, что не хочет людям показывать.
Ее повели в палату, оказавшуюся настоящей камерой. Кровать у одной стены, в другую стену вделан столик, и рядом привинчен к полу табурет. Если захочешь пройти, чтобы размять ноги, то можешь сделать два шага до двери и два обратно. Купе в вагоне поезда – и то просторнее. Впрочем, прогуливаться она не собиралась. Она намеревалась стать сильной, но силы начали покидать ее уже на пороге палаты. Пока контролер открывал дверь, она покачнулась и прислонилась к стене, чтобы не упасть. Так кружилась голова. Но с силами собраться сумела и через порог переступила...
* * *Утром следующего дня Зарема проснулась от присутствия света. И хотя тусклую электрическую лампочку под потолком никто не отключал, стало заметно светлее, чем вечером. Она посмотрела в грязное стекло. Утро выдалось солнечным и ярким, но за окном, метрах в трех, высилась кирпичная стена, уходящая вверх. Какое-то здание без окон. Однако и это здание не помешало понять, какая погода стоит на свободе. И очень захотелось вдохнуть глоток чистого весеннего воздуха.
Зарема смотрела в окно, пытаясь представить себе этот воздух, но ощущение показалось давно забытым и никак не приходило в тяжелую и душную атмосферу камеры, в перемешанный запах кислого пота, едкой хлорки и обжигающего йода. И в это время она услышала голоса в коридоре. Один голос она сразу узнала. Это говорил рыжеглазый. И не просто говорил, он ругался и, похоже, грозил.
Утром следующего дня Зарема проснулась от присутствия света. И хотя тусклую электрическую лампочку под потолком никто не отключал, стало заметно светлее, чем вечером. Она посмотрела в грязное стекло. Утро выдалось солнечным и ярким, но за окном, метрах в трех, высилась кирпичная стена, уходящая вверх. Какое-то здание без окон. Однако и это здание не помешало понять, какая погода стоит на свободе. И очень захотелось вдохнуть глоток чистого весеннего воздуха.
Зарема смотрела в окно, пытаясь представить себе этот воздух, но ощущение показалось давно забытым и никак не приходило в тяжелую и душную атмосферу камеры, в перемешанный запах кислого пота, едкой хлорки и обжигающего йода. И в это время она услышала голоса в коридоре. Один голос она сразу узнала. Это говорил рыжеглазый. И не просто говорил, он ругался и, похоже, грозил.
– Все вопросы к врачу, товарищ капитан. Мое дело маленькое.
Вспомнилось, что вчера врач на три дня запретил допросы Заремы. Она снова с благодарностью вспомнила о грубом враче и в самом деле почувствовала, что состояние ее еще очень далеко от стабильного. В голове снова начало штормить, прибой, правда, не был таким сильным, как раньше, но совсем голову не покинул. И она легла на жесткую кровать.
* * *От Шали до Грозного путь не ближний, и просто так в гости из одного города в другой не ходят. И вести не часто приносят, если нет экстренной надобности.
Зарема все ждала какой-то вести от тети Гали. Ей же никто не сказал, что свидания с ней запрещены. Если не сказали, то можно, наверное, кому-то и на свидание напроситься. Но разве сможет сама тетя Галя приехать? У нее работа. Хоть передала бы с кем-то весточку. Должна понимать, как ждет этого Зарема. Что там с ее письмом? Отправилось ли оно по назначению? Стоит ли ждать какой-то реакции? От этого ведь так много зависит...
Она в мыслях снова «прочитывала» то, что написали они с тетей Галей, и многое казалось неправильным, и многое хотелось бы переписать, а за некоторые места вообще было стыдно, и писать их ни в коем случае не следовало...
Но сейчас возможности переписать уже нет. И не будет. Вот только бы это дошло до адресата. Интересно, сколько вообще письма до Москвы ходят. Но это-то письмо не простое. Посмотрят на почте на адрес, сразу такое письмо впереди других пустят. Понимают, наверное, что просто так писать президенту никто не будет...
Но вести не приходили...
* * *Три дня она отдыхала и приходила в себя после тяжелой дороги в Грозный. Видно, военный врач в самом деле попался опытный. Он знал хорошо, как дорожная трясучка может сказаться на послеоперационной голове. Она сказалась даже более основательно, чем ожидала сама Зарема. Если сразу после прибытия на новое место и даже наутро вплоть до обеда она еще чувствовала себя сносно, то после обеда на второй день у нее начались уже настоящие боли, пришедшие на смену прибою, поднялась температура. Днем приходила медсестра. Хмурая, на грубого мужика похожая и речью, и манерами. А вечером, только взглянув в лицо Зареме, медсестра вызвала врача. Пришел все тот же военный с запахом свежей водки. Должно быть, это был его всегдашний запах. Врач осматривал ее не слишком и долго. Долго только в глаза заглядывал, до боли задрав веко и рассматривая белок глаза через какую-то трубку. Потом покачал головой.
– Угробили, похоже, девку... В больницу ее везти нельзя. Надо аппаратуру заказать и сделать энцефалограмму. И... И я рапорт напишу завтра же... Пусть за нее отвечает тот, кто приказал ее сюда доставить!
Врач ушел. Мужикообразная медсестра еще некоторое время смотрела на Зарему, потом вздохнула с сочувствием, которого от нее ожидать было трудно, и тоже ушла. И до утра никто к больной не подходил.
А она почти не чувствовала своего горящего тела. Но голова, даже при сильной боли, соображала почти ясно. И она хорошо поняла и слова врача, и вздох медсестры. Сначала даже легче от этого стало. Потом вспомнился маленький глухонемой сын, о котором позаботиться совершенно некому, и она сама себе сказала: нет! Не может она смириться и уйти вот так... Нет у нее на это права...
Но болезнь свое все же пыталась взять... И всю ночь Зарема чувствовала, что лежит на мокром костре. Тело горело, но жесткая простыня была мокрая от пота. Утром вместе с врачом в палату зашел рыжеглазый.
– Предупреждаю, – сказал врач. – Я написал рапорт и полчаса назад отправил его по инстанции. Я требую привлечения вас к ответственности за превышение полномочий.
Рыжеглазый и без того выглядел виноватым.
– Я только покажу одну фотографию, и все...
Он в самом деле показал Зареме только одну фотографию. И спросил:
– Вы когда-нибудь встречались с этим человеком?
Она фотографию видела, она даже смотрела на нее и на рыжеглазого. Но ничего не ответила. Глаза Заремы были очень красными, и, должно быть, она не понимала, что видит...
– Все, – сказал врач и дыхнул на рыжеглазого свежей водкой. – Покиньте помещение, товарищ капитан. Ваше время вышло... Она ничего не понимает... Вот чего вы добились...
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Басаргин не успел выполнить свое намерение. Генерал Астахов сам позвонил, помня его просьбу держать в курсе всех новостей. Он, конечно же, неоднократно слышал от полковника Баранова о способностях Александра к аналитической оценке событий. И даже знал, что при проведении конкурса на должность руководителя российского бюро интерполовского подсектора по борьбе с терроризмом капитан Басаргин именно за счет способностей к аналитическому мышлению обошел не просто всех предложенных кандидатов, но даже двух опытных полковников из «Альфы», то есть профессиональных антитеррористов. Это не могло не внушить уважения к молодому интерполовцу. Кроме того, за один день общей работы Астахов уже сам получил столько информации и дельных советов от Басаргина, что признал совместную деятельность достаточно полезной.
– Александр Игоревич, Астахов, как и договаривались, беспокоит.
– Я как раз, Владимир Васильевич, собирался обратиться к вам с просьбой. Но вы меня опередили со звонком.
– Есть новости. Определена основная цель террористов. Не одна из целей, а именно – основная. К такому выводу мы пришли коллегиально. Можно предположить, что это «объект номер один». Детский дом. Там, после звонка о его присутствии на «объекте номер два», появления Ажигова ждали со всех сторон. Район не слишком оживленный, и заметить его должны были. Он не появился. Следовательно, это не «объект номер два». «Объект номер два» нам пока, к сожалению, неизвестен, и я прошу вас обратить на это особое внимание. Может быть, вам подвернется какая-то информация.
– Хорошо. Я подумаю. А что Ахмат?
– Мы провели с Текиловым откровенную и достаточно жесткую беседу. Ему самому грозит статья за двойное убийство и за хранение оружия. Я пообещал притянуть к нему и статью за терроризм, поскольку он знал о готовящихся терактах и не сообщил о них, следовательно, может рассматриваться как пособник Умара Ажигова. И он прекрасно понимает, что сотрудничать с нами выгоднее, чем играть в молчанку. Текилов «сдал» нам три адреса загородных баз Умара. Два адреса нами уже проверены ранее, а с третьего мне только что звонили с докладом. Арестован боевик и три «черные вдовы», причем одна во время ареста пыталась взорвать свой пояс. Ей вовремя помешали две «подруги по несчастью», которым хочется жить. Это как раз те люди, о которых рассказывала Нури Барджоева-Байрамханова. И вот что интересно... Их вывозили на рекогносцировку несколько раз. Одна из «вдов» немного ориентируется в Москве и подсказала примерный адрес. Вторую, судя по всему, возили в то же место. Место работы третьей нам пока, к сожалению, неизвестно, сама она молчит. Короче, ситуация обстоит так. Они должны были затесаться в толпу, которая образуется на улице после взрыва детского дома. Что это будет за взрыв и кого будут взрывать, они не знают. Перед ними ставилась задача взорвать себя при приближении оперативных машин. В противном случае обещали расправиться с их детьми. Массированная атака в одном месте. Понимаете? Не в разных местах, как мы предполагали ранее, а именно в одном... И это рождает определенные мысли.
– Понимаю. Это не новая тактика. Уже не однажды применялась и в Чечне, и в Палестине.
– Еще один интересный момент. При обыске в доме обнаружено не свойственное «вдовам» наличие косметики. И вполне нормальный женский костюм европейского стиля. И даже вульгарный рыже-фиолетовый парик. Можно предположить, что с чеченками работает какая-то русская. Второй вариант: это предметы маскировки. Потому что к откровенным традиционным чеченкам всегда присматриваются более внимательно, чем к современным слегка эмансипированным особам любой этнической принадлежности.
– Второй вариант мне кажется более правдоподобным.
– Мне, честно говоря, тоже, – согласился генерал.