Сердце билось гулко, сильными толчками.
Не зажигая света, проскользнула на кухню, долго умывалась, прижимая мокрые ладони к щекам, к глазам. Вернулась. Постояла у двери, пугаясь того, что сейчас сделает, но зная, что изменить уже ничего не может.
— Катерина, я жду вас, — совсем тихо позвал Алымов.
Наверное, он тоже стоял у двери, их разделял узкий коридорчик, три шага.
В доме было тихо и темно.
— Катерина, я жду вас.
Она рывком распахнула дверь, вытянула руку, как слепая, и сделала эти три шага.
8…Я совсем не один. Почему мне представлялось, что я тут буду совсем один? Вот чепуха-то! Уже полгода… да, шесть месяцев и четыре дня я в Москве — и сколько нашлось сторонников!
Саша размашисто шагал по улице Горького, щурясь от вечернего солнца. На всех углах торговали цветами — с лотков, из корзин и прямо с рук. И все продавщицы нацеливались на Сашу:
— Молодой человек, купите цветочков!
— Молодой человек, букет для барышни!
Вид у него такой счастливый, что ли?
Купил охапку осенних астр. Половину — Любушке, половину возьмем в гостиницу — Катерине. Хорошо, что Алымов привез ее. Если они поженятся, у Любы будет в Москве подруга. Но главная радость нынешнего вечера не в Катерине, а в Пальке и Липатушке. Люба говорит: когда приезжает один из дружков, я знаю по тебе — ты становишься благостный.
На этот раз в Москве оба друга. Четыре дня виделись с утра до вечера, а поговорить толком не пришлось. Первое всесоюзное совещание по подземной газификации угля — это была идея Саши, он его готовил, он его проводил. Собрались не только инженеры опытных станций, но и много научных работников. Саша все эти месяцы привлекал к решению отдельных проблем то один, то другой научно-исследовательский институт, а к совещанию подсчитал и удивился — сколько разных людей уже втянуто! Собственный НИИ Углегаза еще слабоват: денег в общелк, штаты крохотные, помещения нет — лаборатории разбросаны по всему городу и оснащены случайными, устаревшими приборами. В своем НИИ Саша чувствовал себя не директором и не научным руководителем, а борцом, добытчиком, таранной силой для разрушения преград.
Это его не смущало, усталости он не чувствовал — что бы ни было, дело растет, развивается. Полгода он терпеливо налаживал опытные работы, осторожно, стараясь не задевать самолюбий, подталкивал работников других станций к объединению усилий, от разочарований и апатии после неудач незаметно приводил их к сознанию причастности к общему большому труду.
И вот — первые итоги.
Совещание признало метод донецкой станции (его теперь называли бесшахтным методом) основой для всех дальнейших разработок. Палька Светов — молодчага! — сделал блестящий доклад о полугодовой работе станции № 3. Когда он сообщил, что началась прокладка газопровода под котел Азотно-тукового завода, академик Лахтин зааплодировал — и весь зал подхватил. И еще раз аплодировали все, когда Палька сказал, что пора испытать бесшахтный метод в разных условиях — на горизонтальных и наклонных пластах, на каменных и бурых углях. Саша видел, что и Катенин, и Вадецкий, и Граб хлопают в ладоши — не очень увлеченно, но все же…
Это был успех. Однако ощущение счастья вызывалось не только успехом, и Саша по своей привычке анализировать и все уяснять до конца добирался до глубинных причин.
Мучительный 1937 год остался позади. Последний Пленум ЦК осудил перегибы минувшего года. Саша верил, что с этим покончено, что все станет на свои места. От этого легче дышится, веселее работается. Вторая пятилетка выполнена досрочно — в четыре года три месяца. Началась третья пятилетка — рост по всем отраслям хозяйства, захватывающие перспективы! Снова главный тонус жизни — созидание.
Вспоминая, какую борьбу они выдержали, Саша понимал, что порой они все — энтузиасты подземной газификации — висели на волоске, что они трудились и побеждали вопреки обстановке, которая вокруг них сложилась. Дело Пальки. Дело Маркуши. Арест Стадника, потом Чубака. Любая ошибка, любая заминка — и тебя берут на подозрение: не враг ли ты?.. А мы стискивали зубы — и работали, работали. Все преодолели — и победили. Теперь наши усилия вливаются в русло общего развития и нарастающей энергии творчества. Тогда — захлестывало, вот-вот потопит. Теперь — будто подхватывает и поднимает на доброй волне.
Но почему не возвращается Стадник? Почему нет Чубака?
Может ли быть, что они… Нет, не может быть. Ну, Стадника знал меньше, ручаться трудно. Хотя… есть же такие человеческие черты и проявления, которые не обманывают! Но уж насчет нашего Чубака!.. Да спроси кого хочешь в Донецке — на глазах вырос, на глазах жил и работал. До сих пор оговариваются — чубаковский парк, чубаковские дома…
Нет, они вернутся! Там пересмотрят ошибочные дела, разберутся, вернут их. Говорят, Чубака обвинили в поддержке Маркуши. Но Маркуша-то восстановлен! Конечно, они вернутся!..
Так думал Саша, вольно шагая вверх по улице Горького и размахивая связкой астр, как свежим веником. Затем его мысли вернулись к закончившемуся только что совещанию, потому что именно там он осознал что-то новое в самом себе — и это новое радовало.
Липатушка вчера сказал: ты, Сашок, всегда был — голова, а теперь вылупился из скорлупы — деятель!
Да, председательствовал замнаркома Клинский попеременно с Бурминым, суетился Олесов, но фактически всем ходом совещания руководил Саша и чувствовал, что это у него получается, что его покинула мальчишеская робость перед авторитетами, что он порой умеет подсказать авторитетам тему выступления или убедить их взять на разработку ту или иную проблему… Но главное — он научился мыслить шире и государственней, чем прежде.
Вылупился из скорлупы? Что ж, пожалуй, мы были несколько замкнуты в своей скорлупе. Наш метод, наша станция. Мы как рассуждали? Придумали, испытали — значит, давай внедряй, кто медлит — тот бюрократ, ничего не понимает. Конечно, их немало, бюрократов. И непонимающих тоже. Но есть попросту трезвые руководители, вроде Бурмина, умеющие охватить целое — народное хозяйство. Да еще в его развитии и преобразовании. Да еще с учетом многообразных потребностей страны. Да еще — с учетом всех особенностей международной обстановки… Конечно, мы жили всеми событиями страны и мира — пятилетки, оборона страны, героическая борьба испанского народа, угрожающий рост фашизма в Германии и Италии… Но большие события были для нас — вне нашего дела. А теперь я ощутил государственный масштаб. Пособничество фашизму со стороны Америки или Англии, какая-нибудь воинственная речь Гитлера — и я чувствую, как это отражается на моих делах практически, повседневно: напряженнее сроки, труднее дают деньги и фондовые материалы, откладывают заказы на приборы, жестче решают наши вопросы в общем плане обеспечения страны топливом.
Люди, охватывающие целое — государство, торопиться не могут, хотя направляют самый стремительный рост, какого не знал мир. Им подавай гарантию, чтобы не было осечек и перебоев, чтобы экономическая целесообразность была доказана. И мы должны соразмерять свои планы и желания со всем этим — с государственными задачами и заботами.
Палька рассердился, услыхав такое рассуждение:
— Сашка, обрастаешь начальственным жирком.
Ничего начальственного во мне нет, ну его к черту! Без масштабов, координаций и учетов того и этого намного легче, в своей скорлупе — легче. Но я уже не могу и не хочу — в скорлупе…
А в общем, золотые дружки мои тут, совещание кончилось, и уж сегодня вечером никакой я не деятель и не директор НИИ, и не зам, и никто. Просто — Саша, один из трех «не разлей водой». Хорошо бы избежать большого сборища, а пойти втроем по Москве, как ходили в Донецке. Говорить о чем вздумается, захочется — подурачиться, а не захочется — помолчать, никто не обидится. Вот славно было бы!
Нет, вечер прошел не так, как мечталось Саше. А все из-за того, что у Липатушки было чересчур веселое настроение!
Используя свободный день, Липатов с утра носился по делам жены и не без обходных маневров добился того, что Аннушку перевели в Донецк старшим геологом конторы буровых работ. В наркомате он повстречал Игоря, прилетевшего в командировку из Светлограда, и напросился к Митрофановым обедать, где на радостях изрядно выпил. Выпив, захотел продолжить гульбу, но Игорь уже условился о встрече с Труниным и Александровым; Липатов потребовал, чтобы Игорь привел в гостиницу и приятелей, после чего позвонил Рачко — похвастался своим успехом и пригласил Григория Тарасовича «спрыснуть» его. Накупив на все оставшиеся деньги вина и закусок, Липатов кое-как дотащил свои покупки до гостиницы и у лифта столкнулся с Катениными — отцом и дочерью.
Липатов недолюбливал Катенина, зато дочь его нашел хорошенькой.
Липатов недолюбливал Катенина, зато дочь его нашел хорошенькой.
— Заходите вечером ко мне. Будет весело!
Всеволод Сергеевич хотел уклониться от приглашения, но Люда всего на недельку вырвалась в Москву и жаждала развлечений.
— Придем непременно, — сказала она и уточнила час.
Свалив покупки на диван, Липатов улегся вздремнуть, да и проспал сладким сном, пока его не разбудили друзья. Вслед за ними пришел Рачко, затем — Алымов с Катериной. Кроме Липатушки, все понимали, что соединять Рачко с Алымовым не стоило — они не очень-то ладили. Увидав Алымова, Григорий Тарасович помрачнел, насупился, но Липатов сразу нашел выход; пока другие наладят ужин, наскоро выпить «по первой».
Делать нечего — Саша и Палька занялись открыванием бутылок и банок, а Люба засуетилась, расставляя закуски, и украдкой шепнула Катерине, что нужно припрятать две-три бутылки водки, а то Липатушка переберет. Катерина спрятала две бутылки в ванной, но от прочих хлопот отстранилась, села за стол и оперлась подбородком на сложенные руки.
Алымов бродил по комнате, натыкаясь на стулья, и восторженно вспоминал разные подробности закончившегося вчера совещания. Он жил ощущением победы и не мог говорить ни о чем другом. Размахивая длинными руками над головами Липатова и Рачко, он высмеивал Вадецкого — хамелеон! А Колокольников! — можно подумать, что он никогда не ставил нам палки в колеса!
Алымов не злобствовал, он смеялся — Саша впервые услышал его громкий, почти добродушный смех. Оттого ли в нем меньше злобы и желчи, что пришла победа? Или оттого, что тут сидит Катерина? Он говорит и поглядывает на нее, смеется и поглядывает на нее, а потом подойдет и как бы невзначай положит руку на ее плечо или поправит выбившуюся из ее косы прядку.
А Катерина за последние месяцы похудела и повзрослела — ничего в ней не осталось от прежней поселковой дивчины. Движения медлительны, плавны, на губах теплится улыбка, обращенная не к людям, окружающим ее, и даже не к Алымову, а к чему-то происходящему в ней самой. Люба шепнула Саше, что Катерина польщена любовью Алымова и своим влиянием на него.
— И что ж, она — любит его?
— По-моему, да. Она какая-то… упоенная.
Да, взрослая и упоенная, до чего верное слово подыскала Люба! Видимо, этот человек и в любви неистов… Что ж, может, оно и к лучшему для обоих. Алымову обещали квартиру в новом доме. Катерина переедет к нему. А дочка? Она ведь не оставит дочку. Старикам Кузьменко — новый удар. А Катерина? Найдет ли она в Алымове отца для Светланки? Кто знает!..
Как только все уселись за стол, почувствовалось, что не стоило соединять не только Рачко с Алымовым, но и Алымова и Катерину с Палькой. Липатов запоздало понял это и решил все притушить выпивкой. Саша только пригубливал, он не любил пить, зато Палька, против обыкновения, приналег на водку. К общему удивлению, и Катерина залпом выпила рюмку, потом вторую. Алымов подсел к ней и обнял ее.
— Она у меня пьянчужка, — сказал он ласково, — только давай!
— Очень жаль, что у вас она стала пить! — с бешенством выкрикнул Палька и отодвинул от сестры рюмку. — Не дури.
— Скажи пожалуйста, учитель какой! — усмехнулась Катерина.
Она уже немного опьянела, но рука ее крепко сжала локоть Алымова — промолчи, не ссорься. Алымов промолчал, только губы побелели и задергались.
И в эту минуту ввалились еще трое гостей — Липатов не сразу сообразил, кто они такие, эти шумные молодые люди, он забыл о своем приглашении. А Палька устремился им навстречу, ему все эти дни хотелось повидать и Трунина, и Александрова, и особенно — Игоря.
Игорь громко приветствовал его, но вдруг густо покраснел и будто запнулся у двери: он смотрел на сидевшую за столом женщину и на немолодого, некрасивого человека, обнимавшего ее. Палька оглянулся на сестру — Катерина натянуто улыбалась.
Липатов начал шумно знакомить незнакомых. Почуял ли что-то Алымов или ему хотелось похвастаться, но, пожимая руку Игорю, он сказал:
— Знакомьтесь — моя жена.
Игорь церемонно склонил голову. Жена! «У меня этого никогда не будет», — а потом, не прошло и двух лет — муж. Старый урод, плотоядный, при людях лапает…
— Да ведь они знакомы! — простодушно воскликнул Липатов и прикусил язык.
Но Люба подхватила как ни в чем не бывало:
— Конечно, знакомы. Вы приезжали к нам с отцом из экспедиции. Помнишь, Катерина?
Липатов только крякнул — до чего ловки женщины! Еще не родился тот, кто их перехитрит. Но Катерина не хотела хитрить.
— Мы и потом встречались, — сказала она. — Я рада видеть вас, Игорь Матвеевич. Я не знала, что вы в Москве.
В настроении собравшихся возникли два течения. Палька и Липатов, включив в свою компанию Трунина и Александрова, хотели веселиться — выпал такой вечер, пусть уж дым коромыслом! Второе течение образовалось вокруг Катерины — медленное, тихое, но с подводными камнями. Сама Катерина молчала, говорил Игорь. Он рассказывал о Светлострое, о лодке с подвесным мотором, которую назвал своей верной подругой, — при этом он вызывающе посмотрел на Катерину, а Катерина опустила глаза. Алымов все приметил и начал мотаться по комнате, как маятник, что доводило Рачко до нервной дрожи.
Сашу заинтересовало, как используют молодых инженеров на стройке. Игорь ответил, что с первых дней руководит всеми изысканиями по будущему водохранилищу, а в ближайшие недели получит полную самостоятельность, он приехал в связи с одним своим предложением, если оно пройдет, его назначат…
— Сперва пусть назначат, а потом и хвастайтесь! — каркающим голосом прервал Алымов.
Игорь насмешливо улыбнулся и поднял рюмку:
— Простите, я делюсь надеждами со старыми друзьями, а не с вами. За встречу, друзья!
И он залпом выпил.
— Желаю вам удачи! — сказала Катерина и тоже выпила. И поглядела на Алымова — перестань, ну что ты злишься?
Приход Катениных на время рассеял назревавшую ссору. Люда сразу затараторила с непринужденностью хорошенькой женщины, уверенной, что новое платье ей к лицу, а любая ее болтовня — мила. Пока новых гостей усаживали и наделяли штрафными рюмками, Катерина подошла к Алымову, желая успокоить его. Никто не слышал ее тихих слов, зато все услышали грубый окрик Алымова:
— Последи за собой, а меня воспитывать хватит! Надоело!
Палька рванулся из-за стола, но Саша властно удержал его — не вмешивайся, не заводи скандала.
В наступившей тишине раздался голосок Люды:
— Константин Павлович, идите сюда, мы с вами так давно не виделись!
Она усадила Алымова рядом с собой; будто не замечая его мрачного лица и дергающихся губ, щебетала и улыбалась ему, как лучшему другу.
Катерина постояла в стороне от всех, медленно подошла к столу, собрала пустые бутылки, принесла из ванной непочатые.
Два человека следили за нею — ее брат и Игорь. Держится превосходно, но глаза померкли. Ни разу не поглядела на Алымова, но чувствуется — видит каждое его движение, слышит каждое слово. Любит?..
Расплескивая водку, Палька налил себе и ей:
— Выпьем, сестренка?
— А вот теперь уж пить ни к чему, — с трезвой усмешкой сказала Катерина и села, уткнув подбородок в стиснутые кулаки.
Люда царила за столом, кокетничая напропалую со всеми мужчинами одновременно. Катерина видела, что и Алымов оживился, а у Липатушки помасленели глазки — этот готов! Она видела, что Люда и хороша, и одета с таким столичным изяществом, какого не знала Катерина, и умеет быть веселой, занятной в компании, чего Катерина никогда не умела. А Игорь посматривает то на Люду, то на нее, на Катерину, — сравнивает?
Игорь невольно сравнивал. Люда ему не понравилась, но рядом с Людой Катерина казалась тяжелой, провинциальной. И подумать только, что он так наивно поверил ее решимости быть «как камень», мучился, вытравливал ее из памяти и все-таки помнил ее как лучшую из женщин!.. А она — как все… Что ее толкнуло замуж за этого грубияна? В столицу захотелось? А приехала — и потускнела. Старого мужа да еще караулить приходится! Нет больше шахтерской мадонны. Жаль…
Но только он подумал это, Катерина встала и негромко сказала брату:
— Не могу так долго за столом сидеть, привычки нет. У нас в Донбассе уже вторые сны видят.
С достоинством отвесила прощальный поклон и вышла из комнаты — не вышла, выплыла неторопливой поступью. Мадонна…
Алымов проводил ее испуганным взглядом и, недокончив разговора с Людой, опрокинув стул, побежал за Катериной.
— Вот оно как! — с удовольствием отметил Палька и хватил рюмку водки.
— Так! Так! — злобно выдохнул захмелевший Рачко. — А вот зачем ты допустил!.. Зачем ты ее отдал этому!.. Этому!..
Палька махнул рукой и хотел налить себе еще, по Саша отнял у него бутылку. Люба, страдая, смотрела на Сашу, — и для чего только пришли сюда? Одни неприятности…