Вода уже проникала ему в уши, уже касалась края губ. «Боже! Я погиб!» – закричал он, почувствовав, что поток заливает его лицо, но в то же мгновение до его слуха слабо дошел звук как бы от близкого водопада, и тотчас его рот опять был открыт. Поток пробил себе дорогу через камни. Так как в то же время дождь немного уменьшился и глубокая мгла неба немного рассеялась, то уменьшилось и его отчаяние. Казалось, к нему вернулся луч надежды. Но хотя он чувствовал себя истощенным словно смертельной борьбой и страстно желал избавления от своего плена, однако цель его отчаянного стремления еще не была достигнута, и вместе с исчезнувшей непосредственной опасностью жизни в его грудь возвратилась и жадность со всеми ее фуриями. Убежденный, что он должен терпеть свое положение до конца, чтобы достигнуть своей цели, он притих и от холода и утомления впал в крепкий сон.
Он проспал, вероятно, около двух часов, когда холодный ветер, пробежавший по его лицу, и шум как бы от приближавшихся морских волн пробудили его от счастливого самозабвения. Небо снова омрачилось. Молния, как та, которая сопровождала первую бурю, еще раз осветила местность вокруг, и ему опять представилось, что он заметил странный корабль, который, казалось, висел теперь на высокой волне, близко от утеса Штинфолля, а потом внезапно устремился в пропасть. Он все еще пристально смотрел за призраком, потому что беспрерывное сверкание молнии освещало теперь море, как вдруг из долины поднялся водяной столб вышиной с гору и с такой силой бросил Вильгельма о скалу, что он потерял сознание.
Когда он опять пришел в себя, непогода утихла, небо было ясно, но зарница все еще продолжалась. Он лежал близко от подошвы горы, которая окружала эту долину, и чувствовал себя настолько разбитым, что едва мог пошевелиться. Он услыхал более тихий шум прибоя и среди него торжественную музыку, как бы церковное пение. Сначала эти звуки были так слабы, что он счел их за обман. Но они стали раздаваться снова и каждый раз яснее и ближе. Наконец Вильгельму показалось, что он как будто может различить в них мелодию псалма, которую прошлым летом слышал на одном голландском рыболовном судне.
Он стал различать и голоса. Ему казалось, что он слышит даже слова этой песни. Голоса были теперь в долине, и когда он с трудом придвинулся к камню и положил на него голову, он действительно заметил шествие человеческих фигур, от которых шла эта музыка и которые двигались прямо на него. Печаль и страх лежали на лицах этих людей, и с их одежды капала, по-видимому, вода. Теперь они были близко от него, и их пение смолкло. Во главе было несколько музыкантов, затем несколько моряков, а сзади шел большой, сильный человек в старомодной, богато украшенной золотом одежде, с мечом сбоку и длинной, толстой, с золотым набалдашником, испанской камышовой тростью в руке. Слева от него шел негритенок, время от времени подававший своему господину длинную трубку, из которой тот делал несколько торжественных затяжек, а затем шел дальше. Он остановился как раз перед Вильгельмом, и по обе стороны от него стали другие, менее великолепно одетые люди, которые все имели в руках трубки, но последние казались не такими драгоценными, как та, которую несли вслед за толстым человеком. Сзади них выступили другие лица, среди которых было несколько женщин; некоторые из последних имели на руках или вели за руку детей. Все были в драгоценной, но странной одежде. Толпа голландских матросов замыкала шествие. У каждого из них рот был наполнен табаком, а в зубах была коричневая трубочка, которую они курили в угрюмом молчании.
Рыбак с ужасом смотрел на это странное собрание, но ожидание того, что наступит после, поддерживало его мужество. Они долго стояли так вокруг него, и дым их трубок поднимался над ними как облако, сквозь которое просвечивали звезды. Круг сжимался около Вильгельма все уже, дым становился все гуще, и гуще становилось облако, поднимавшееся изо ртов и трубок. Фальке был смелым, отважным человеком. Он приготовился ко всему неожиданному, но когда он увидел, что эта загадочная толпа все ближе устремляется на него, как будто хочет задавить его своей массой, мужество покинуло его и на лбу выступил крупный пот.
Ему показалось, что от страха придется умереть. Но представьте себе его ужас, когда он нечаянно повернул глаза и близко от своей головы увидел желтого человечка, сидевшего неподвижно и прямо, как Вильгельм увидел его в первый раз. Только теперь, как бы в насмешку над всем собранием, у него тоже была во рту трубка. В смертельном страхе, который теперь охватил его, Фальке, обратившись к главному лицу, воскликнул:
– Во имя того, кому вы служите, кто вы? И чего вы требуете от меня?
Высокий человек три раза затянулся торжественнее, чем всегда, затем отдал трубку своему слуге и отвечал со страшной холодностью:
– Я Альфред Франц ван дер Свельдер, капитан корабля «Кармильхан» из Амстердама, который на обратном пути из Батавии со всем экипажем пошел ко дну у этого скалистого берега. Это – мои офицеры, это – мои пассажиры, а то – мои храбрые моряки, которые все утонули вместе со мной. Зачем ты вызвал нас из наших глубоких жилищ в море? Зачем ты нарушил наш покой?
– Я хотел бы знать, где лежат несметные сокровища «Кармильхана».
– На дне моря.
– Где?
– В пещере Штинфолля.
– Как мне получить их?
– Гусь за сельдью ныряет в бездну; разве не так же ценны сокровища «Кармильхана»?
– Сколько из них я получу?
– Больше, чем когда-нибудь сможешь истратить!
Желтый человечек засмеялся, и все собрание громко захохотало.
– Ты кончил? – спросил предводитель дальше.
– Кончил. Прощай!
– Будь здоров, до свидания! – отвечал голландец и повернулся, чтобы уйти. Музыканты снова пошли во главе, и все шествие удалилось в том же порядке, в каком пришло, и с тем же торжественным пением, которое с их удалением становилось все тише и более неясно, пока спустя некоторое время совершенно не затерялось в шуме прибоя.
Теперь Вильгельм напряг последние силы, чтобы освободиться из своих оков. Наконец ему удалось выдернуть одну руку, которой он развязал обвивавшие его веревки, и он совершенно вывернулся из кожи. Не оглядываясь он поспешил в свою хижину и нашел бедного Каспара Штрумпфа в бессознательном состоянии и неподвижно лежащим на полу. С трудом он привел его в себя, и добрый человек плакал от радости, опять увидев перед собой друга юности, которого он считал погибшим. Но этот радостный луч скоро исчез, когда он услыхал о том, какое отчаянное предприятие замышляет теперь Вильгельм.
– Я предпочел бы броситься в пещеру, чем дольше смотреть на эти голые стены и на это бедствие. Следуй за мной или нет, я иду!
С этими словами Вильгельм схватил факел, огниво и веревку и поспешно ушел. Каспар последовал за ним возможно скорее и нашел его стоящим уже на обломке скалы, на котором прежде он находил защиту от бури, и уже спускающимся по веревке в шумящую черную бездну. Увидев, что все его убеждения не имеют никакого влияния на этого безумного человека, Каспар приготовился спускаться вслед за ним, но Фальке велел ему оставаться и держать веревку.
Со страшным напряжением, для которого могла дать отвагу и силу только самая слепая алчность, слезал Фальке в пещеру и встал наконец на выдававшийся обломок скалы, под которым с шумом носились черные волны, покрытые белой пеной. Он с жадностью стал смотреть вокруг и наконец увидел, что прямо под ним что-то блестит в воде. Он положил на землю факел, спустился вниз, схватил и поднял что-то тяжелое. Это был железный ящичек, наполненный золотыми монетами. Фальке объявил своему товарищу о том, что он нашел, но совсем не хотел внять его мольбе удовольствоваться этим и снова подняться наверх. Он думал, что это только первый плод его долгих усилий. Он спустился еще раз – из моря раздался громкий смех, и Вильгельма Фальке никогда уже не видали. Каспар один пошел домой, но другим человеком. Страшные потрясения, которые перенесла его слабая голова и его впечатлительное сердце, расстроили его ум. Он привел в упадок все вокруг себя и бессмысленно бродил день и ночь, пристально смотря перед собой; все его прежние знакомые жалели его и избегали. Говорят, что один рыбак в бурную ночь узнал на берегу, среди команды «Кармильхана», Вильгельма Фальке, и в ту же ночь исчез и Каспар Штрумпф.
Его везде искали, но нигде не могли найти и следа от него. Сказание говорит, что его часто видели вместе с Фальке среди команды волшебного корабля, который с тех пор появляется через известные промежутки времени у пещеры Штинфолля.
– Полночь уже давно прошла, – сказал студент, когда золотых дел мастер кончил свой рассказ, – и теперь уже нет никакой опасности. Что касается меня, я совсем сплю и советовал бы всем лечь и безбоязненно заснуть.
– Раньше двух часов пополуночи я не решился бы, – возразил слуга. – Пословица говорит: «От одиннадцати до двух – воровское время».
Его везде искали, но нигде не могли найти и следа от него. Сказание говорит, что его часто видели вместе с Фальке среди команды волшебного корабля, который с тех пор появляется через известные промежутки времени у пещеры Штинфолля.
– Полночь уже давно прошла, – сказал студент, когда золотых дел мастер кончил свой рассказ, – и теперь уже нет никакой опасности. Что касается меня, я совсем сплю и советовал бы всем лечь и безбоязненно заснуть.
– Раньше двух часов пополуночи я не решился бы, – возразил слуга. – Пословица говорит: «От одиннадцати до двух – воровское время».
– Я тоже так думаю, – заметил механик. – Если с нами хотят что-нибудь сделать, то после полуночи – самое удобное время. Поэтому я думаю, что господин студент мог бы продолжить свой рассказ, который он еще не совсем кончил.
– Я бы ничего не имел против, – сказал тот, – но только мой сосед, слуга графини, не слыхал начала истории.
– Я его сам придумаю, начинайте только! – воскликнул слуга.
– Так вот… – начал было студент, но остановился, прерванный рычанием собаки.
Затаив дыхание, все стали прислушиваться. В то же время из комнаты графини выскочил один из слуг и объявил, что к харчевне идут 10–12 вооруженных человек.
Слуга схватился за свое ружье, студент – за пистолет, ремесленники взялись за палки, а извозчик вынул из кармана длинный нож. Все стояли, растерянно глядя друг на друга.
– Нам надо идти к лестнице! – воскликнул студент. – Пусть два-три из этих мошенников простятся с жизнью, прежде чем одолеют нас!
Дав механику другой свой пистолет, он предложил стрелять по очереди. Они стали у лестницы. Студент и слуга заняли как раз все пространство впереди; сбоку, опершись на перила, встал смелый механик и навел дуло своего пистолета на самую середину лестницы. Сзади встали золотых дел мастер и извозчик, готовые сделать свое дело, когда дойдет до рукопашной. Несколько минут они простояли в безмолвном ожидании, но наконец услыхали, как отворилась наружная дверь и вслед затем послышался шепот нескольких голосов.
Вот раздались шаги многих людей, приближавшихся к лестнице, вот они стали подниматься по лестнице, и вдруг в начале ее показались трое мужчин. Они, по-видимому, не ожидали приема, который был приготовлен для них.
Как только они показались из-за косяка лестницы, слуга закричал что есть силы:
– Стой! Еще один шаг, и вы будете убиты. Взводите, друзья, курки и хорошенько цельтесь!
Разбойники струсили, проворно спустились назад и стали советоваться с остальными. Через некоторое время один из них вернулся и сказал:
– Господа! С вашей стороны было бы безрассудством понапрасну жертвовать своей жизнью, потому что нас достаточно, чтобы перебить вас всех. Вернитесь лучше назад! Никому из вас не будет причинено ни малейшего вреда, мы не возьмем у вас ни одного гроша.
– Чего же вы хотите? – крикнул студент. – Неужели вы думаете, что мы поверим такому сброду? Никогда! Если вы хотите поживиться – с богом! Подходите, но первому, кто высунется из-за угла, я размозжу лоб, так что он навсегда избавится от головных болей!
– Отдайте нам даму добровольно, – отвечал разбойник, – с ней ничего не случится. Мы отвезем ее в безопасное и спокойное место, а ее люди могут ехать обратно и сообщить графу, что он может выкупить ее за двадцать тысяч гульденов.
– Да разве мы позволим делать нам такие предложения? – возразил слуга, скрежеща от ярости зубами и взводя курок. – Я сосчитаю до трех, и если ты не уйдешь вниз, я спущу курок! Раз… два…
– Стой! – крикнул разбойник громовым голосом. – Разве есть обычай стрелять в невооруженного человека, который ведет переговоры с добрыми намерениями? Дурак! Ты можешь меня застрелить, но это вовсе не будет великим подвигом. Здесь стоят двадцать моих товарищей, которые отомстят за меня. Но какая будет польза твоей графине, если вы будете убитыми или изувеченными лежать на полу? Поверь мне, если она пойдет добровольно, то с ней будут обращаться с уважением, а если ты, когда я сосчитаю до трех, не опустишь курок – ей придется плохо. Раз… два… три!
– С этими собаками шутки плохи, – прошептал слуга, исполняя приказание разбойника. – В самом деле, жизнь мне нипочем, но если я уложу одного, они тем суровее обойдутся с моей госпожой. Я спрошу совета у графини. Дайте нам, – продолжал он громко, – дайте нам полчаса для перемирия, чтобы приготовить графиню, потому что если она внезапно узнает об этом, то, пожалуй, умрет!
– Согласны! – отвечал разбойник и в то же время велел шестерым своим людям занять выход с лестницы.
Испуганные и смущенные, несчастные путешественники последовали за слугой в комнату графини. Но ее комната была так близко и разговор велся так громко, что она не пропустила ни одного слова. Она была бледна и сильно дрожала, но тем не менее, по-видимому, твердо решилась покориться своей участи.
– Зачем мне без пользы подвергать риску жизнь стольких смелых людей? – сказала она. – Зачем мне призывать вас для напрасной защиты, когда вы меня даже совсем не знаете? Нет, я вижу, что нет другого спасения, как только последовать за этими негодяями!
Все были тронуты несчастьем графини и ее мужеством. Слуга заплакал и стал клясться, что не переживет этого позора, а студент стал бранить себя и свой шестифутовый рост.
– Если бы я был хоть на полголовы меньше, – воскликнул он, – и если бы у меня не было бороды, я хорошо знал бы, что надо делать! Да, я попросил бы графиню дать мне свои платья, и тогда эти негодяи слишком поздно узнали бы, как они ошиблись!
На Феликса несчастье этой женщины тоже произвело сильное впечатление. Вся она была так трогательна и как будто даже знакома ему. Ему казалось, что это его рано умершая мать попала в такое ужасное положение. Он чувствовал в себе столько отваги и мужества, что охотно отдал бы за нее свою жизнь. Как только студент произнес последние слова, в его голове мелькнула одна мысль. Он забыл всякую опасность и осторожность и думал только о спасении этой женщины.
– Если для спасения графини, – сказал он робко и краснея выступил вперед, – требуется всего лишь небольшой рост, безбородое лицо да еще мужественное сердце, то, пожалуй, я окажусь вполне подходящим для этого. Надевайте мой сюртук, надевайте шляпу на ваши прекрасные волосы, берите на спину мой узелок и ступайте к себе под видом золотых дел мастера Феликса.
Смелость юноши изумила всех. Слуга от радости бросился ему на шею.
– Неужели ты в самом деле намерен сделать это, дорогой мой? – воскликнул он. – Неужели ты намерен одеться в платье графини, чтобы спасти ее? Сам Бог подал тебе эту мысль! Но ты пойдешь не один: я отдамся в плен вместе с тобой, останусь при тебе, как лучший друг, и пока я жив, они не посмеют сделать тебе ничего дурного!
– И я отправлюсь с тобой, честное слово! – воскликнул студент.
Пришлось потратить много времени, чтобы убедить графиню принять это предложение. Она не могла примириться с мыслью, что ради нее должен жертвовать собой посторонний человек. Она понимала, что позже, в случае открытия хитрости, месть разбойников, которая падет на несчастного, будет ужасна. Наконец частью просьбы молодого человека, частью уверенность в том, что в случае своего спасения она может приложить все старания и освободить своего спасителя, убедили ее, и она дала свое согласие. Слуга и остальные последовали за Феликсом в комнату студента, где золотых дел мастер быстро переоделся в платье графини. Когда слуга, в довершение всего, приколол ему несколько фальшивых локонов камеристки и надел дамскую шляпу, все были уверены, что его никто не узнает. Механик побожился даже, что если бы он встретил Феликса на улице, то поспешил бы снять шляпу, не подозревая, что раскланивается со своим смелым приятелем.
В это время графиня, при помощи своей камеристки, одевалась в платье юного золотых дел мастера.
Шляпа, глубоко надвинутая на лоб, дорожная палка в руке и немного облегченный узел на спине сделали ее совершенно неузнаваемой, и в другое время путешественники немало посмеялись бы над этим комичным маскарадом. Новый подмастерье со слезами благодарил Феликса, обещая ему самую скорую помощь.
– У меня к вам только одна просьба, – сказал в ответ Феликс. – В этом ранце, который у вас за плечами, находится коробка. Поберегите ее, а то, если она как-нибудь потеряется, я навеки останусь несчастным. Я должен отнести ее своей крестной матери.
– Слуга Готфрид знает мой замок, – отвечала она. – Там все будет возвращено вам в целости. Ведь я надеюсь, благородный молодой человек, что вы сами придете туда, чтобы принять благодарность моего мужа и мою.
Как только Феликс ответил на это, на лестнице раздались грубые возгласы разбойников. Они кричали, что срок уже прошел и что для отъезда графини все готово. Слуга вышел к ним и заявил, что он не оставит даму и скорее пойдет за ней куда угодно, чем явится к графу без своей госпожи. Студент тоже объявил, что последует за дамой.