Старик с таким видом, что не поймешь, слушает он или нет, повернул голову и сделал движение, будто отгонял разыгравшегося котенка. А может быть, он волнуется из-за наблюдателя на вышке? Может быть, боится на виду у того заниматься здесь разговорами?
— Согласитесь… Отгребать песок — дело действительно немаловажное. Но это средство, а не цель… Цель — предотвратить страшную опасность… Верно ведь? К счастью, я довольно много занимался исследованием песка. Я глубоко интересовался этим вопросом. Поэтому я и приехал в такое место. Да, что ни говори, а песок в наши дни привлекает человека… Можно с успехом этим воспользоваться. Превратить здешние места в новый туристский район. Использовать песок, следуя за ним, а не противясь ему… Короче говоря, попытайтесь мыслить по-другому…
Старик поднял глаза и сказал с безразличным видом:
— Какой там туристский район, если здесь нет горячих источников… Да и всем известно, что на туризме наживаются одни торговцы да приезжие…
Мужчине почудилась в его словах насмешка, и тут же он вспомнил рассказ женщины об открыточнике, которого постигла такая же участь, и что потом он заболел и умер.
— Да… Конечно, то, что я сказал, — это только к примеру… Думали ли вы о специальных сельскохозяйственных культурах, соответствующих свойствам песка?.. В общем, нет никакой необходимости во что бы то ни стало цепляться за старый образ жизни…
— Мы здесь по-разному прикидываем. Пробуем сажать и земляной орех, и растения, у которых корень луковицей… Посмотрели бы, как здесь тюльпаны растут…
— А как ведутся работы по защите от песков?.. Настоящие работы по защите от песков… Один мой товарищ журналист… С помощью газеты удастся поднять общественное мнение. В этом нет ничего невозможного.
— Сколько бы это ваше общественное мнение ни жалело нас, оно ничего не стоит, если мы не получим денежной помощи.
— Вот я как раз и предлагаю начать кампанию за получение таких субсидий.
— Пески, которые несет ветер, власти не считают стихийным бедствием и убытков нам не возмещают.
— Нужно их заставить!
— Да разве в нашей нищей префектуре можно чего-нибудь добиться… Мы изверились… То, что мы сейчас делаем, — самое дешевое… А если надеяться на власти, так, пока они там будут считать да прикидывать, нас песок как раз и накроет…
— Но ведь у меня-то, у меня-то есть совершенно определенное социальное положение! — закричал мужчина во всю силу своего голоса. — Вы вот, разве вы не родители своим детям? Вы не можете не понимать, что такое долг учителя!
В этот самый момент старик дернул веревку вверх. Застигнутый врасплох, мужчина выпустил ее. Что же это такое?.. Неужели старик делал вид, что слушает его, только для того, чтобы улучшить момент и выдернуть у него из рук веревку? В растерянности он водил в воздухе вытянутыми руками.
— Вы сумасшедшие… Вы ненормальные… Ведь даже обезьяна, если ее научить, сможет отгребать песок… Я способен на большее… А человек обязан полностью использовать свои возможности…
— Угу… — бросил старик небрежно, показывая всем своим видом, что ему надоела эта болтовня. — Ну ладно, простите, если что не так. Все, что мы можем, мы для вас сделаем…
— Подождите! Я ведь серьезно? Эй, подождите, пожалуйста!.. Пожалеете! Вы ведь еще ничего не поняли!.. Прошу… Ну подождите!..
Но старик ни разу даже не оглянулся. Сгорбившись, будто нес на плечах тяжелый груз, он повернулся и пошел. Через три шага исчезли его плечи, а после четвертого он совсем скрылся из виду.
Мужчина в изнеможении прислонился к стене ямы. Руки и голову он погрузил в песок, и песок посыпался за ворот, подушкой раздулся в том месте, где брючный пояс стягивал рубаху. Вдруг обильный пот выступил на шее, лице, между ног. Из него вышла вся только что выпитая вода. Соединившись, пот и песок образовали подобие горчичника, плотно прилипшего к коже. Кожа распухла и стала похожа на гладкий резиновый плащ.
Женщина уже приступила к работе. Мужчина вдруг заподозрил, что она допила остаток воды. В панике он бросился в дом.
Вода стояла нетронутой. Одним духом он отпил три-четыре глотка и опять поразился вкусу этого прозрачного минерала. Он не мог скрыть беспокойства. К вечеру воды уже не будет. А на приготовление еды, уж точно, не хватит. Верно эти типы рассчитали. Страх перед жаждой — это вожжи, на которых они собираются водить меня как захотят.
Надвинув на самые глаза большую соломенную шляпу, он выскочил наружу, будто за ним гнались. Его мысли и суждения перед угрозой жажды превратились в жалкие снежинки, упавшие на горячий лоб. Если десять стаканов — приторный сироп, то один стакан — скорее кнут.
— Ну где она там, эта лопата?..
Женщина указала под навес и, устало улыбнувшись, отерла рукавом пот со лба. Хоть она была вся изломана, но ни на миг не забыла, где стоят инструменты. Это привычный образ мышления, естественно приобретаемый человеком, живущим в песках.
В том миг, как он взял в руки лопату, его усталые кости укоротились, точно ноги складного треножника. Наверное, потому, что в прошлую ночь он почти не сомкнул глаз.
При любых обстоятельствах нужно, видимо, прежде всего договориться с женщиной о минимальном объеме работы. Но ему было просто трудно разговаривать. Может быть, потому, что разговору со стариком он отдал так много сил, голосовые связки расползались на кусочки, как прелая пряжа. Точно автомат, он встал рядом с женщиной и заработал лопатой.
Они копали, согласно продвигаясь вперед между обрывом и домом, будто их связали друг с другом. Дощатые стены дома, мягкие, как недопеченная рисовая лепешка, превратились в рассадник грибов. Наконец они сгребли песок в одну кучу. Потом стали насыпать его в бидоны и оттаскивать на очищенное место. Оттащив все бидоны, они снова принялись копать.
Бездумные, почти автоматические движения. Рот полон вспененной слюны, напоминающей по вкусу сырой белок… Слюна бежит по подбородку и капает на грудь, но он не обращает на это внимания.
— Знаете, перехватите левой рукой вот так, чуть пониже… — тихо заметила женщина. — Тогда лопатой можно не двигать, а правая рука будет как рычаг, и устанете вы гораздо меньше.
Каркнула ворона. Свет из желтого внезапно превратился в голубой. Боль, точно снятая крупным планом, растворилась в окружающем ландшафте. Вдоль побережья низко пролетели четыре вороны. Концы их крыльев отливали темной зеленью, и мужчина почему-то вспомнил о цианистом калии в банках для насекомых. Да, пока не забыл, нужно переложить их в другую коробку и завернуть в полиэтилен. А то от жары они в два счета рассыплются…
— На сегодня, пожалуй, хватит…
Сказав это, женщина посмотрела на верх обрыва. Ее лицо стало совсем сухим, и, хотя оно было покрыто слоем песка, мужчина понял, что в нем нет ни кровинки. Вокруг все потемнело, будто покрылось ржавчиной. Ощупью, сквозь тоннель помутившегося сознания он добрался до своей засаленной постели. Когда вернулась женщина — он не слышал.
Если промежутки между мускулами залить гипсом, то, наверное, самочувствие будет примерно такое же. Глаза как будто открыты, но почему так темно? Где-то мышь тащит что-то в свою нору… В горле жжет будто рашпилем провели… Изо рта запах как из выгребной ямы… покурить хочется… Нет, раньше, пожалуй, попью… Вода!.. Он тут же возвращается к действительности… Вот оно что. Это была не мышь — женщина начала работать!.. Сколько же времени он проспал?.. Пробовал подняться, но какая-то страшная сила снова бросила его на матрас… Вдруг он сообразил и сорвал с лица полотенце. Сквозь раскрытую настежь дверь проникал свежий лунный свет, точно пропущенный через желатин. Незаметно снова наступила ночь.
Рядом с постелью стоял котелок, лампа и бутылка с водой. Он быстро приподнялся на локте и прополоскал рот. Воду выплюнул подальше — к очагу. Медленно, с смаком сделал несколько глотков. Пошарил около лампы, нащупал мягкий сверток — спички и сигареты. Зажег лампу, поднес огонь к сигарете. Отпил немного из бутылки. Разбитое на куски сознание стало постепенно складываться в нечто целое.
В свертке была и еда. Еще теплые три рисовых колобка, две вяленые селедки, сморщенная маринованная редька и немного вареных овощей, горьких на вкус, — кажется, листья той же редьки. Одной селедки и колобка было достаточно. Желудок слипся, словно резиновая перчатка.
Когда он встал, суставы затрещали, как железная крыша под порывом ветра. С опаской мужчина заглянул в бак. Он был снова наполнен до краев. Мужчина смочил полотенце и приложил его к лицу. Дрожь пронзила все тело, как искра — лампу дневного света. Он протер шею, бока, стер песок между пальцами. Может быть, такими мгновениями и нужно определять смысл жизни?!
— Чайку не хотите? — В дверях стояла женщина.
— Не стоит… Живот как барабан — водой налит.
Когда он встал, суставы затрещали, как железная крыша под порывом ветра. С опаской мужчина заглянул в бак. Он был снова наполнен до краев. Мужчина смочил полотенце и приложил его к лицу. Дрожь пронзила все тело, как искра — лампу дневного света. Он протер шею, бока, стер песок между пальцами. Может быть, такими мгновениями и нужно определять смысл жизни?!
— Чайку не хотите? — В дверях стояла женщина.
— Не стоит… Живот как барабан — водой налит.
— Спали хорошо?
— Когда вставала, надо было меня разбудить…
Опустив голову, женщина сказала со смешком в голосе, будто ее щекотали:
— Я за ночь три раза вставала, поправляла у вас на лице полотенце.
Это было кокетство трехлетнего ребенка, с трудом научившегося наконец подражать смеху взрослых. Ее растерянный вид ясно показывал, что она просто не знает, как лучше выразить переполнявшую ее радость. Мужчина хмуро отвел глаза.
— Помочь копать?.. Или лучше носить бидоны?
— Да уже время. Вот-вот должны корзины спускать…
Начав работать, он удивился, что не ощутил того сопротивления, которого ждал от себя. В чем причина этой перемены? Может быть, в боязни остаться без воды или в долге перед женщиной, в возможно, в характере самого труда? Действительно, труд помогает человеку примириться с бегущим временем, даже когда оно бежит бесцельно.
Однажды Лента Мебиуса затащил его на какую-то лекцию. Место, где она проводилась, было огорожено ржавой железной решеткой, за которой валялось столько обрывков бумаги, пустых банок, каких-то тряпок, что земли совсем не было видно. Кому взбрело в голову возводить здесь ограду? И, как бы отвечая на этот его недоуменный вопрос, появился какой-то человек в поношенном пиджаке, который перегнулся через железную ограду и старательно скреб ее пальцами. Лента Мебиуса шепнул, что это переодетый в штатское полицейский. На потолке расплылись кофейного цвета потеки от дождя — таких огромных он никогда не видел. И вот в этой обстановке лектор говорил: «Нет иного пути возвыситься над трудом, как посредством самого труда. Не труд сам по себе имеет ценность, а преодоление труда трудом… Истинная ценность труда в силе его самоотрицания…»
Послышался резкий свист. Кто-то подавал условный сигнал. Беззаботные выкрики, сопровождающие подъем корзин с песком, по мере приближения их к яме становились все тише. Опускались корзины уже в полной тишине. Он чувствовал, что за ним наблюдают, но кричать, обратившись к стене, сейчас было еще бессмысленнее, чем раньше. Когда нужное количество песка было благополучно поднято наверх, напряженность исчезла, атмосфера как будто разрядилась. Никто ничего не сказал, но было впечатление, что необходимое взаимопонимание достигнуто.
В поведении женщины тоже произошла заметная перемена.
— Передохнем… Я чайку принесу…
И в ее голосе, и в движениях чувствовалась бодрость. Она была полна игривости, которую даже не старалась скрыть. Мужчина был пресыщен, будто объелся сахару. Но все же, когда женщина проходила мимо него, он слегка похлопал ее по заду. Если напряжение достигает предела, предохранитель перегорает. Ни в коем случае не нужно ее так обманывать. Он ей как-нибудь расскажет о страже, защищавшем призрачную крепость.
Была крепость… Нет, не обязательно крепость — завод, банк, игорный дом — неважно. И вместо стража вполне мог быть охранник или просто сторож. Итак, страж, постоянно ожидая нападения врага, всегда был начеку. И вот однажды враг пришел. Страж тотчас же затрубил в сигнальную трубу. Однако, как ни странно, от главных сил помощи не пришло. Ясно, что страж был повержен без труда. В свои последние минуты он видел, как враг, не встречая сопротивления, словно воздух, прорывался сквозь ворота, стены, дома… На самом деле воздухом был не враг, а крепость. Страж, одинокий, как сухое дерево в диком поле, всю жизнь охранял видение…
Мужчина сел на лопату и стал закуривать. С третьей спички он наконец закурил. Усталость, точно тушь, налитая в воду, расходилась кругами, расползалась, как медуза, превращалась в причудливый орнамент, в схему атомных ядер и наконец растворилась. Ночная птица, заметив полевую мышь, противным голосом зовет свою подругу. Глухо лает обеспокоенная чем-то собака. Завывают, сталкиваясь высоко в небе, потоки воздуха. А на земле резкий ветер, как нож, слой за слоем сдирает тонкую шкуру песка. Мужчина стер пот, высморкался пальцами, точно стряхнул песок с головы. Песчаные узоры у него под ногами были похожи на гребни разом застывших волн. Будь это звуковые волны, какая бы здесь звучала сейчас мелодия? Если зажать нос щипцами для угля, забить уши сгустками крови, выбить молотком зуб за зубом, то тогда и человек смог бы, наверное, напеть ее. Но это слишком жестоко, да и все равно музыка будет не та… Вдруг ему показалось, что его глаза, подобно птицам, взвились высоко в небо и оттуда внимательно смотрят на него. И не кто иной, как он сам, думающий о странности всего происходящего, ведет очень странную жизнь.
Хочешь петь — пой, пожалуйста. На самом деле человек, которому всучили билет в один конец, ни за что не станет так петь. Подошва у людей, имеющих билет лишь в один конец, очень тонка, и они вскрикивают, наступая даже на самый маленький камешек. Дальше — ни шагу. Им хотелось бы спеть о билете на небеса в оба конца. Билет в один конец — это распавшаяся на части жизнь без связи между вчерашним днем и сегодняшним, между сегодняшним и завтрашним. И только человек, зажавший в кулаке обратный билет, может напевать чуть грустную песенку о билете в один конец. Это уж точно. Именно поэтому он в постоянной тревоге — боится, что потеряет билет для поездки назад или его украдут; он покупает акции, страхует жизнь, двуличничает с профсоюзом и начальством. Он затыкает уши, чтобы не слышать истошных криков о помощи, доносящихся из сточных канав и выгребных ям, — криков тех, кому достались билеты в один конец. Чтобы не думать, он на всю мощь включает телевизор и во весь голос поет блюз о билете в один конец. И можно быть уверенным, что каждый заключенный будет петь блюз о билете в оба конца.
Теперь, как только выдавалась свободная минута, мужчина украдкой делал веревку. Он разорвал на полосы верхнюю рубаху, связал, привязал к ним пояс от кимоно покойного мужа женщины — и получилось метров пять. Придет время, и он привяжет к концу веревки старые ржавые ножницы, которые должны быть полуоткрыты, для чего он вложит в них щепку и закрепит. Веревка пока еще коротка. Чтобы получилась нужная длина, придется привязать и соломенную веревку, натянутую над земляным полом, — на ней сушится рыба и зерно, — и еще бельевую веревку.
Эта идея возникла совершенно неожиданно. Но ведь совсем не обязательно, чтобы осуществлялись лишь планы, вынашиваемые длительно время. Поскольку невозможно осознать путь, по которому движется мысль при разработке плана, подобное неожиданное прозрение имеет основу в самом себе. У неожиданных решений гораздо больше шансов на успех, чем у тех, которые бесконечно обдумываются и взвешиваются.
Теперь оставался лишь один вопрос — время осуществления плана. Выбраться из ямы всего удобнее днем, пока женщина спит. Это решено. Но проходить через деревню засветло — никуда не годится. Лучше всего наверное, сделать так: вылезти наверх перед самым пробуждением женщины, спрятаться в надежном месте и подождав захода солнца начать выбираться из деревни. Воспользовавшись темнотой, пока не взошла луна, можно будет довольно легко добраться до шоссе, по которому ходят автобусы.
Все это время мужчина старался выведать у женщины рельеф местности и расположение деревни. Как ведет хозяйство деревня, которая не имеет ни одного рыбачьего судна, хотя и стоит на берегу моря? С какого времени оказалась она в таком положении? Сколько всего народу живет в деревне? Кто и где выращивает тюльпаны? Какой дорогой ходят в школу дети?.. Соединив полученные таким путем косвенные сведения о деревне со своими смутными воспоминаниями того единственного дня, когда он видел ее своими глазами, он смог мысленно нарисовать примерный план местности.
Идеальным было бы, конечно, совершить побег, не проходя через деревню, а минуя ее. Но с запада путь преграждает обрывистый мыс, и, хотя он не особенно высок, вгрызавшиеся в него с незапамятных времен волны превратили его в нагромождение отвесных скал. Там, правда, есть тропки, по которым карабкаются жители деревни, когда ходят собирать хворост, но они скрыты в зарослях, и не так-то просто из отыскать. Слишком же назойливые расспросы могли вызвать у женщины подозрение. А к востоку от деревни в сушу глубоко, километров на десять, вдается залив окаймленный пустынными дюнами. Он делает резкий поворот и подходит к самой деревне. Таким образом, она находится как бы в песчаном мешке, стянутом у горла отвесными скалами и заливом. Поэтому, чем терять время на блуждания и давать возможность этим типам организовать погоню, гораздо безопаснее осуществить смелый прорыв по центру.