Депрессией чаще страдают девочки. Это типичная подростковая проблема. Существенная разница между мальчиками и девочками появляется около 13 лет, у 15-летних подростков соотношение (в пользу девочек) составляет 2:1, причем у девочек депрессивные состояния более устойчивы.
Однако сравнивать эти цифры сложно, потому что депрессивные состояния могут вызываться у мальчиков и девочек разными причинами (Подольский, Идобаева, Хейманс, 2004).
Положение мальчиков отягощается тем, что их психологические трудности, будь то дефицит внимания или депрессия, как правило, дополняются дисциплинарными проблемами и поведенческими расстройствами, которые часто провоцируют криминальное, противоправное поведение, а оно, в свою очередь, усиливает депрессию (Marcotte et al., 1999). Кроме того, как уже было сказано, мальчики систематически, я бы даже сказал – катастрофически, недоосознают, подавляют и не выражают в словах свои эмоциональные состояния и перепады настроений. Мальчику стыдно чувствовать себя грустным, подавленным и одиноким, он всегда должен быть «о'кей». Поэтому для многих мальчиков, как и для взрослых мужчин, характерны скрытые формы депрессии, имеющие наиболее опасные долгосрочные последствия. Выделен даже специфический «мужской дистресс», снижающий субъективное благополучие мальчиков-подростков и усиливающий вероятность депрессии (Moller-Leimkiihler, Heller, Paulus, 2003). У мальчиков-подростков депрессия нередко проявляется в форме агрессивного, враждебного поведения.
Мальчишескую депрессию нередко «просматривают» не только сами мальчики, но и их родители, воспитатели и врачи, воспринимая ее просто как девиантное поведение, на которое они реагируют дисциплинарными мерами. Новейшие лонгитюдные исследования, в частности финский лонгитюд, проследивший развитие детей с 3 до 12 лет, убедительно показывают, что совершенные в самом раннем детстве агрессивные и деструктивные поступки служат хорошими предикторами будущих подростковых и юношеских проблем (Pihlakoski, Sourander et al., 2006). Отсюда – необходимость ранней диагностики и психолого-педагогического вмешательства, позволяющего если не предотвратить, то хотя бы предвидеть, смягчить и минимизировать ожидаемые издержки.
В свете теории гендерной социализации мальчики и девочки научаются по-разному реагировать на стресс: девочки отвечают на него путем интернализации, влекущей за собой депрессию, тогда как мальчики экстернализируют свое раздражение в виде противоправного поведения (делинквентность). Социально-медицинская статистика подтверждает эту гипотезу: у девочек и женщин выше показатели по депрессии, а мальчики и мужчины совершают больше преступлений. Однако за различиями нельзя не замечать сходств. Тщательное исследование данных американского национального лонгитюда Add Health (12 958 подростков-школьников обследовали с 7-го по 12-й класс) показало, что, несмотря на различия в результатах, мальчики и девочки развиваются параллельными путями и предотвращению нежелательных последствий способствуют одни и те же факторы (Meadows, 2007).
Те же закономерности прослеживаются и в таких специфических практиках, как курение, алкоголизм и наркозависимость. Хотя в России, как и на Западе, гендерные различия среди вовлеченных в них подростков быстро уменьшаются (Егоров, 2003; Корнилова и др., 2005; Нормальная молодежь, 2005), по всем этим параметрам мальчики остаются группой повышенного риска.
Начнем со статистики курения.
По данным Всемирного опроса о курении среди молодежи, охватившего 747 000 девочек и мальчиков 13–15 лет, являющихся учениками 9 900 школ в 131 стране мира, наибольшее число курящих подростков проживает в странах Европы: 18 % 13-15-летних школьников курят. Второе место занимает Америка, где вредной привычке подвержено 17,5 % подростков. Третье место у Африки – 9,2 % подростков. В США преобладают курящие девочки, в Европе мальчики курят несколько чаще (19,9 %), чем девочки (15,7 %). Зато в Китае число курящих мальчиков в 3 раза выше, чем девочек (GlobalYouthTobaccoSurvey).
Согласно отчету о политике по борьбе с табакокурением в Европейском регионе (2002 г.), курят около 30 % 15-18-летних, причем среди 15-16-летних гендерные различия меньше, чем у взрослых: у взрослых соотношение курящих мужчин и женщин в процентах 34,5 против 12,5 % (разница 22 %), а среди подростков – 29 против 25 % (разница всего 4 %). Судя по сопоставимым данным по 13 странам, процент курящих среди 15-16-летних девушек сегодня выше, чем среди взрослых женщин, тогда как мальчики традиционно отстают от взрослых мужчин (29,5 против 36).
В США, по данным за 1991–2005 гг. (CigaretteUseAmongHighSchoolStudents – UnitedStates, 1991–2005), девочки по уровню курения не только догнали, но и перегнали мальчиков. Те же тенденции наблюдаются в употреблении алкоголя и наркотических веществ, отпускаемых по рецепту. Хотя в последние несколько лет уровень потребления наркотиков американскими подростками в целом снизился, у девочек тенденции обратные. Девочки говорят, что понимают риски, связанные с наркотиками, алкоголем и сигаретами, но это не мешает им пить, курить и употреблять наркотические вещества.
В России, по словам главы Минздравсоцразвития Татьяны Голиковой, число курильщиков ежегодно возрастает на 1,5–2%, в том числе за счет женщин и подростков. Темпы роста курящих в России одни из самых высоких в мире, а количество сигарет, выкуриваемых россиянами, ежегодно увеличивается на 2–5%. В стране курят более 40 миллионов человек: 63 % мужчин, 30 % женщин, 40 % юношей и 7 % девушек (ИТАР-ТАСС. 29. 07. 2008). По подростковому курению Россия занимает первое место в мире. Однако цифры неоднозначны. По данным Государственного научно-исследовательского центра профилактической медицины, средний возраст приобщения к курению составляет у мальчиков 10, а у девочек 12 лет; в среднем по России курят 35,6 % мальчиков и 25 % девочек моложе 15 лет; в 16-17леткурят45 % юношей и 18 % девушек. При опросе 2 497 школьников от 10 до 17 лет, проведенном сотрудниками Института возрастной физиологии РАО в нескольких регионах страны, опыт курения признали 58 % мальчиков и 28 % девочек, причем 31 % мальчиков курили уже в 10–11 лет (Безруких, Макеева, Филиппова, 2005; Психология подростка, 2003. Гл. 16). Среди московских старшеклассников активное приобщение подростков к курению происходит между 7-м и 9-м классом (число курящих мальчиков вырастает с 7,1 до 31 %, а девочек– с 8,7 до 27,4 %) (Собкин и др., 2005).
Об уменьшении гендерных различий свидетельствует и статистика употребления подростками алкоголя и наркотиков (Шереги и др., 2004), хотя в этих данных есть большие региональные различия. Например, в Краснодарском крае и Самарской области число юношей, пробовавших наркотики, в 2–3 раза выше числа девушек, тогда как в Республике Коми, где общая наркотизация молодежи выше, разница не превышает 10 % (34 против 24) (Нормальная молодежь, 2005. С. 41).
Вопреки мнению ряда российских экспертов, ослабление гендерных различий не означает их исчезновения, просто они становятся тоньше.
Не исключено, что повышенная мужская склонность к употреблению наркотических веществ, подобно жажде острых ощущений, имеет биологические истоки. Но за «простой» поведенческой статистикой часто стоят сложные зависимости. Чтобы оценить силу воздействия генетических и средовых факторов табакокурения на возраст начала курения и на его интенсивность, психологи опросили 32 359 пар калифорнийских близнецов и обнаружили, что возраст начала курения у девочек больше, чем у мальчиков, зависит от среды (влияние друзей, семьи и социальных условий), тогда как продолжение курения лучше коррелирует с другими факторами (Hamilton et al., 2006).
Чтобы понять социальную динамику разных форм зависимости, нужно учитывать тонкие мотивационные различия (Drinking patterns, Europe 2006; 2007 Annual report), за которыми скрываются культурно-исторические процессы.
У мальчиков курение, алкоголь и наркотики издавна входят в число желанных признаков взросления и обретения независимости от старших, для них это нормальное социально-групповое поведение. Напротив, у девочек поведенческие сдвиги связаны с долгосрочной переоценкой культурных ценностей. Курение всегда маркировало определенную социальную позицию. В начале XIX в. завзятым курильщиком мог быть только мужчина, особенно военный или моряк. Респектабельная дама заниматься этим не могла и не хотела. Постепенно оценочные критерии менялись. Для первых феминисток курение стало одной из форм демонстрации своей социальной независимости, нежелания признавать мужские привилегии, символом эмансипации и факелом свободы (Greaves, 1996). Эти установки, не без помощи табачной рекламы, продержались до середины XX в.
А что сейчас? Считать ли женское табакокурение знаком гендерного равноправия, или женщины просто подражают мужчинам? Статистическое сравнение гендерных различий курения по 16 европейским странам (Pampel, 2001) и по 106 странам мира (Pampel, 2006) показало, что женское курение сильнее распространено не в тех странах, где достигнуто большее гендерное равенство, а там, где табакокурение раньше стало нормативным компонентом мужской культуры. Иными словами, курящие женщины по инерции продолжают равняться на мужские стандарты.
У мальчиков курение, алкоголь и наркотики издавна входят в число желанных признаков взросления и обретения независимости от старших, для них это нормальное социально-групповое поведение. Напротив, у девочек поведенческие сдвиги связаны с долгосрочной переоценкой культурных ценностей. Курение всегда маркировало определенную социальную позицию. В начале XIX в. завзятым курильщиком мог быть только мужчина, особенно военный или моряк. Респектабельная дама заниматься этим не могла и не хотела. Постепенно оценочные критерии менялись. Для первых феминисток курение стало одной из форм демонстрации своей социальной независимости, нежелания признавать мужские привилегии, символом эмансипации и факелом свободы (Greaves, 1996). Эти установки, не без помощи табачной рекламы, продержались до середины XX в.
А что сейчас? Считать ли женское табакокурение знаком гендерного равноправия, или женщины просто подражают мужчинам? Статистическое сравнение гендерных различий курения по 16 европейским странам (Pampel, 2001) и по 106 странам мира (Pampel, 2006) показало, что женское курение сильнее распространено не в тех странах, где достигнуто большее гендерное равенство, а там, где табакокурение раньше стало нормативным компонентом мужской культуры. Иными словами, курящие женщины по инерции продолжают равняться на мужские стандарты.
Еще острее стоят эти проблемы в молодежной культуре. Многим девочкам курение облегчает общение с мальчиками и более старшими юношами, позволяет им выглядеть современными, раскованными, «своими в доску». На самом деле это не всегда воспринимается именно так. Много лет назад старшеклассники одной советской школы, не помню уже где и какой, самостоятельно открыли метод отучения своих девочек от курения. В самодельной анкете мальчиков спрашивали, нравятся ли им курящие женщины, но по нескольким градациям: просто девушка, твоя девушка, твоя сестра, твоя мать, твоя жена. Оказалось, что просто «курящая девушка» вызывала у парней положительные эмоции: она своя, с ней проще. Но чем ближе вопрос подходил к их личной жизни, тем отрицательнее становились оценки. После оглашения этих данных многие девочки в той школе от сигарет отказались.
Исследования показывают, что отношение подростка к курению сильно зависит от его положения в групповой иерархии и специфических ценностей этой иерархии. В каждом школьном классе есть свои «главные» девочки, «главные» мальчики, середняки обоего пола, низкостатусные ученики, возмутители спокойствия и одиночки. Так вот, отношение отдельно взятого ученика к курению зависит от того, а) какой смысл оно имеет для каждой из первых трех групп и б) как именно данный мальчик хочет себя маркировать, к какой группе он стремится принадлежать (Kirkland, Greaves, Devichaud, 2004). Без учета этих и многих других конкретных обстоятельств антиникотиновая пропаганда – пустая трата времени и денег.
Обсуждая особенности мужского и женского пьянства, чаще всего говорят о биологических различиях и о том, что алкоголь приносит женскому организму больше вреда (более быстрое привыкание и т. д.), чем мужскому. Это верно, но многие социокультурные и мотивационные различия остаются при этом необъясненными (Holmila, Raitasalo, 2005; Brown, McGue, Maggs etal., 2008).
Интересное исследование было проведено на базе репрезентативной национальной выборки швейцарских подростков (7 088 школьников с 8-го по 10-й класс, средний возраст 14,6 лет). Исследователей интересовала связь между участием подростка в одноразовых рискованных выпивках (то, что мы называем «попойкой» или «пьянкой») и его полом, возрастом и относительным возрастным статусом (старшинство) в классе (Kuntscheetal., 2006). Выяснилось, что чаще всего в пьянках участвуют: а) мальчики, которые старше своих одноклассников (их иногда называют «переростками») или б) учащиеся старших классов. Чем выше средний возраст учеников данного класса, тем больше различий в частоте попоек между мальчикам и девочками (мальчики устраивают их чаще, чем девочки) и тем меньше сказывается влияние индивидуального старшинства в классе. Казалось бы, мелочь? Между тем из нее вытекают социально-педагогические рекомендации: в младшем и среднем подростковом возрасте профилактика пьянства должна быть нацелена на то, чтобы воспрепятствовать подражанию старшим одноклассникам, а у старших подростков на первый план выходят специфически-гендерные мотивы.
О своеобразной «проекции и трансляции полоролевых моделей поведения взрослых в подростковую субкультуру» московских старшеклассников пишет и В. С. Собкин (Собкин и др., 2005).
Много тонких гендерных различий существует и в употреблении наркотиков. Мальчиков привлекает прежде всего новый рискованный опыт, позволяющий проверить себя и войти в контакт с «крутыми» ребятами, тогда как у девочек один из самых распространенных мотивов начала токсикомании – стремление сбросить лишний вес. Юные американки употребляют в четыре раза больше диетических пилюль и таблеток, чем мальчики, а потом привыкают к ним. Кроме того, девочки гораздо чаще злоупотребляют лекарствами, отпускаемыми по рецепту. Они курят и пьют, чтобы восстановить уверенность в себе, снять стресс, улучшить настроение и т. д. Эти мотивы есть и у мальчиков, тем не менее структура мальчишеской мотивации иная.
Отвечая на вопрос о возможных мотивах приобщения к наркотикам, 14-16-летние питерские подростки указали, в числе прочих, любопытство (76 % мальчиков и 12,8 % девочек), подражание кумирам (56 и 5,1 %), подражание сверстникам (60,9 и 25,7 %). Заметная разница существует и по другим мотивам (Шабалина, 2004).
При всем гендерном сближении мальчики не только употребляют наркотики чаще девочек, но и значительно чаще пользуются тяжелыми, наиболее опасными наркотиками. Так что уменьшение гендерной разницы не освобождает от обязанности изучать и учитывать ее.
Важный гендерный аспект имеет и самоубийство (см. Психология подростка, 2003. Гл. 17). Суицид и суицидальное воображение, мысли и настроения – одна из серьезнейших проблем подросткового и юношеского возраста. Согласно мировой статистике, мужчины совершают втрое меньше суицидных попыток, чем женщины, но втрое чаще реально кончают с собой. В этом есть и возрастные закономерности. Например, в США 15-24-летние мужчины кончают с собой в 4 раза чаще женщин, но суицидное поведение меняется с возрастом: до 9 лет суицидальные показатели у мальчиков и девочек одинаковы, в 10–14 лет мальчики убивают себя в два раза, в 15–19 лет в четыре, а в 20–24 года в шесть раз чаще девочек (WHO, 2000). По американским данным, в группе 15-19-летних соотношение мужских и женских самоубийств выглядит как 12,6 и 3,5 на 100 000 (National Center for Injury Prevention, 2007).
Новейшие лонгитюдные и популяционные исследования высвечивают, в том числе, гендерно-специфические риски суицида. Особенно важны указания на связь повышенной ранимости мужчин с традиционной маскулинной идеологией, обязывающей мужчину всегда и везде быть первым (Moller-Leimkuhler, 2003). Для России, где соотношение мужских и женских самоубийств выглядит как 38,8 % к 8 %, эта тема крайне актуальна.
Поучительны и подростковые суициды. Российские СМИ часто однозначно связывают подростковую «моду» на суициды с материальными трудностями или влиянием каких-то молодежных субкультур вроде эмо. На самом деле вопрос значительно сложнее. Изучение, казалось бы, немотивированных или недостаточно мотивированных подростковых самоубийств не только проливает свет на природу мальчишеской импульсивности, но и помогает понять изменчивую систему юношеских ценностей.
В одном из исследований, входящих в состав финского национального лонгитюда, из 550 16-летних подростков, которых обследовали с 8 лет, наличие суицидных мыслей или забот признали 14 % девочек и 7 % мальчиков (Souranderetal., 2001). Это коррелирует с сообщениями родителей и учителей о наличии у этих детей уже в 8-летнем возрасте эмоциональных и поведенческих проблем, особенно антисоциального характера, и с депрессивными симптомами, о которых поведал сам 8-летний ребенок. Хотя суицидные проявления 16-летних связаны с проблемами интернализации и экстернализации эмоций и с низкой социальной (коммуникативной) компетентностью, лишь пятая часть этих детей обращалась за психотерапевтической помощью. В ходе десятилетнего исследования 2 348 18-летних мальчиков (опрашивали не только самих мальчиков, но и их родителей и учителей) фиксировалась частота мыслей и действий по сознательному нанесению себе вреда. Выяснилось, что многие саморазрушительные мысли и действия 18-летних можно предугадать уже по их самоотчетам о депрессивных настроениях в 8-летнем возрасте. Но взрослые об этом не знали или не обращали внимания (Haavisto, Souranderetal., 2004).
Один из главнейших факторов мальчишеского (нездоровья, тесно связанный с традиционной маскулинной идеологией, – нежелание обращаться к врачу. Это большая проблема во всем мире.