- Радость моя, наверное, сейчас усну. Иди к себе, отдохни, теперь я чувствую себя нормально, просто хочу спать.
- У-у, у-у, - отрицательно закачала головой.
- Сеньора, куда это годится, поспать нужно, видите, с доном Микаэлем теперь все хорошо, - уперев руки в боки, внушительно сказала Мария, - Ай! Не хотите уходить, тогда раздевайтесь и ложитесь здесь. Уж я покараулю!
Засыпая, почувствовал прикосновение теплого тела.
Спал, опять же, долго; проснулся, когда сквозь решетку окна на пол уже падали лучи полуденного солнца. Но это было не беспамятство, а всего лишь сон. Спал бы еще, но возмутился биологический будильник. Открыл глаза и не заметил в комнате никого, но как только стал выбираться из постели, дверь открылась и залетела Мария:
- Куда вы, сеньор?
- Пора вставать, в туалет хочу.
- Не надо никуда ходить, - она наклонилась и вытащила огромный горшок, - давайте я подержу.
- Кыш, - отмахнулся, как от назойливой мухи, она была чем-то похожа на мою кормилицу (жива ли?), так же нахальна, поэтому отстранил и сказал: - Когда был без чувств, могла делать, что угодно, даже прыгать сверху. А сейчас - кыш.
- Да-да, особенно в первый день, когда всякое непотребство летело из всех ваших дыр, вот тогда я напрыгалась, да, сеньор. Хорошо, что крови не было, ни в моче, ни в рвоте. А еще я вас отмыла мокрыми тряпками.
- Ладно, не бурчи, отблагодарю тебя, - стал не спеша одеваться, прислушиваясь к боли в теле и голове. Одежда была очищена и лежала стопкой у кровати.
- Не надо мне никакой благодарности, вы лучше, сеньор, эту благодарность на девочку перенесите.
- На какую это девочку?
- Как же, на какую? Да на дону Изабеллу! Ведь я еще совсем девчонкой к ним в замок была взята, как только она родилась. С тех пор она росла на моих руках, жила на моих глазах, - Мария замолчала на некоторое время, потом так вопросительно на меня уставилась. - И как же ей теперь быть, а, сеньор?
- В каком смысле?
- Да в этом самом смысле, сеньор. С вами. А падре что скажет, - покачала головой, помогая мне надеть белую, чистую рубашку. - Даже не представляю.
- Знаешь что, Мария. Мог бы сказать, что это не твоего ума дело, и послал бы подальше. Но не пошлю, из уважения и за твое отношение к ней и ко мне, - сказал, рассматривая на хубоне место попадания пули. Наружная, атласная сторона была аккуратно заштопана, а на внутренней - и следов никаких не имелось. Конструкция из многослойного натурального шелка оказалась настоящим бронежилетом, затем, взглянул на женщину, не удовлетворенную моим ответом, добавил. - Да, Мария, отмеряно нам с Изабель совсем немного счастья, но счастье это для нас обоих - настоящее. И это все, что могу тебе сказать.
- Ваша правда, сеньор, любому человеку хочется получить хотя бы маленький кусочек счастья, - она подняла голову вверх, и в ее глазах отражалась какая-то тоска.
- А что это за барахло валяется, - вдруг увидел в углу чьи-то вещи. Подошел ближе и распознал отстиранный от крови и тщательно очищенный хубон, а рядом лежали ботфорты, шпага, дага и пояс Хулио.
- И никакое это не барахло, это серьезные, дорогостоящие вещи. Дон Луис сказал, что вороная кобыла этого разбойника тоже вашей считается. И ножи ваши нашлись метательные.
- Кобыла и ножи - это хорошо, особенно кобыла. А где сеньора?
- Так внизу, встречает дона Луиса и наших охранников.
- Не понял, а где они были?
- Так вместе с солдатами алькальда ездили разорять бандитское логово. Сейчас все обедать будут. Вам сюда принести?
- Нет. Сейчас спущусь в зал. Ступай.
Мария ушла, ну и я, сделав свои дела, отправился следом. Немного подташнивало и побаливало в груди, но состояние было вполне терпимым, если не прикасаться к огромной шишке на голове.
Внизу оказалось шумно. Когда спускался по лестнице, увидел толпу солдат, которые выпивали по чаше вина и направлялись к выходу. Какой-то незнакомый офицер расшаркался перед Изабель, затем Луис проводил его к двери.
Мою персону тоже встретили шумно - Педро с кирасирами 'гип-гипом', а Изабель и Луис пошли навстречу.
- Оклемался, молодец, - воскликнул Луис.
- Как ты себя чувствуешь, дон Микаэль?
- Вполне удовлетворительно - благодаря твоей заботе, дона Изабелла. Мне известно, что ты не отходила от меня, когда был без чувств. Моя искренняя благодарность!
- Это мы все должны благодарить тебя. Педро говорит, что если бы не твой удар в спину бандитам, еще неизвестно, чем бы все закончилось.
Прежде, чем сесть за стол, подошел к бойцам, каждого хлопнул по плечу, проявив таким образом уважение. Двое лежачих отсутствовали.
- Ты как, Антонио, в порядке? - увидел улыбающуюся рожу своего напарника.
- Я сразу же упал, как вы и говорили, сеньор, только пулей ногу зацепило. Лекарка лечила и сказала, что все отлично заживет.
- Вот и хорошо. Дона Изабелла, разреши пригласить Педро к нам за стол? - после благосклонного кивка подхватил под руку смутившегося Педро.
Обедали молча, затем за бокалом вина слушал рассказ о перипетиях боя и последующих приключениях.
- Если честно, то мы подумали, что вы погибли, дон Микаэль, - рассказывал Педро, - мы видели, как вы бежали на холм и вначале ничего не могли понять, думали, что возвращаетесь. Ведь мы не заметили бандитов, которые подобрались к нам по дну оврага почти вплотную. А когда вы стали метать ножи и стрелять, они открылись, и мы заметили их головы и плечи, увидели, как разбойники разворачиваются и начинают палить прямо в вас. Тогда-то и сориентировались, дали залп и обнажили клинки. По нам тоже пять или шесть раз выстрелили, трех наших ранили сразу, а Марко, он сейчас лежачий, их главарь достал шпагой в грудь. Когда сошлись в клинки, невредимых бандитов было шестеро, а остальные - ранены, кто легче, кто тяжелее. Но мы оказались более подготовленными и порешили их быстро. Бойцы из бандитов, по правде говоря, никакие.
- Какие из дезертиров могут быть бойцы? - согласился Луис.
- Да, - продолжил Педро, - но если бы не вы, дон Микаэль, мы бы там все легли.
- Правда и Господь были на нашей стороне, - добавил Луис.
- Дона Изабелла, - обратился я к моей радости, - Надо бы Антонио поощрить.
- Все мои воины дополнительно к жалованию награждены золотым дублоном, а Антонио - двумя, и за ранение по пиастру. Да и трофеями с тел они взяли немало, не правда ли, Педро.
- Правда, ваши воины довольны, сеньора.
- Вас, Педро, ждет отдельная награда. Теперь расскажите об этой поездке, что вы там привезли на четырех возах.
- Давайте я скажу, тетушка! - Луис поднял руки и стал ими размахивать.
Из дальнейшего рассказа стало ясно, что после боя Педро расколол двух раненных бандитов, которые выдали местонахождение их логова. Это было имение братьев Гомес, которое располагалось на востоке от Толедо, в полудне пути верхом, и в данный момент охранялось шестью бандюками.
Погрузив трупы на трофейных лошадей, они отправились в Толедо. Этот город лежал немного в стороне от ранее намеченного пути, но Мария знала там хорошую лекарку, что повлияло на принятие решения. По прибытии Изабель была незамедлительно принята алькальдом, который, разобравшись в ситуации, подписал решение распотрошить это гнездо и доверил руководство операцией офицеру собственной стражи.
Когда шестеро наших воинов во главе с Луисом и Педро, а также два десятка воинов городской стражи, прибыли на место, никто никакого сопротивления не оказал. В имении арестовали шесть бандитов, четыре человека дворни и шесть гулящих девок.
Обыск зданий и прилегающей территории проводился до ночи. В подвале нашли казну братьев, общую казну банды, а в конюшне и на улице - три небольших захоронки с деньгами и ценностями. В переводе на серебро общая сумма получилась приличная - девять тысяч триста двадцать один пиастр. Кроме этого было загружено двенадцать возов различных товаров, которые банда не успела реализовать.
- Таким образом, - подвел итог Луис, - от реквизированного имущества в казну империи уйдет третья часть, треть поступит в казну графства, ну и вам треть, тетушка.
- А на возах что? - Изабель повернулась лицом к Педро.
- Различные ткани. Знающие солдаты говорят, что оптом можно сдать прямо здесь, дадут не менее пятисот пиастров. На лошадей и оружие тоже покупатель есть, город готов выкупить все два десятка скакунов вместе со сбруей по пятнадцать пиастров, а аркебузы - по двадцать. Пистоли им не предлагал, они нам самим пригодятся. Поэтому, если вы не против, сеньора, скажу им, пусть выписывают вексель, там ровно на шесть сотен серебром получается.
- Не против.
- Моего мерина тоже добавь туда, только седло и сбрую с кобылы им отдай, а мою не трогай, привык уже к ней, - Педро выслушал меня и согласно кивнул головой.
После обеда затащил его к себе и одарил хубоном, поясом и ботфортами, а шпагу и дагу попросил продать. Чувствовалось, что мой подарок был ему приятен.
После обеда затащил его к себе и одарил хубоном, поясом и ботфортами, а шпагу и дагу попросил продать. Чувствовалось, что мой подарок был ему приятен.
- Не по статусу мне такие вещи, дон Микаэль.
- Все равно, они твои, и распоряжайся, как считаешь нужным, - сказал, выпроваживая его за дверь.
До вечера под чутким руководством Педро избавились от всех ненужных трофеев, даже успели оттащить в городской банк девяносто с лишним килограмм серебряных монет и обменять на вексель общей суммой в три тысячи шестьсот семь пиастров.
Шестьсот пиастров от городского совета Изабель разбила на три векселя. Один, на триста пятьдесят, - вручила мне; второй, на двести - Луису; третий, на пятьдесят - Педро. Распределением наградных денег были довольны все - и Луис, и Педро, и войска. Впрочем, я тоже. Триста пятьдесят, да пятьдесят, вырученные за свою лошадь и бандитские клинки, это очень неплохие деньги, это по меркам метрополии - семилетний заработок крепкой крестьянской семьи.
Кроме чудом сохраненных жизней людей и очень хороших трофеев, вдова главы дома де Гарсиа получила еще один неплохой бонус: отправленное на имя канцлера благодарственное представление алькальда, где было и упоминание обо мне.
Кинотеатров, зомбоящиков и многих других развлечений в этом мире нет, поэтому существовала почти стопроцентная вероятность того, что дона Изабелла получит официальное приглашение во дворец, его величество и двор любили послушать рассказы о различных приключениях. Еще в таких случаях обычно позволяли решить какой-нибудь ничего не стоящий вопрос.
В той жизни в Толедо побывать не довелось. Сейчас же пришлось задержаться, и по причине выздоровления раненых, и потому, что Изабель получила массу приглашений посетить салоны и светские рауты. Вчера мы втроем были на приеме, организованном графом в алькасаре крепости, здесь присутствовал высший свет провинции. Все жаждали услышать, как были уничтожены неуловимые грабители, а радость моя впервые за последние пять лет находилась в центре всеобщего внимания. Ее лицо от удовольствия прямо зарделось.
Больше всех распинался Луис, который попал в свою стихию. Его красноречие перекинуло и на меня, дворянина неведомой Московии, немалую толику внимания, особенно призывные взгляды и 'ахи' дам. И если бы не строгий контроль радости моей, меня, слабого и раненого, давно бы попытались умыкнуть. Однако среди здешних красоток, на мой субъективный взгляд, интересней и привлекательней Изабель никого не было, поэтому даже на весь этот кагал не разменял бы ее ни в жизнь.
Сегодняшним утром с удовольствием сходил на литургию в кафедральный собор Святой Марии, изображения которого видел на рекламных проспектах еще в той жизни. Он, кстати, считается серьезным религиозным центром всей империи.
На всякие прочие культпоходы решил забить, извинился и попросил Луиса ангажировать Изабель, сам же занялся осмотром главных достопримечательностей совсем другого характера.
Попасть в Толедо и сделать ряд заказов для личных нужд хотел в любом случае, ибо здесь, во-первых, варили лучшую оружейную сталь не только современности, но и следующих столетий. И, во-вторых, в настоящее время здесь находились лучшие европейские специалисты - кузнецы, механики, алхимики, астрономы. И если астрономы сейчас меня интересовали мало, то здешние мастерские очень даже привлекали.
Город стоит на реке Тахо, которая глубокой петлей огибает его крепостные стены. На участке, не прикрытом рекой, за стеной с сотней башен дымят и пахнут десятки литейных и кузнечных производств, вот туда и направил свои стопы.
Хозяева мастерских с большим удивлением смотрели на глупого молодого идальго, который желал попасть в пыльное и чадное помещение, чтобы посмотреть на черных от сажи работяг и послушать звон железа. Да еще платил за это серебряный пиастр.
В помещении четвертой мастерской, которую зашел посмотреть, ковали мелкие детали для ударно-кремневых замков, пистолей и аркебуз. Но заинтересовали меня не изделия, а один из кузнецов. Раздетый до пояса, крепкий, жилистый мужчина лет тридцати пяти-сорока небольшим молотком проковывал какую-то деталь. Его черные усы свисали ниже бритого подбородка, в правом ухе торчала серебряная серьга, которая говорила о том, что он последний в роду мужчина, а из-под сбитой на сторону косынки вылезал настоящий длинный чуб. Не было никаких сомнений, что передо мной самый натуральный запорожский казак.
Дождавшись, когда он бросит прокованную деталь в корыто с водой, вышел вперед, чтобы обратить на себя внимание. Видно, далеко не каждый день местные работяги могли лицезреть дворянина, кланяющегося простому кузнецу, многие, искоса наблюдавшие за мной, даже работу бросили.
- Здоровья желаю, пан-товарищ, - снял шляпу, размашисто наложил православный крест и поклонился, обозначив и себя природным казаком. Тот оцепенел и с минуту удивленно смотрел на меня. В его правом глазу выступила влага, он смахнул ее, широко перекрестился и поклонился в ответ.
- Желаю и вам здоровья, пан-товарищ. Неужели дошла моя весточка на землю родную?
Так мы и познакомились с Иваном Тимофеевичем Бульбой. Он куда-то отошел, договорился с хозяином об отлучке, затем у бочонка с водой умылся, а какой-то парень слил ему на плечи. Одев плотно облегающие короткие штаны, сапоги, рубаху и жилет, обмотав талию кушаком, в который упрятал сложенную наваху, взяв в руки шляпу-треуголку, вышел на улицу.
Здесь, в промышленном районе, никаких рюмочных не было, поэтому пошли мы к нему домой. На заднем дворе длинного каменного барака виднелся вход в небольшой чуланчик размерами три на три метра. Сразу было видно, что обитает здесь человек, привычный к порядку, а не какое-то чмо пропащее. Везде все было чисто, аккуратно и не воняло.
Иван Тимофеевич выставил на столик сулею с вином, две глиняных чаши и хлеб с сыром. И так, попивая слабенькое розовое, которое неплохо утоляло жажду, мы поведали друг другу о своих злоключениях. Конечно, о наличии сознания, пришедшего из будущей эпохи, ничего не говорил и не собираюсь говорить никому, но о других похождениях рассказал, опять же, не вдаваясь в особые подробности.
Пан Иван прекрасно знал и моего отца, и деда Опанаса, впрочем, кто их у нас не знал. Мало того, оказалось, что через бабку по маминой линии он приходится нашей семье какой-то дальней родней. Двадцатым волоском собачьего хвоста, как он выразился.
Пять лет назад они прибыли во Францию и сменили сотню наемников, в которой, кстати, служил мой дед, после чего были направлены в район боевых действий с голландскими войсками. В тот день его десяток, приставленный к охране молодого герцога Монмуты, участвовал в дурацком бою при Маастрихте. Опытные военачальники говорили герцогу о полнейшей безрассудности задуманной атаки, но он был непреклонен, даже капитана мушкетеров д'Артаньяна чуть ли не в трусости обвинил.
Чуда не случилось, и мальчишка Монмут, описавшись, положил все свое войско. Последнее, что пан Иван помнил, так это брызги мозгов, вылетевшие из головы его сиятельства графа д'Артаньяна, а очнулся уже в плену.
Испания всегда дружила против Франции со всеми подряд. Вот и в этом случае отправились пятеро пленных, в том числе и наш казак, на родину одного испанского офицера, в Толедо. Чтобы не быть проданными в рабство, они дали клятву шесть лет отработать там, где скажет хозяин, и не убегать, на чем целовали крест. Они могли быть освобождены от обязательств в любой день, если вносили выкуп в сто пиастров за каждого.
Пан Иван кузнечное дело любил, и, считай еще с детства, оставшись сиротой, обитая на Сече, работал в кузне Уманского куреня. Со временем стал неплохим специалистом по ремонту и изготовлению мушкетов и пистолей. Но в походы и набеги вместе с сечевиками ходил обязательно. В результате добрый казак, пройдя тропами судьбы, очутился в Толедо. Но и здесь, в мастерских у родственника того самого офицера, не отбывал отбывальщину, а работал на совесть, заслужил вольное бытие и небольшой доход.
Не задавая больше вопросов, вытащил из пояса пять золотых монет достоинством в десять дукатов каждая и положил на стол.
- Прими, Иван Тимофеевич, от чистого сердца.
- Здесь вдвое больше, чем нужно для выкупа… Но - благодарю, - он встал и перекрестился. - Богом клянусь, если жив буду, в течение года верну лично либо передам через казначея Гнежинского полка.
- Не торопись возвращать, меня в Украине не будет полтора-два года.
- Как так?! Да и у меня мысль только что мелькнула, что было бы хорошо возвращаться вместе с тобой, Михайло Якимович. Собрали бы ватагу, да и помогли бы тебе прибить Собакевича на воротах.
- У меня, пан Иван, на ближайшие полтора года другие планы, да и ватагу казачьей вольницы за собой больше водить не буду. Сейчас поступаю в морскую школу, хочу выучиться на морского офицера. Пока буду учиться, закажу купцам выкупить в Кафе несколько десятков молодых казачат, вот из них начну готовить свое будущее войско. Вооружу их новейшим, ранее никому не ведомым оружием, - с каждым моим словом взгляд Ивана делался все более недоверчиво-скептическим, - и вот с ними вернусь на Украину для раздачи долгов. Затем соберу доверившихся мне ближников, сядем на корабль и отправимся покорять новые, еще никем не занятые плодородные земли. Там огромные просторы и несметные богатства.