Итак.
Один внеочередной вопрос решен. Начальный стартовый капитал для адаптации и обустройства в этом мире есть. Шесть тысяч нала и семнадцать безнала - вполне достаточно. Правда, эти деньги планировалось сделать немного другим способом, но тот тоже основан на экспроприации экспроприаторов, так что в случае непредвиденных дополнительных расходов - еще не вечер, добавим. Что же касается Вест-Индийских акций, то их, по идее, должно хватить на строительство и снаряжение приличной бригантины с полным парусным вооружением и одной пушечной палубой. Но мне это не к спеху.
Дополнительно появилась возможность сыграть две партии. Первая - поиметь преференции от знания обстоятельств убийства племянниц герцога, и вторая - попытаться выгодно перепродать залоговые векселя. Но делать это нужно не здесь, а где-нибудь в Мадриде.
Такими были мысли старого деловара, молодой же организм радовался совсем по другой причине - из-за полученной невероятной игрушки - часов. Однако если объединенное сознание не вступало в противоречие с мыслями и идеями, то и прекрасно - часы, это супер.
Представил состояние души, когда изготовлю более-менее приличное огнестрельное оружие. Вот тогда радости будет!
Внизу послышался звук колокольчика, это значит, что по солнечному хронометру - полдень, и пора переодеваться к обеду. Быстро установил время на своих часах, потом надо будет уточнить на башне городского совета, там время постоянно корректируется.
Да, неплохо посидел. Собрал скомканные ненужные бумажки в камине, взял огниво, поджег трут из хлопка и устроил маленький костер. Все остальное сложил в тубус и спрятал в комод.
Завтракать приходил в тренировочном костюме, что вызывало у дворецкого едва прикрытую неприязнь из-за моего варварского вида, а на обед и ужин обычно облачался в синий 'тропический', как говорил мастер Пьетро. Только однажды к ужину надел костюм, сшитый из черно-красного атласа. Сегодня же был запланирован особый день, поэтому к обеду решил одеться повеселее, в костюм бежевых тонов, выбрал такую же шляпу с белым пером, светло-серые чулки и светло-коричневые башмаки.
Сегодня угрюмый дворецкий отреагировал на меня более благосклонно. Он стоял за спинкой пустого кресла хозяйки, а недавно вылезший из постели Луис рассказывал что-то веселое, при этом присутствующие для приличия улыбались.
- Сеньоры, - объявил дворецкий, - дона Изабелла просила передать свои извинения, она слегка захворала и будет обедать в своих апартаментах, - Паоло повернулся в сторону выстроившейся у стены прислуги и приказал: - Подавайте.
- Что с ней? Схожу немедленно проведаю! - подскочил Луис.
- Сеньора просила сказать, дон Луис, что она приглашает вас на разговор после ужина. А после обеда она примет дона Микаэля.
- Да? - Луис с удивлением уставился на меня и сел на место. - А что у тебя?
- Хотел испросить разрешения посмотреть библиотеку, - ответил и заметил пренебрежительный взгляд Паоло.
- Сказал бы мне, я бы и сам показал, - Луис небрежно махнул рукой.
- Как-то не подумал. Но теперь отказаться от аудиенции никак не могу.
В это время на столе расставили все блюда, Паоло разлил по бокалам красное сухое вино, и Луис на правах старшего прочел молитву. Мы, перекрестившись каждый по-своему, приступили к трапезе.
На аппетит никогда не жаловался. Окинув взглядом стол, ткнул ножом в направлении дымящейся запеченной бараньей ноги, вкусно пахнущей душистыми специями. Паоло отрезал мне неслабый кусище, на блюдо добавил ломтик ананаса, и я с удовольствием предался чревоугодию.
Сегодня за столом никто долго не засиживался, без доны Изабеллы было неинтересно и, запив баранину вином, я отправился к себе ожидать приглашения. Однако даже не успел присесть, как Паоло постучался в дверь.
В хозяйских апартаментах оказался впервые. Создалось впечатление, что попал на экскурсию в какой-то музей. Пол в кабинете был сделан из разноцветного паркета, у двух узких и высоких окон, усеянных маленькими разноцветными мутноватыми стеклянными квадратиками, висели светлые длинные шторы. Стол был массивным, из дерева красного, даже, скорее, вишневого цвета, таковы же оказались и кресла, стулья, что-то наподобие софы, и все это было обито светло-зеленым велюром. Несмотря на то, что в помещении оказалось довольно тепло, в камине тлели угли и, судя по пеплу, там совсем недавно жгли какую-то макулатуру.
Не знаю, но все же, любой мужчина, который сюда войдет, сразу же - по расположению и обилию безделушек и по сладковатому, но не приторному запаху парфюмерии - определит, что здесь хозяйничает женщина.
Эта женщина сидела за столом перед кипой каких-то документов, ее лицо было укрыто вуалью. Не думаю, что с вуалью перед глазами удобно копаться в бумагах. Наверное, накинула умышленно, чтобы мне сложно было рассмотреть ее. Остановившись перед столом, поклонился и шляпой смахнул с башмаков несуществующую пыль.
- Присаживайся, дон Микаэль, - она кивнула в ответ на мое приветствие и быстро проговорила, в надежде оперативно меня отшить. - Ты хотел сказать что-то важное, слушаю внимательно.
Присел на краешек стула, вытащил скрутку векселя, перетянутую шелковой нитью, положил на стол.
- Это тебе.
Она подняла руку, хотела взять бумаги, но не дотянулась, ее рука опустилась на стол и стала как-то мелко подрагивать.
- Что это? - хрипло прошептала дона Изабелла. В принципе, если она когда-либо этот листочек видела, то могла догадаться и сама, тем более что даже на наружной его части красовалась характерная закорючка подписи местного нотариуса, - Это то, о чем я думаю?
- Да.
Она дрожащими руками взяла сверток, стянула шелковую нить, развернула, нервно откинула вуаль и быстро пробежала глазами текст, затем, медленно прочла еще раз и прижала бумагу к груди. Из ее красных, опухших глаз медленно скатилась слеза.
- Откуда он у тебя? - Голос был тихим и дрожащим.
- Нашел.
- Где? - выражение лица медленно стало меняться, глаза распахивались все шире и стали большими и круглыми, как пиастр.
- На дороге. Вчера разминал лошадь на выездке. Смотрю - лежит. И вот, - я развел руками.
- Ты хочешь сказать, что прямо на дороге просто так валялось двадцать тысяч серебром?! - к бесконечному удивлению на лице прибавилась гримаса недоверия.
- Ну да. Просто так.
- А сеньор Аугусто…
- Прости, дона Изабелла, не упоминай этого имени. Этот человек больше никогда не придет к тебе и не побеспокоит. Слово дворянина.
Ее глаза сузились, а лицо стало чрезвычайно серьезным. Несколько минут Изабелла сидела молча.
- Я верю тебе, дон Микаэль, - сейчас ее эмоции читались, как в открытой книге. Девочка, воспитанная в благородном семействе; женщина, десять лет безраздельно правившая феодом супруга, который занимался чем угодно, только не хозяйством; владетельница, слово которой всегда было бесспорно - неожиданно попала под такой шоковый пресс, который уничтожил привычное мировоззрение и нарушил душевное равновесие. И было в грядущем только два пути: лечь подстилкой под мразь, которая всю оставшуюся жизнь будет вытирать о нее ноги, или идти нищенкой в мир. И все это - за дела, к коим лично она не имела никакого отношения. Но вдруг пришло спасение, пришло оттуда, откуда никто и ждать не мог. - И… что ты за это хочешь?
- Дружбу.
- Что, прости?
- Просто дружбу.
- Это - безусловно. Но ты не представляешь, что для меня сделал. У меня сейчас есть всего одиннадцать тысяч. Оставшуюся часть платежа готова буду внести через месяц.
- Сеньора. Ты не поняла. Этот документ, - кивнул на бумагу, прижатую к груди, - теперь моя собственность. И я дарю его тебе!
- Но я не могу принять такой подарок, здесь затронута честь семьи…
- Однако, это подарок, и располагай им как угодно.
- Но что же мне делать? - Она расправила вексель и недоуменно на него посмотрела.
- Лично я бы на твоем месте бросил его туда! - Я кивнул на тлеющие угли камина.
- Туда? - тихо спросила она.
- Ну, да. Если хочешь, могу помочь.
Дона молча посидела, ее лицо разгладилось, в глазах вспыхнула искорка, а губы чуть вытянулись в легкой улыбке. Затем она встала из-за стола, ее сгорбленная фигурка выровнялась, а грудь подалась вперед.
- Ну, уж нет! Это удовольствие хочу испытать лично! - Женщина решительно направилась к камину и швырнула в него вексель стоимостью в двадцать тысяч. Огонь громко пыхнул и сожрал бумажку за считанные секунды. Она развернулась, подошла ко мне и поклонилась.
- Дон Микаэль…
- Для тебя всегда - Микаэль, - я подхватил ее под локти и приподнял, затем и сам смахнул шляпой пыль с башмаков, - теперь разреши откланяться, сеньора.
- Изабель. Для тебя всегда Изабель.
- Благодарю, Изабель.
- Постой, Микаэль, не уходи. Я, право, должна тебя отблагодарить, поэтому всегда можешь располагать моим замком как самый желанный гость. Обещаю, ты ни в чем не будешь испытывать нужды, все твои затраты по учебе возьму на себя, а по окончании школы выделю небольшое состояние.
- Изабель. Для тебя всегда Изабель.
- Благодарю, Изабель.
- Постой, Микаэль, не уходи. Я, право, должна тебя отблагодарить, поэтому всегда можешь располагать моим замком как самый желанный гость. Обещаю, ты ни в чем не будешь испытывать нужды, все твои затраты по учебе возьму на себя, а по окончании школы выделю небольшое состояние.
- Дорогая Изабель. Никаких денег не возьму, я достаточно обеспеченный человек. При необходимости смогу даже тебе помочь. Кроме того, в моей жизни были возможности воспользоваться деньгами и связями очень богатых женщин, но не позволял себе этого никогда и впредь не позволю. Это принципиально.
- Удивительно! - ее глаза, в которых появилась некая смешинка, быстро окинули меня сверху вниз. Мишка, никогда бы не понял этого взгляда, но мне-то нынешнему прочесть во взгляде женщины мысль: 'Какие твои годы, мальчик?' - не составило никакого труда. - Но я этого просто так оставить не могу, это тоже принципиально. Неужели у тебя все есть и ты ничего не хочешь?
- Нет, Изабель, мои желания сейчас невыполнимы.
- И все же?
Почва для нашего дружественного длительного сосуществования была подготовлена, и ничего говорить больше не следовало. Но взыграли гормоны молодого тела, и вместо того, чтобы откланяться и уйти, остановился, уставился ей в глаза, нечистая сила дернула за язык и вынудила сказать:
- Да, я действительно кое-чего хочу. Очень.
- Говори, Микаэль, сделаю все, что в моих силах.
- Хочу, Изабель, целовать твои руки. Плечи. Шею. Глаза. Губы.
- Но… - в ее глазах появился испуг, а щеки с каждым моим словом пунцовели все больше.
- Хочу целовать твою грудь, живот, ноги. Прикасаться к ним. Ты мне понравились с первого взгляда, я хочу тебя, Изабель.
- Это невозможно! - Она отшатнулась от меня и отступила на шаг.
- Вот видишь, Изабель, я же говорил, что это невыполнимо.
Глава 5
- Я еду с вами! И не отговаривай меня! Я пять лет не была при дворе! Уже закисла в провинции. Мои кузины пишут такие интересные вещи, хочу сама все увидеть.
Империя находилась в состоянии войны и рамки приличия обязывали Луиса прервать каникулы, положенные после получения патента морского офицера, и отправиться в столицу за назначением. Мне тоже хотелось побывать и в Мадриде, и в Толедо, поэтому отправился с ним.
В общем-то совсем не собирался отговаривать Изабель от поездки в Мадрид. Наоборот, мне с ней было интересно и приятно. Это Луис, подвергавшийся со стороны любимой тетушки террору за недостойное добропорядочного христианина поведение и порчу имущества (ни одна молоденькая служанка не смогла избежать его постели, ведь невозможно отказать господину), решил в столице оторваться по полной. А здесь, видишь, опять контролер-ревизор навязывался. Вот и стал он настоятельно отговаривать тетушку, упирая на сложность длительных поездок и возможные опасности в пути. Говорят, в других герцогствах по дорогам бродило немало дезертировавших с этой нескончаемой войны.
Луис, к счастью, не обратил внимания на то, что последние дни вопрос его добропорядочности тетушке совершенно безразличен. Да и выглядела она счастливейшим человеком в мире, каковым дворня не видела ее все последние десять лет.
Ко мне также изменилось отношение прислуги, особенно дворецкого Паоло - с безразлично-ровного на исключительно предупредительное, и это буквально с момента первого посещения хозяйских апартаментов. Создалось впечатление, что он, как вездесущий тайный агент, знает все. Впрочем, в том, что он мог подслушать любой разговор, нисколько не сомневаюсь.
Мысли о прекращении каникул Луис озвучил сегодня по окончании ужина. Идея побывать в столице не на шутку захватила Изабель и, несмотря на разные отговорки Луиса, стала навязчивой.
Сейчас, в полумраке свечей, удобно усевшись мне на живот, она наклонилась, рассыпав струящиеся по подушкам и моему лицу густые, длинные, пахнущие травами волосы, уставилась огромными, темными, как ночь, глазами и постукивала кулачишком мне по плечу. Таким образом сеньора утверждала свое желание отправиться вместе с нами.
- Да согласен, согласен! Только не дерись, - мне нравилось чувствовать ее запах, слушать ее голос, смотреть на красивое тело, гладить ее талию и согнутые в коленках ноги, приподымаясь на локтях, захватывать губами агрессивно торчащие смородинки.
- Вот! Наконец-то за целый день из уст мужчины выдавила первое умное слово. Ой! А твой этот… опять твердый и толкает меня сзади.
- А он хочет, что бы твоя эта… поймала его в объятья и скушала.
- Мне? Прямо вот так сверху?
- Почему бы и нет? Давай попробуем.
- Давай, - шепнула, томно вздохнув. Острые сосочки упругой груди нырнули вниз, нежное бархатное тело прижалось ко мне. Беспокойно подвигавшись, пышущее жаром лоно пленило умышленно проигравшего в поддавки верного, готового к новым путешествиям друга и медленно, плотно обнимая, упрятало в недрах своих глубин.
Снова мое сердце гулко ударило в груди, сладкая истома пронзила кровь и понеслась обволакивающим туманом по сознанию и рассудку, в который раз за ночь. Мне было классно! Но не только мне! Было видно, что новизна позы породила в Изабель новизну ощущений. Медленно-медленно двигаясь, она слушала их, тихо постанывая, словно дегустатор, пытающийся постигнуть букет поглощаемого маленькими глоточками нового вина. С каждым движением-глотком ей нравилось все больше и больше, дыхание становилось все чаще, все громче, все глубже и, наконец, доне захотелось испить всю чашу до дна. Тело непроизвольно нашло самую удобную позу: оно откинулось и выгнулось назад, устремив подрагивающую в темпе галопа грудь в потолок, она откинула правую руку запястьем на чело, словно удерживая шляпку от напора стремительно несущегося навстречу наезднику ветра, а левую уперла мне в колено.
Ураган чувств загнал мне вниз живота новый невиданный клубок страсти. И не было сил терпеть в этот раз. Но ее стон превратился в непрерывный, громкий крик, она остановилась, замерла, тело вздрогнуло и забилось в конвульсиях экстаза, и Изабель упала мне на грудь. Ощущение хлынувшего горячего потока взорвало и мой клубок, а в звонкий голос ее сопрано вплелся и мой протяжный, хриплый стон.
И так, обнявшись, сцепившись, словно в исступлении, мы пролежали долго, пока не расслабилось тело, пока не успокоилось дыхание. Мы отдали себя друг другу без остатка.
- Я беспутна? - тихо спросила Изабель.
- Нет, ты дурочка.
- Почему? - обиженно прошептала она.
- Потому, что ты - настоящая женщина, и я тебя люблю.
- А я - люблю тебя. Ты - настоящий рыцарь.
- Дон Кихот де Ла Манча.
- Что-что? Ты читал дона Сервантеса Сааведру?
- Да.
- Но эта книга стоит в моем шкафу, и ты ее не мог видеть.
Когда ей сказал, что книгу читал там, у себя на родине, дона была ужасно удивлена. Затем приподнялась, поцеловала мои руки и сказала:
- Нет, милый, даже несмотря на твой возраст, ты не Ламанчский, ты - настоящий.
Мы признавались друг другу в любви и были искренни, но не обманывались. Оба прекрасно понимали, что по множеству причин нам никогда вместе не быть, но я почему-то был уверен, что и в конце жизни сохраню к этой женщине самые добрые чувства.
Изначально, когда возникла такая возможность, в мои планы входило создать обстоятельства, при которых хозяйка замка будет мне обязана. В результате в свое время она позволит на территории этого поместья развернуть мобильную группу бойцов для подготовки военного похода в Украину. Но когда нечистая сила дернула за язык, а ошарашенная, придавленная грузом долга и потому наплевавшая на чисто женскую честь Изабель в откровенном шелковом домашнем платье и полупрозрачном пеньюаре все же после полуночи появилась в моей спальне, понял: моя затея накрылась медным тазом.
Отправить ее восвояси - все равно что унизить пренебрежением, значит, завтра отсюда нужно уходить, и навсегда. Уложить дону в постель, значит радоваться ровно до того момента, пока падре-исповедник не накрутит ей хвоста. Поэтому, махнув рукой на жизнь-жестянку, выбрал из двух зол - более приятное.
- Дорогая Изабель, - выскользнул я тогда полуобнаженным из-под балдахина в одних семейных трусах, и все же сделал попытку разрулить ситуацию. - Прошу простить меня, но если тебе мое общество неприятно, не хочу, чтобы ты насиловала свою душу и свое тело. Давай расстанемся друзьями, и я немедленно покину замок.
- Нет, Микаэль, ты мне - не неприятен, - удерживая в руке яркую масляную лампу со стеклянным колпаком, она опустила глаза на мои оттопыренные по совершенно очевидной причине семейные трусы и тихо добавила. - Я сама этого хочу.
Отобрав и отставив лампу, снял ей с плечей рукава, и платье рухнуло на пол. Просвечивыающий пеньюар совершенно не скрывал прекрасную фигуру, но, подхватив женщину на руки, ощутил, насколько она зажата из-за страха будущих отношений. Стараясь расслабить тело и завести чувства, не спешил удовлетвориться сам - целовал, гладил, ласкал эрогенные зоны, но как только собирался входить, она вдруг опять зажималась. Не явно, а внутренне и, как позже выяснилось, это у нее происходило с самого момента лишения девственности. Ну а супруг что? Говорит, ничего, нормально - полтора-два десятка раз дрыгался, слезал с нее и тут же засыпал. Вот такое удовольствие.