Зал встал.
Овация.
Я боялся: сердце лопнет от восторга.
— … а вам спасибо, Валерий Яковлевич! Это ведь вы предупредили: приглядитесь к молодцу. Я, грешным делом, решил, что вы просто засуетились. Но сказал, кому надо. Вы, дорогой мой, как в воду глядели!
Горло начинает очень болеть. Очень.
— Убил? Он действительно убил кого-нибудь?!
Качка смеется:
— Ну почему сразу убил? Нет, Валерий Яковлевич, никого ваш пассия не убивал. Просто крупная афера, левые кредиты, то да се… Три дня назад закончился суд. Семь лет с конфискацией.
— Семь лет? Он же несовершеннолетний!
— Был несовершеннолетний. Детки растут, знаете ли.
Ну да, конечно. С августа прошлого года…
— С меня коньяк, Валерий Яковлевич. Вы выздоравливайте…
Мы прощаемся. И я успеваю, успеваю, успеваю крикнуть, терзая больное горло, ворваться прежде, чем Качка повесит трубку.
— Погодите! Вы сказали: с конфискацией? Это как?
— Вы странный человек, Валерий Яковлевич. Как обычно. Имущество отчуждается в пользу государства.
— Все? Все имущество? А… шарик? Вы помните: тот шарик?!
— Который вы ему подарили? — успокоившись было, Качка вновь начинает хохотать. — Да, и шарик. В пользу государства. А что, надумали выкупить? Могу посодействовать…
Долго стою у телефона. Гудки в трубке. Метель за окном. Отчуждается. В пользу. Государства.
Мне кажется, скоро в зале будет аншлаг.
Завтра?
Через год? два? пять?!
Хлопает входная дверь.
— Тебе эпистола! — кричит Наташка, отряхивая снег с капюшона и воротника дубленки. — Поминальная!
Не поддерживаю шутки.
— Дай сюда.
Долго смотрю на белый конверт. Бюро Иммиграции и Натурализации.
… отчуждается в пользу государства.
— Лерка, ты чего? — Наташка волнуется. Трогает ледяной рукой мой лоб. — Поднялась температура?
Мне бы очень хотелось, чтобы все оказалось горячечным бредом.
Смотрю на конверт.
— Знаешь, Ната… Я боюсь, что из этой страны скоро придется линять.
— Лера…
Метель за стеклом колотится в окна.
Май 2001 г.