— Эк загнула, — пробормотал Питер.
— Не критикуй ее, — одернула его Грейс. — Она ведь китаянка, родом с Пути, если я не ошибаюсь? И могу поспорить, ты когда-то была служанкой. Ты просто еще не научилась различать уважение и подобострастие. Хозяевам, как правило, мало обычного уважения со стороны слуг.
— Мой господин всегда добивался только уважения, — попыталась защитить Хань Фэй-цзы Ванму.
— Как и мой, — кивнула Грейс. — Но ты сама с ним встретишься.
— Все, время вышло, — произнесла Джейн.
Миро и Вэл подняли опухшие глаза, оторвавшись от изучения висящих над компьютером Миро документов. Над компьютером Вэл возникло лицо виртуальной личности Джейн.
— Мы были пассивными наблюдателями ровно столько, сколько нам позволили, — продолжала Джейн. — Но сейчас я зарегистрировала появление во внешних слоях атмосферы трех кораблей, которые направляются прямо на нас. Вряд ли это радиоуправляемые вооруженные машины, но все же гарантировать это я не могу. И похоже, они пытаются связаться с нами — одно и то же послание повторяется снова и снова.
— Какое именно послание?
— Схемы генетических молекул, — пояснила Джейн. — Я могу продемонстрировать их вам, но понятия не имею, что они означают.
— Когда их перехватчики приблизятся к нам?
— Где-то через три минуты, плюс-минус секунды. Выбравшись из объятий гравитации, они сразу начали вилять из стороны в сторону.
Миро кивнул:
— Моя сестра Квара сразу говорила, что в вирусе Десколады каким-то образом был зашифрован язык. Теперь мы можем с твердой уверенностью утверждать, что она была права. Вирус и в самом деле несет в себе послание. Однако она ошибалась, предполагая Десколаду разумной. Сейчас мне кажется, что Десколада просто искусственно поддерживала те части, в которых содержалось сообщение.
— Сообщение… — проговорила Вэл. — А знаешь, в этом есть смысл. Таким образом она сообщала своим создателям, что случилось с миром, который она… освоила.
— Главный вопрос состоит в том, исчезнуть нам сейчас, оставив их гадать над нашим внезапным появлением и исчезновением, или нет? — сказал Миро. — Или сначала пусть Джейн передаст им весь, э-э, текст вируса Десколады?
— Это опасно, — нахмурилась Вэл. — Послание, которое он содержит, может содержать в себе сведения о человеческих генах. Ведь, по сути дела, Десколада поработала и над нами, так что теперь она может рассказать о том, как мы пытались покорить ее.
— Да, но сведений о нашей последней попытке у них не будет, — напомнил Миро. — Джейн, естественно, не будет посылать им ту Десколаду, которую мы имеем сейчас, полностью прирученную и безопасную. Вдруг они сочтут это вызовом и решат, что таким образом мы вступаем с ними в борьбу.
— Мы не станем посылать им сообщение, но и на Лузитанию не вернемся, — встряла Джейн. — У нас нет времени.
— У нас так и так не хватит времени, — перебил ее Миро. — Пойми, Джейн, какой бы срочной ни была наша миссия, нам с Вэл в одиночку здесь не справиться. К примеру, моя сестра Эла отлично разбирается во всех этих вирусах, нам бы пригодилась ее помощь. Да и от помощи Квары мы бы не отказались, хотя во всей известной вселенной она занимает второе место по твердолобости и упрямству — не спрашивай, кто первый, Вэл, не нарывайся на комплимент.
— Давайте будем честны сами с собой, — сказала Вэл. — Мы столкнулись с еще одной разумной расой. Почему на контакт должны идти только люди? Почему не пеквенинос? Почему не Королевы Улья — от них тоже хотя бы рабочий должен присутствовать?!
— Именно рабочий, — подметил Миро. — Если нам суждено застрять здесь, то через рабочего мы сможем связаться с Лузитанией. Если что-то случится с анзиблями и Джейн, наши послания все равно…
— Хорошо, хорошо, — умиротворяюще откликнулась Джейн. — Вы меня убедили. Хотя я вижу, в Звездном Конгрессе началась какая-то подозрительная суета, значит, вскоре должны отключить сеть анзиблей.
— Мы быстро, — пообещал Миро. — Как только справимся, сразу на борт.
— Надо не забыть о запасах, — напомнила Вэл. — И…
— Тогда за дело, — решила Джейн. — Вы только что исчезли с орбиты планеты. А на прощание я послала маленький фрагментик Десколады. Одну из тех секций, которые Квара сочла языком, но которая меньше всего изменилась, когда Десколада начала воевать с людьми. Этого вполне хватит, они должны понять, какая именно разновидность вируса достигла нас.
— Вот здорово, и они смогут заслать к нам флот, — «обрадовался» Миро.
— Судя по положению вещей, — сухо промолвила Джейн, — этот адрес им ничего не даст. К тому времени, как флот доберется до планеты, от Лузитании даже пылинки не останется.
— Поражаюсь, с какой надеждой ты смотришь на будущее, — фыркнул Миро. — Я вернусь через час, приведу людей. Вэл, ты займись припасами.
— Сколько брать?
— Сколько влезет, — пожал плечами Миро. — Как сказала одна леность: «Жизнь — это чистое самоубийство». Понятия не имею, насколько мы там застрянем, поэтому чего гадать?
Он открыл шлюз корабля и шагнул на посадочное поле неподалеку от Милагра.
7 «Я предлагаю ей этот жалкий, потрепанный временем сосуд»
Морское каноэ скользило к берегу. Оно долго казалось неподвижным и приближалось так медленно, что почти незаметно было, как вырастают гребцы, в очередной раз возникая над волнами. Но перед самым берегом каноэ вдруг показалось огромным: оно резко набрало ход, полетело по морю, прыгая к берегу с каждой новой волной, и хотя Ванму понимала, что сейчас оно не движется быстрее, чем раньше, ей хотелось крикнуть гребцам, чтобы они шли поосторожнее, что каноэ идет слишком быстро, что его не удержать и оно может в щепки разбиться о берег.
Наконец каноэ преодолело последнюю волну, и его нос, шурша, врезался в песок под бурлящей прибойной водой; гребцы выпрыгнули и потащили каноэ, как детскую тряпичную куклу, на берег, к линии высокого прилива.
Каноэ оказалось на сухом песке, и сидевший посередине его старик медленно встал. «Малу», — подумала Ванму. Она ожидала, что он будет высохший и сморщенный, как старики Пути, согнутые над тростями под тяжестью лет, как креветки. Но спина у Малу была прямой, как у молодого, а тело — массивным, широким в плечах, плотным от налитых мускулов и прослойки подкожного жирка. Только украшения наряда и седые волосы отличали его от гребцов.
Движения этих крупных мужчин не были движениями толстяков, как не были ими и движения Грейс Дринкер. Они двигались величаво, грандиозно, как дрейфуют континенты или как плывут по океану айсберги, да, как айсберги, скрытые водой на три пятых своих огромных размеров, дрейфуют по морю. Движения гребцов были исполнены грациозности, и все же в сравнении с достоинством движений Малу напоминали о суетливости колибри и резкости бросков летучих мышей. Величавость Малу не была искусственной, она не была просто вывеской, впечатлением, которое он пытался создать. Она была в совершенстве его движений, полных гармонии с окружающим миром. Он нашел верную скорость для своих шагов, правильный темп для взмахов рук. Его тело вибрировало в согласии с глубокими, медленными ритмами земли. «Я вижу, как по земле ходит гигант, — подумала Ванму. — Впервые в своей жизни я вижу человека, само тело которого излучает величие».
Малу подошел не к Питеру и Ванму, а к Грейс Дринкер; они обнялись, заключив друг друга в крепкие, почти тектонические объятия. «Наверное, горы вздрогнули, когда они обнялись. — Ванму почувствовала, что дрожит. — Почему я дрожу? Не от страха. Я не боюсь этого человека. Он не причинит мне зла. И все же я дрожу, видя, как он обнимает Грейс Дринкер. Я не хочу, чтобы он повернулся ко мне. Не хочу, чтобы он остановил на мне свой взгляд».
Малу повернулся и впился взглядом в глаза Ванму. Его лицо ничего не выражало. Он просто завладел ее глазами. Она не могла отвернуться, но в ее застывшем взгляде не было ни вызова, ни силы — просто нельзя было смотреть в сторону, пока Малу требовал ее внимания.
Потом он посмотрел на Питера. Ванму хотела повернуться и понаблюдать, почувствует ли Питер силу в глазах этого человека. Но повернуться она не смогла. Когда же наконец, через довольно продолжительное время, Малу отвел взгляд, она услышала, как Питер с обычной своей грубостью буркнул: «Сукин сын!», и поняла, что и его пробрало.
Прошло много долгих минут, прежде чем Малу уселся на циновку под навесом, который построили только этим утром и специально для этого момента и который, как уверяла Грейс, будет немедленно сожжен, как только Малу уедет, чтобы никто и никогда не сидел под ним снова. Затем Малу поднесли еду; Грейс предупредила их, что никто не будет есть с ним или смотреть, как он ест.
Но Малу не коснулся еды. Вместо этого он кивком указал на Ванму и Питера.
Все были поражены. И Грейс Дринкер тоже. Но Грейс тут же направилась к ним, кивая.
— Он зовет вас.
— Вы же сказали, что нам нельзя есть с ним? — удивился Питер.
— Если он не позовет вас. Но с чего ему звать вас? Я не понимаю, что это означает.
— Он нас подставит под смерть за святотатство? — поинтересовался Питер.
— Нет, он не бог, он — человек. Святой человек, мудрый и великий человек, но обидеть его — не святотатство, а просто невыносимо плохие манеры, поэтому не обижайте его, пожалуйста, идите.
Они направились к Малу.
Когда они остановились напротив него, разделенные только едой в чашах и корзинах, Малу обрушил на них поток самоанских слов.
Или не самоанских? Ванму поглядела на Питера и увидела, что тот озадачен.
— Джейн не поняла, что он сказал, — объяснил он.
Джейн не поняла, но поняла Грейс Дринкер.
— Он обращается к вам на древнем священном языке. В нем нет английских или других европейских слов. Это язык, на котором обращаются только к богам.
— Тогда почему он обращается на нем к нам? — удивилась Ванму.
— Не знаю. Он не думает, что вы боги. Ни ты, ни он. Но он говорит, что вы принесли бога к нему. Он хочет, чтобы вы сели и попробовали еду первыми.
— А нам это можно? — спросил Питер.
— Я умоляю вас это сделать, — ответила Грейс.
— Я правильно понял, что тут нет никакого подготовленного сценария? — поинтересовался Питер.
Ванму послышалась некоторая неуверенность в его голосе, и она поняла, что его шутка была чистейшей бравадой, попыткой спрятать страх. Возможно, как и все его шутки.
— Сценарий есть, — сказала Грейс. — Но не ты написал его, и я его тоже не знаю.
Они сели. Отведали из каждой чаши, попробовали из каждой корзины, которые Малу предлагал им. После них и он зачерпывал и пробовал, жуя то, что жевали они, глотая то, что они глотали. У Ванму не было аппетита. И она надеялась, что от нее не ждут, что она съест столько же, сколько на ее глазах съедали самоанцы. Ее вырвет намного раньше. Но еда, очевидно, была не столько удовольствием, сколько ритуалом. Они попробовали все, но ничего не доели. Малу снова обратился к Грейс на священном языке, а она передала распоряжение обычной речью; несколько человек подошли и унесли корзины.
Затем приблизился муж Грейс с сосудом. В нем оказалось какая-то жидкость, поскольку Малу взял его в руки и сделал глоток. Затем он предложил сосуд им. Питер принял его, попробовал.
— Джейн говорит, что это, должно быть, кава. Слаботоксичная, но священная — местный символ гостеприимства.
Ванму попробовала. Вкус был фруктовый, но из глаз у нее брызнули слезы, а во рту остался привкус и сладости, и горечи одновременно.
Малу кивнул Грейс, она подошла и опустилась на колени на ковер плотно переплетенной травы за пределами крытого убежища. Она — переводчик, а не участник церемонии.
Малу обрушил на них длинный поток самоанского.
— Снова священный язык, — пробормотал Питер.
— Пожалуйста, не говори ничего, что не предназначено для ушей Малу, — тихо сказала Грейс. — Я должна переводить все, и если твои слова будут неуместными, это может оказаться страшным оскорблением.
Питер кивнул.
— Малу говорит, что вы принесли с собой богиню, которая танцует на паутинных нитях. Я никогда не слышала о такой богине, а я думала, что мне известно все учение моего народа, но Малу знает много такого, чего не знает никто, кроме него. Он говорит, что обратится к этой богине, он знает, что она находится на пороге смерти, и скажет ей, как она может спастись.
«Джейн, — подумала Ванму. — Он знает про Джейн! Как это может быть? И как может он, ничего не понимая в технологии, рассказать компьютерному существу, как ей спасти себя?»
— Теперь он расскажет вам, что должно случиться, и хочет, чтобы я сразу предупредила вас: рассказ будет долгим, и вы должны сидеть спокойно и не делать попыток его торопить, — продолжала Грейс. — Он должен привязать рассказ к контексту. Он должен рассказать вам историю всего живого.
Ванму знала, что может почти неподвижно сидеть на циновке часами, в конце концов, она делала это всю свою жизнь, но Питер не привык сидеть так — поза была для него неудобной. Он, должно быть, уже измучился.
Видимо, Грейс поняла это по его глазам или просто знала западных людей.
— Вы можете шевелиться время от времени, но не резко и не сводя с него глаз.
Ванму задумалась: «Какое же количество всяких правил и требований Грейс выполняет, когда приезжает одна?» Сам Малу выглядел более раскованно. Накормил их, хотя Грейс думала, что никому нельзя с ним есть. Очевидно, она знает правила не лучше, чем они.
Ванму не шевелилась. И не сводила глаз с Малу.
Грейс переводила:
— И сегодня по небу летят облака — солнце гонит их, и все же еще не упало ни капли дождя. Сегодня моя лодка летела через море вослед солнцу, и все же не высекла огонь, когда ударилась в берег. Так было и в первый день всех дней, когда Бог коснулся небесного облака и раскрутил его так быстро, что оно превратилось в огонь и стало солнцем, а затем все другие облака, вращаясь, начали совершать круги вокруг солнца.
«Это не может быть исконной легендой самоанцев, — подумала Ванму. — Они никак не могли знать коперниковской модели Солнечной системы, пока ее не принесли западные люди. Значит, Малу знает не только древнее учение, но и кое-что поновее, и комбинирует старое с новым».
— Затем внешние облака стали дождем и проливались, пока не вытекли, и остались только вертящиеся шары воды. В этой воде плавала огромная рыба огня, которая поедала все нечистое и изрыгала пожранное огромными сгустками пламени, а те извергались вверх из моря, падали горячим пеплом и снова стекали вниз реками пылающей породы. Из отрыжки огненной рыбы росли из моря острова, из нее выползли черви, которые пресмыкались, извиваясь, пока не коснулись их боги, — и одни черви стали людьми, а другие — животными.
— Все животные привязаны к земле крепкой лозой, которая вьется, оплетая их. Никто не видит этой лозы, потому что это лоза богов.
«Филотическая теория, — подумала Ванму. — Она учит, что все живые существа имеют переплетенные связи, которые тянут их вниз, привязывая к центру Земли. Всех, кроме людей».
Грейс перевела следующую прядь языка:
— Только люди не были привязаны к земле. Только их не оплетала лоза, которая тянула бы их книзу, но была паутина — сеть света, сплетенная безо всякого бога, которая связывала их с солнцем. Поэтому все другие животные склонялись перед человеком — ведь лоза тянула животных вниз, а сеть света увлекала людские глаза и сердца ввысь.
Она влекла человеческие глаза вдаль, но все же они видели ненамного дальше тварей с опущенными глазами; она влекла ввысь человеческие сердца, но все же их сердца могли только надеяться, потому что небо они могли видеть только светлым днем, а ночью, когда становятся видны звезды, они становились слепыми к близким предметам, и человек едва различал свою жену в тени собственного дома, хотя мог видеть звезды настолько далекие, что их свет, чтобы поцеловать глаза человека, шел к нему сотни человеческих жизней.
Век за веком, поколение за поколением люди с надежной смотрели своими полуслепыми глазами вверх, останавливая свой взгляд на солнце, упираясь в небо, вглядываясь в звезды и тени и понимая, что за этими пределами существует невидимое для них, но и представить себе не могли, что же там скрыто.
Затем во времена войн и страха, когда все надежды казались утраченными, ткачи из далекого мира, которые не были богами, но знали богов, а каждый ткач сам был паутиной — сетью с сотнями прядей, тянущихся к их рукам и ногам, глазам, ртам и ушам, смогли сплести сеть такую большую и прочную и раскинуть ее так широко, что надеялись поймать в нее всех людей и, удерживая их, уничтожить. Но вместо этого сеть поймала далекую богиню, богиню настолько сильную, что никакой другой бог не смел узнать ее имя; богиню настолько быструю, что никакой другой бог не мог заглянуть ей в лицо, — эта богиня запуталась в сети, которую они раскинули. Только она была слишком быстрой, чтобы ее можно было удержать на одном месте и уничтожить. Она носилась вверх и вниз по нитям, касалась всех нитей, каждой нити, которая тянулась от человека к человеку, от человека к звезде, от ткача к ткачу, от света к свету, кружилась в них. Она не могла сбежать, но она и не хотела этого, поскольку теперь все боги увидели ее и все боги знали ее имя, и она знала все, что было известно, слышала все слова, которые произносились, читала каждое слово, которое было написано, а своим дыханием она выдыхала людей за пределы, которых достигает свет любой звезды, и затем набирала дыхание снова, и люди возвращались, и когда они возвращались, они иногда приносили с собой новых людей, которые никогда не жили раньше; и потому, что она никогда не остается неподвижной в сети, она выдыхала их в одном месте, а затем втягивала в другое, так, что они пересекали пространство между звездами быстрее, чем проходит его любой свет, и так посланцы богини были выдохнуты из дома друга Грейс Дринкер Аимаины Хикари и втянуты назад на этот остров, на этот берег, под эту крышу, где Малу виден красный язык богини, касающийся уха одного из ее избранных.