— Я даже не пытался его останавливать, — признался Эндер. — Наоборот, я хотел, чтобы он поехал. Он осуществлял свою самую заветную мечту.
— Это я тоже понимаю. Все правильно. Он правильно поступил, что поехал. И его смерть — это тоже правильный выбор, потому что своей смертью он многого добился.
— Он спас Лузитанию от катастрофы.
— И обратил многих пеквенинос в Божью веру.
Она рассмеялась, как смеялась раньше, заразительным, искренним смехом. Этот смех Эндер ценил больше всего на свете, потому что звучал он так редко.
— Деревья уверовали в Иисуса, — покачала головой она. — Кто б мог подумать?
— Пеквенинос уже прозвали его святым Стефаном, Покровителем Деревьев.
— Ну, это они поспешили. Для этого требуется некоторое время. Сначала его нужно канонизировать. На его гробнице должна свершиться пара-другая чудес. Можешь мне поверить, уж мне-то эта процедура известна.
— Мучеников в наши дни не так много, — возразил Эндер. — Его обязательно канонизируют. Люди будут молиться, чтобы он заступился за них перед Иисусом, и молитвы их исполнятся, потому что если кто и заслужил право быть выслушанным Иисусом, так это твой сын Эстевано.
По щекам ее покатились слезы.
— Мои родители были мучениками, и скоро их причислят к лику святых, — грустно улыбнулась она. — Мой сын стал святым. Набожность передается через поколение.
— Да уж. Твое поколение прославилось эгоистичным гедонизмом.
Она повернулась к нему, по пыльным щекам, оставляя грозные дорожки, текли слезы, ее блестящие глаза глядели прямо в его сердце. Эту женщину он безумно любил.
— Я не раскаиваюсь в изменах мужу, — произнесла она. — Разве может Христос простить меня, если я ничуть не сожалею об этом? Но если б я не спала с Либо, мои дети никогда бы не появились на свет. Против такого исхода Господь вряд ли бы стал возражать…
— По-моему, сам Иисус сказал: «Я, Господь, буду прощать, кого прощу. Но вы должны простить всех людей».
— Нечто вроде того, — кивнула она. — Я не особый знаток писаний. — Протянув руку, она коснулась его щеки. — Ты так силен, Эндер. Но выглядишь усталым. Как можешь ты уставать? Вселенная по-прежнему зависит от тебя. Может, не все человечество, но этот мир — точно. Ты должен спасти его. Но ты устал.
— Усталость источила меня, — признался он. — А ты забрала с собой последнюю каплю крови.
— Странно, — промолвила она. — Мне казалось, что я вырезала у тебя раковую опухоль.
— Новинья, ты так и не научилась понимать, чего именно добиваются от тебя люди. Ты не знаешь, чего желают твои близкие. Порой мы с не меньшей радостью принимаем боль, чем помощь.
— Поэтому-то, Эндер, я и пришла сюда. Я отказалась от решений. Я доверялась собственным суждениям. Я доверялась тебе. Я верила Либо, Пипо, отцу и матери, Квиму, но все лишь разочаровывали мою веру или уходили… Нет, я знаю, ты никуда не ушел, и понимаю, что ты ни в чем не виноват. Нет, Эндрю, выслушай меня, выслушай. Проблема заключалась совсем не в тех людях, которым я верила, проблема заключалась в том, что я верила им, тогда как ни один человек не мог принести мне то, в чем я нуждалась. Понимаешь, я искала освобождения. Я нуждалась — и нуждаюсь до сих пор — в искуплении. Но ты не в силах мне его дать — ты дал мне больше, чем от тебя требовалось, Эндрю, но у тебя нет того, в чем я больше всего нуждаюсь. Только Избавитель, только Помазанник Божий способен подарить мне освобождение. Ты понимаешь меня? И искупить свою вину я могу только в том случае, если посвящу оставшуюся жизнь Ему. Поэтому я здесь.
— Пропалываешь грядки.
— Отделяю зерна от плевел, — улыбнулась она. — Пропалывая грядки, я помогаю людям — они получат много хорошей картошки. И мне не нужно постоянно быть на виду, постоянно привлекать к себе внимание, чтобы ощущать полноту жизни. Однако ты, придя сюда, напомнил мне, что, даже обретя счастье, я причиню кому-то нестерпимую боль.
— Это не так, — возразил Эндер. — Потому что я иду с тобой. Я вместе с тобой присоединюсь к ордену. В него допускаются только супружеские пары, а мы с тобой женаты. Без меня ты в него не вступишь, а тебе это нужно. Зато вместе со мной тебя примут. Что может быть проще?
— Проще? — удивилась она. — Ну, во-первых, ты не веришь в Бога.
— Почему ты так решила? — раздраженно спросил Эндер.
— Ты допускаешь существование Бога, а это несколько не то, что имею в виду я. Ты не веруешь в него так, как верует в своего сына мать. Она не ставит под сомнение его СУЩЕСТВОВАНИЕ — почему она должна в этом сомневаться? — она имеет в виду свою веру в его будущее, она верует, что он будет следовать той доброте, которая заложена в нем. Она доверяет ему будущее, вот насколько глубока ее вера. Но твоя вера в Христа вовсе не так глубока. Ты по-прежнему веришь в себя, Эндрю. Веришь в людей. Ты разослал во все концы вселенной свои маленькие копии, тех детей, которых создал во время посещения преисподней. Ты сейчас стоишь рядом со мной, среди этих стен, но сердце твое мечется между планетами, пытаясь остановить флот. Ты ничего не оставляешь Господу. Ты не веришь в него.
— Прости, но если Бог намерен делать все сам, зачем ему было создавать нас?
— Ну да, насколько я помню, один из твоих родителей был еретиком. Вот где берут исход твои самые странные предположения.
Она частенько в шутку вспоминала об этом, прохаживаясь на тему его детства, но на этот раз ни он, ни она не засмеялись.
— Я верую в ТЕБЯ, — сказал Эндер.
— Но советуешься с Джейн.
Он сунул руку в карман, достал из него что-то и, протянув ей, разжал кулак. Это была сережка с драгоценным камнем, из которого торчало несколько крошечных проводков. Она походила на мерцающую жемчужину, вырванную из морской раковины, где покоилась веками. Сначала Новинья не узнала ее, но наконец она догадалась, что это такое, и, подняв глаза, посмотрела на ухо Эндера. Сколько она его знала, Эндер все время носил в ухе эту сережку, посредством которой он общался с Джейн, ожившей компьютерной программой, самым старым, самым дорогим, самым верным спутником и товарищем.
— Эндрю, неужели ты пошел на это ради меня?
— Честно говоря, я не был уверен, что эти стены удержат меня, пока на ухо будет постоянно нашептывать голосок Джейн, — признался он. — Я все с ней обсудил. Все объяснил. Она понимает. Мы остались друзьями. Но не компаньонами.
— Ох, Эндрю… — Теперь Новинья разрыдалась по-настоящему. Обняв Эндера, она прижалась к его груди. — Если бы ты сделал это пару лет назад, даже пару месяцев назад…
— Может, я и не верую в Иисуса так, как веруешь в него ты, — сказал Эндер, — но, может, я буду верить в тебя, а ты будешь верить в него?
— Ты не выживешь здесь.
— Рядом с тобой я выживу где угодно. Я не столько устал от мира, сколько от решений. Я устал решать. Устал пытаться найти решение.
— Но именно этим мы здесь и занимаемся, — произнесла она, немножко отстраняясь от него.
— Здесь мы можем быть не разумом, но детьми этого разума. Мы можем быть руками и ногами, губами и языком. Мы можем исполнять, но не решать.
Тихонько охнув, он встал на колени и сел прямо на землю, устроившись среди невысоких побегов картофеля. Грязной рукой он вытер лоб, хотя знал, что это не поможет, лишь превратит пыль в грязь.
— Ты так все красиво изложил, Эндрю, что я почти поверила тебе, — сказала Новинья. — Неужели ты решил отказаться от роли героя в собственной саге? Или это очередная хитрая уловка? Ты теперь решил уйти в монастырь и стать самым великим среди нас?
— Знаешь ли, я никогда не жаждал величия и славы. Которых, кстати, никогда у меня не было.
— Эндрю, ты такой прекрасный рассказчик, что сам веришь в собственные сказки.
Эндер поднял голову.
— Прошу тебя, Новинья, позволь мне жить рядом с тобой. Ты моя жена. Моя жизнь лишится смысла, если я потеряю тебя.
— Мы можем жить здесь как муж и жена, но мы не сможем… ну, ты знаешь…
— Мне известно, что «фильос», вступая в орден, отказываются от вступлений в интимную связь, — кивнул Эндер. — Но я твой муж. И поскольку я все равно ни с кем не занимаюсь сексом, в число этих «ни с кем» я могу включить и тебя.
Он криво улыбнулся.
Она ответила ему печальной, сочувствующей улыбкой.
— Новинья, — снова заговорил он, — меня больше не интересует жизнь. Во всем мире для меня осталась одна только жизнь — твоя. И если я потеряю тебя, мне больше не за что будет держаться.
Он сам не до конца понял смысл сказанного. Эти слова сами сорвались с его губ. Он знал лишь одно: им управляла не жалость к себе, он сказал чистую правду. Не то чтобы ему в голову лезли мысли о самоубийстве, отшельничестве и прочих глупостях. Скорее он как будто затухал. Терял силы. Лузитания казалась ему все менее и менее реальной. Рядом с ним по-прежнему находилась Валентина, его сестра и верный друг. Она напоминала ему скалу, ее жизнь была реальной, но он не видел этого, потому что Валентина в нем не нуждалась. Пликт, его непрошеная-незваная ученица, может, и нуждалась в Эндере, но не в живом, реальном человеке, — а в его образе. Так, кто там еще? Дети Новиньи и Либо, которых он воспитал как своих собственных, которых любил как своих собственных детей… Они уже повзрослели, а поэтому перестали нуждаться в Эндере. Джейн, которая однажды чуть не самоуничтожилась, когда он на какой-то час лишил ее своего внимания, тоже не искала его общества, потому что у нее был Миро, а потом еще появился Питер…
Питер. Юная Валентина. Откуда они взялись? Они украли его душу и забрали с собой. Они совершали поступки, которые когда-то совершал он сам. А Эндер тем временем ждал на Лузитании и… тихонько угасал. Вот что он имел в виду. Если он потеряет Новинью, что удержит его в теле, в котором он несколько тысячелетий путешествовал по вселенной?
— Здесь я не могу решать, — покачала головой Новинья.
— Можешь, — сказал Эндер. — Ты сама должна решить, нужен ли я тебе как один из «Ос Фильос да Менте де Кристо». Если это так, то с остальными препятствиями, думаю, я справлюсь.
Она язвительно рассмеялась:
— Препятствия? Такие люди, как ты, не знают слова «препятствия». Всевозможные преграды для них лишь ступени, по которым они поднимаются вверх.
— Такие люди, как я?
— Да, такие люди, как ты, — подтвердила Новинья. — Хотя подобных тебе я никогда не встречала. Как бы я ни любила Либо, он ни разу в жизни не был настолько живым, как ты обычно. Впервые я поняла, что люблю, когда полюбила тебя. Я скучала по тебе больше, чем по своим детям, больше, чем по родителям. Больше, чем по всем тем людям, которых я когда-либо любила и потеряла. Но то, что думаю я только о тебе одном, вовсе не означает, что людей, подобных тебе, не существует. Вселенная велика. Ты ж не можешь быть единственным в своем роде, а?
Он раздвинул картофельную ботву и мягко положил ей руку на бедро.
— Значит, ты по-прежнему любишь меня? — спросил он.
— Ты за этим пришел? Чтобы выяснить, люблю ли я тебя?
— Отчасти, — кивнул он.
— Люблю, — сказала она.
— Значит, я могу остаться?
Она разрыдалась. Громко и безутешно. Опустившись на землю, она закрыла лицо ладонями; совершенно забыв про хрупкие, ломкие стебли растений, он пододвинулся к ней, чтобы обнять ее, прижать к себе. Выплакавшись, она повернулась и, обвив его шею руками, прижалась к нему крепко-крепко, так же, как он — к ней.
— О, Эндрю, — прошептала она охрипшим и севшим от рыданий голосом, — неужели Господь Бог настолько любит меня, что возвращает тебя в мои объятия? Именно сейчас, когда я так в тебе нуждаюсь…
— Я буду с тобой, пока смерть не разлучит нас, — пообещал Эндер.
— Смерть я уже видела, — сказала она. — И поэтому молюсь, чтобы на этот раз Господь забрал меня первой.
3 «Нас слишком много»
Из всех обгоняющих свет судов, которые под командованием Джейн то ныряли во Вне-мир, то возвращались в привычную вселенную, только шаттл Миро выглядел как настоящий космический корабль. Да и то только потому, что когда-то этот Шаттл доставлял пассажиров и груз с борта огромных межзвездных транспортов, время от времени появлявшихся на орбите Лузитании. Однако новые корабли могли перемещаться непосредственно с одной планеты на другую, поэтому нужда во всевозможных системах жизнеобеспечения и горючем сразу отпала. А поскольку Джейн необходимо было удержать в памяти точный образ каждого суденышка, чем проще они были, тем лучше. Хотя вряд ли их можно было называть судами в полном смысле этого слова. Эти «космические корабли» были обыкновенными кабинками без окон, без мебели, напоминающими примитивные школьные кабинеты. Поселенцы Лузитании называли их теперь «encaixarse», что в переводе с португальского означало «залезть в коробку» или, если быть более буквальным, «окоробиться».
Миссией Миро было исследование и поиск новых планет, пригодных для жизни трех разумных рас — людей, пеквенинос и Королев Улья. Для этого ему требовалось настоящее космическое судно. Несмотря на то что Джейн мгновенно перемещала его от планеты к планете с краткой остановкой во Вне-мире, Миро не рассчитывал, что они сразу окажутся на земле с пригодной для дыхания атмосферой. При первом изучении планеты Джейн сначала выводила корабль на орбиту, чтобы Миро мог снять показатели с приборов и провести подробный анализ. Высаживались они только на тех мирах, где требовалось окончательное решение — использовать эту планету в дальнейшем или нет.
Путешествовал он не один. В одиночку здесь не справиться, нужно было, чтобы все его выводы проверялись еще раз. Задание, порученное Миро на Лузитании, было самым опасным, поскольку, открывая шлюз космического корабля, он никогда не знал, что его ждет за дверями — может, там затаилась какая-нибудь непредвиденная опасность. Мысли о собственной незаменимости давным-давно оставили Миро. Проведя в искалеченной оболочке несколько долгих лет, он много раз призывал смерть, поэтому теперь, после того как во время первого путешествия во Вне-мир ему вернулось прежнее, молодое тело, каждая секунда, каждый час, каждый день новой жизни казались ему незаслуженным даром. Он никогда не стал бы разменивать свое новое тело по пустякам, но не отказывался рисковать им ради других людей. Однако кто еще мог разделить подобное отношение к жизни и стать его спутником?
Юная Валентина была создана, во всех смыслах этого слова. Она появилась прямо на глазах у Миро — одновременно с его новым телом. У нее не было прошлого, не было родственников, ее ничего не связывало с этой вселенной, кроме разве что Эндера, чей разум создал ее и Питера, такое же искусственное создание, как и она. Впрочем, она еще как-то была связана с первой Валентиной, «настоящей Валентиной», как ее называла юная Вэл. Однако ни для кого не было секретом, что старая Валентина не горела особым желанием встречаться с этой юной красавицей, один факт существования которой был едкой насмешкой над ней. Кроме того, юная Вэл была создана Эндером как воплощение идеальных добродетелей. Она была абсолютно искренна в своем желании пожертвовать собой ради людей. Поэтому, куда бы Миро ни направлялся в своем шаттле, повсюду его сопровождала юная Вэл, его спутница, его надежная помощница, его постоянная поддержка.
Но не друг. Ибо Миро прекрасно понимал, что есть Вэл на самом деле: замаскировавшийся Эндер. Она не женщина. Любовь и преданность передались ей по наследству от Эндера. Она испытанный товарищ, ей можно доверять, но эти качества принадлежат Эндеру, а не ей самой. В ней нет ничего своего. Поэтому, хоть Миро и привык к ее обществу, хоть он шутил с ней и смеялся, как не смеялся ни с кем другим, все же он не мог полностью положиться на нее, не мог позволить себе почувствовать к ней какую-то привязанность. Если она и заметила его отношение к ней, она ничего не сказала; если это ей и причиняло боль, то боль эту она ничем не выдала.
Она лишь радовалась новым успехам и настаивала на том, чтобы действовать побыстрее. «Совсем не обязательно тратить целый день на изучение одной планеты», — с самого начала заявила она и доказала свою правоту, составив расписание таким образом, что в день они совершали по три путешествия. Посетив три планеты, они отправлялись домой, на Лузитанию, которая уже мирно спала; ночь они проводили на корабле и выходили только в тех случаях, когда нужно было предупредить о проблемах, с которыми могут столкнуться колонисты на новооткрытых мирах. Три планеты в день означало только то, что в день они изучают по три пригодных к обитанию мира. Когда Джейн забрасывала их на планету, с первого взгляда на которую становилось ясно, что она им не подходит — встречались, к примеру, миры, полностью покрытые водой или лишенные всякой жизни, — Миро и Вэл без малейшего промедления двигались дальше, к следующей цели. И так далее, иногда, в дни, когда, казалось, все валится из рук, они посещали по пять-шесть таких «пустышек». Юная Вэл загоняла себя и Миро до смерти, день за днем, но Миро безропотно сносил ее явно завышенные требования, поскольку знал, что необходимо работать как можно быстрее.