— Как вы можете любить женщину, допустим, с ирландскими, польскими или бразильскими корнями? — прозвучал встречный вопрос. — Как вы можете любить женщину другой расы? Или другого вероисповедания? Я люблю свою принцессу именно такой, какая она есть, а не такой, какой она могла бы быть, — он на секунду замолчал. — Почему вы улыбаетесь?
— Я подумал, что в этом году урожай весьма рациональных сумасшедших.
Он в ответ сделал жест в сторону одной из фотографий Лайзы.
— Полагаю, у нее с вами не было ничего общего.
— Очень даже было. Всё. Кроме происхождения, религии и воспитания. Странно, не правда ли?
— Почему же? — удивился он. — Мне, допустим, никогда не приходило в голову, что странно любить марсианскую женщину.
— Думаю, если вы способны поверить, что на Марсе вообще есть люди и что они вылупляются из яиц, то полюбить одну из марсианок не так уж сложно.
— Почему вы считаете, что верить в лучший мир — это сумасшествие? В мир красоты и рыцарства, манер и благородства? И почему я не могу полюбить самую совершенную женщину этого мира? Не сумасшествие ли верить во что-то другое? Если вы повстречали свою принцессу, будет ли разумным рвать с ней всякую связь?
— Мы не о моей принцессе говорим, — перебил я его раздражённо.
— Мы говорим о любви.
— Множество людей вокруг любят друг друга. При этом никто из-за этого не отправился на Марс.
— А сейчас мы говорим о тех жертвах, которые совершаются ради любви, — он печально улыбнулся. — Например, вот он я, посреди ночи, в сорока миллионах миль от своей принцессы, рядом с человеком, полагающим, что психлечебница — самое подходящее для меня место.
— Тогда зачем ты вернулся с Марса? — поинтересовался я.
— Это происходит без моего участия, — он помолчал, предавшись воспоминаниям. — Когда это случилось впервые, я подумал, Господь Всемогущий решил проверить меня, как проверял Иова. Я провёл десять долгих лет здесь, прежде чем смог вернуться.
— И ты никогда не задумывался, действительно ли происходящее с тобой реально?
— Античные города, впадины на дне высохших океанов, великие битвы, злобные зеленокожие воины — может быть, я их выдумал. Но я никогда не смог бы выдумать любовь к моей прекрасной принцессе — любовь была со мной каждое мгновение, каждый мой день — звук ее голоса, прикосновения к коже, аромат локонов. Не мог я этого выдумать.
— Это должно быть хоть каким-то утешением во время ссылки, — попытался приободрить его я.
— Утешение и пытка, — отчасти согласился он. — Каждый день смотришь в небо, зная, что она и сын, которого никогда не видел, так невообразимо далеко.
— Но сомнений у тебя никогда не возникало?
— Никогда, — ответил он. — До сих пор помню последние написанные мной слова: «Я верю, что они ждут меня, и что-то подсказывает мне, что очень скоро я смогу в этом убедиться».
— Реальность это или нет, по крайней мере, ты в это твёрдо веришь, — сказал я. — Ты не видел, как твоя принцесса умирает у тебя на руках.
Он пристально на меня посмотрел, словно в некой нерешительности насчёт слов, которые он собирался произнести. И всё-таки заговорил.
— Я умирал уже множество раз, и, если будет угодно Провидению, завтра я вновь умру.
— О чём ты говоришь?
— Сквозь пространство между мирами путешествует только моё сознание, — пояснил он. — А тело всё это время остается безжизненной кучей мышц.
— И оно не гниёт, не разлагается, а просто ждёт тебя в том виде, в котором ты его покинул? — я допустил в голос изрядную долю сарказма.
— Не могу этого объяснить, — он развёл руками. — Мне остаётся лишь воспользоваться этим преимуществом.
— И меня должен как-то утешить факт, что какой-то сумасшедший, всерьёз считающий себя Джоном Картером, намекает мне, что моя Лайза может неким непостижимым мне образом жить на Марсе?
— Это вполне может утешить меня, — с нажимом сказал он.
— Да, но ты ведь сумасшедший.
— Неужели так глупо полагать, что у нее может получиться нечто, оказавшееся по силам мне?
— Конечно, — сказал я.
— Если у вас, допустим, смертельная болезнь, неужели так уж глупо хвататься за любую соломинку, верить словам любого шарлатана, утверждающего, что он способен вас излечить? Полагаю, это гораздо лучше, нежели просто пассивно сидеть и ждать смерти.
— Итак, ты уже успел переквалифицироваться из сумасшедшего в шарлатана?
— Нет, — прозвучал ответ. — Я всего лишь человек, боящийся смерти меньше, нежели потери своей принцессы.
— Молодец, да и только! Я свою уже потерял.
— На десять месяцев. Я потерял свою на десять лет.
— Есть небольшое различие, — заметил я. — Моя мертва. Твоя — нет.
— Есть ещё одно различие, — сказал он в свою очередь. — Я нашёл в себе смелость, чтобы отыскать свою принцессу.
— Но моя-то не потерялась. Я точно знаю, где она.
Он покачал головой.
— Вам известно только, где находится самая ее незначительная часть.
— Я был бы не прочь стать сумасшедшим, если бы у меня была твоя вера, — вздохнул я.
— Веры не нужно. Единственное, что необходимо — это смелость поверить не факту, а некой возможности, вероятности.
— Смелость — для воинов, — ответил я, — а не для шестидесятичетырёхлетних вдовцов.
— У каждого человека есть определённый источник смелости, о котором он даже не подозревает, — уверил меня Джон. — Может, ваша принцесса не на Барзуме. Может, никакого Барзума вообще нет, а я — всего лишь сумасшедший, каким вы меня, в принципе, и считаете. Достаточно ли вам того, что вас окружает, или всё-таки хватит смелости на надежду, что я могу оказаться прав?
— Конечно, я очень надеюсь, что ты прав! — раздражённо согласился я. — И что?!
— Надежда ведёт к вере, а вера ведёт к действию.
— В психушку она ведёт.
Он смерил меня взглядом, полным грусти и жалости, после чего спросил:
— Была ли ваша принцесса совершенной?
— Во всём! — убеждённо воскликнул я.
— Она вас любила?
Я предвидел его следующий вопрос, но не мог ответить по-другому.
— Да.
— Могла ли совершенная во всем принцесса любить труса или сумасшедшего?
— Хватит! — оборвал я его. — Я и так чуть не слетел с катушек в эти ужасные десять месяцев! Потом появляешься ты и предлагаешь мне выбор, который звучит так заманчиво. Я не могу провести остаток жизни, кусая локти в надежде найти какой-нибудь способ вновь ее увидеть!
— Почему?
Сперва я подумал, что он просто издевается надо мной. Потом понял, что он абсолютно серьёзен.
— Если не брать во внимание тот факт, что это полнейшее безумие, то в том случае, если я пойду у тебя на поводу, я не смогу завершить ни единого начатого здесь дела.
— А чем вы сейчас занимаетесь? — вежливо поинтересовался он.
— Ничем, — признался я, в одно мгновение лишившись всей своей убеждённости. — Каждым утром я просыпаюсь только для того, чтобы прождать, как ещё один день доковыляет до своей смерти, после чего отправляюсь спать. Засыпаю, не имея возможности видеть ее лицо, чтобы проснуться следующим утром.
— И вы полагаете, что это рациональное поведение разумного человека?
— Реалиста, — поправил я его. — Она ушла и никогда уже не вернётся.
— Вы очень переоцениваете реальность, — отозвался он. — Реалист видит кремний; сумасшедший видит машину, имеющую способность думать. Реалист видит всего лишь плесень; сумасшедший видит в ней лекарство, способное волшебным образом излечить множество болезней. Реалист смотрит на звёзды и думает: «Зачем беспокоиться?» Сумасшедший смотрит на эти же звёзды и спрашивает себя: «А зачем сидеть без дела?» — он на миг замолчал и пристально посмотрел мне в глаза. — Реалист скажет: «Моя принцесса мертва». Сумасшедший скажет: «Джон Картер нашёл способ, как преодолеть смерть, так может, и ей это удалось?»
— Если бы я только мог так сказать.
— В чём проблема? — нажимал он.
— Я не сумасшедший.
— Мне крайне жаль вас.
— А мне тебя нет, — ответил я.
— А что же вы чувствуете по отношению ко мне?
— Зависть, — ответил я. — Они придут завтра или послезавтра и заберут тебя туда, откуда ты сбежал, и ты будешь убежден в собственной правоте точно так же, как сейчас. Ты будешь твёрдо уверен, что твоя принцесса ждёт тебя. И всё время будешь пытаться сбежать, чтобы вернуться на Барзум. У тебя есть вера, надежда и смысл жизни. Если бы только у меня было хотя бы что-то одно из этого списка.
— Это вполне достижимо.
— Для воинов — вполне возможно, но не для престарелых вдовцов, страдающих артритом и мучающихся повышенным давлением, — сказал я, поднимаясь на ноги. Он с любопытством смотрел на меня. — Слишком много сумасшествия для одной ночи, — обратился я к нему. — Я ложусь спать. Если хочешь, можешь спать на диване, но на твоём месте я бы ушел ещё до того, как они придут с обыском. Если спустишься в подвал, найдёшь там одежду и пару стареньких ботинок. Можешь взять их себе, так же, как и плащ из шкафа.
— Спасибо за гостеприимство, — ответил он, когда я поднимался по лестнице. Потом добавил: — Прошу меня извинить за все те болезненные воспоминания о вашей принцессе, причиной которых я стал.
— Воспоминания я лелею, — я горько улыбнулся. — А вот настоящее действительно болезненно.
Я поднялся по лестнице и лёг в постель одетым, провалившись в сон, полный видений о Лайзе — живой и улыбающейся. Как всегда по ночам.
Когда я проснулся наутро и спустился в зал, он уже ушёл. Вначале я подумал, что он принял мой совет к сведению и решил улизнуть от своих преследователей, но затем, выглянув в окно, я увидел его на том самом месте, где нашёл его вчерашней ночью.
Он лежал лицом в снегу, в чём мать родила, вытянув руки вдоль тела. Еще до того, как проверить его пульс, я прекрасно знал, что он мёртв. Хотел бы я сказать, что он умер со счастливой улыбкой на устах, но улыбки не было — он выглядел таким же замёрзшим бедолагой, каким я его нашёл в первый раз.
Я вызвал полицию. Они приехали в течение часа и забрали тело. Сказали мне, что никаких сообщений о сбежавших сумасшедших не поступало.
На следующей неделе я несколько раз пытался прояснить этот вопрос, но они просто не могли установить его личность. Отпечатки пальцев и ДНК нигде не значились, к тому же он не соответствовал никому из пропавших без вести. Не знаю точно, когда они закрыли дело, но никто так и не появился, чтобы опознать беднягу, и они в конце концов похоронили его. Безымянная могила, девственно чистый камень. На том же самом кладбище, где похоронена Лайза.
Как обычно, посещая Лайзу каждый день, я также начал навещать и могилу Джона, не в силах объяснить самому себе причины, почему я это делаю. Он вызвал во мне сумасшедшие, неприятные мысли, от которых я не мог отделаться, размыл грань между желаемым и возможным, и оттого было особенно обидно. Более того, он сам был мне неприятен: он умер в твёрдой уверенности, что вскоре увидит свою принцессу, в то время как я жил в твёрдой уверенности, что никогда более не увижу свою.
Я не уставал задумываться над тем, кто же из нас в действительности был прав — тот, кто приспосабливал реальность под свою полную уверенность или тот, кто довольствуется воспоминаниями, поскольку у него не хватило смелости попытаться создать новые.
С течением времени я всё больше и больше думал о том, что говорил мне Джон, вновь и вновь вызывая это в памяти. Затем тринадцатого февраля я прочитал в газете, что в этот день Марс будет к Земле ближе, чем в любое другое время в течение последующих шестнадцати лет.
Включив компьютер впервые за долгие месяцы, я проверил эти данные на нескольких новостных сайтах в Интернете. Некоторое время подумал об этом, о Джоне, о Лайзе. После чего позвонил в Армию Спасения и оставил на их автоответчике сообщение с указанием адреса, где информировал их, что оставляю дом незапертым и они вполне могут заходить и брать всё, что хотят — одежду, продукты, мебель. Всё что угодно.
Оставшиеся три часа я провёл, выводя эти строки, чтобы кто-нибудь, прочитав их, знал, что все свои действия я совершаю по собственной воле, даже с неким удовольствием, обретя, наконец, надежду, а не в плену депрессии.
Сейчас почти три утра. В полночь снег перестал, небо прояснилось, и Марс должен показаться с минуты на минуту. Несколько минут назад я собрал все любимые фотографии Лайзы — они выложены в ряд на столике справа от меня. Она кажется мне прекрасней, чем когда-либо.
Очень скоро я сниму одежду, аккуратно ее сложу и выйду во двор. Останется только ждать. Марс? Барзум? Что-то другое? Не имеет значения. Только реалист способен видеть вещи такими, какие они есть, а Джон показал мне границы реальности. Разве может кто-нибудь настолько прекрасный и совершенный, как моя принцесса, не переступить эти границы?
Я верю, она ждёт меня, и что-то мне подсказывает, что скоро я об этом узнаю.
Примечания
1
Аллюзия на трилогию Эдгара Берроуза «Принцесса Марса»
2
Герои книг, комиксов и фильмов, популярные в США в 70-80-е годы двадцатого столетия.