В свою очередь, сестры принялись учить нас английскому. У них не получалось, они смешно досадовали, а мы таращили глаза, силясь понять. Видимо, сестры что-то задумали, и через несколько дней я и Юля попали-таки в дом из вагончиков.
Новые подруги привели нас к молодой черноволосой американке, которая сразу же усадила нас, дала по большой глянцевой книжке с яркими картинками и крупными буквами. Женщина о чем-то шумно просила нас, показывая на картинки. Я смотрела на нее и на окружающую нас незнакомую обстановку. В вагонном доме были ковровые полы, низкие потолки и много вещей, разбросанных как попало. Женщина взволнованно объясняла что-то и произносила одно и то же слово.
– Джамп, – она подскочила и постукивала пальцем по открытой странице книги на моих коленях. Я начала разбирать буквы, читая текст по-французски.
– Ноу! – воскликнула женщина. Она вскочила на стул и спрыгнула с него. – Джамп!
– Джамп? – спросила Юля. И женщина сразу же заулыбалась и заговорила быстро, продолжая требовательно указывать пальцем на книги.
– Она хочет, чтобы мы читали, – тихо сказала я Юле.
– Мы не умеем, – Юля честными глазами смотрела на хозяйку дома.
Та как-то сразу устала, выдохлась и, повернувшись к сестрам, сделала жест рукой в сторону двери. Нас явно выпроваживали. Так закончились мои уроки английского.
Дети очень быстро объединили взрослых. Казалось, наши родители только и ждали предлога, чтобы поближе познакомиться с американцами. Буквально через несколько дней после моего посещения американского дома как-то вечером мои родители, тщательно одевшись (мама даже обула новые модные туфли на высоком каблуке), вышли под руку из дома и направились через дорогу с другими такими же нарядными парочками.
Я осталась и долго ждала их возвращения. Не дождавшись, уснула.
Потом Эмми и Лейли объяснили нам, что у них праздник – Рождество. Они притащили смешные красные носки, набитые подарками, и мы вместе с ними изображали Санта Клауса, бегали по домам, поздравляли детей.
– Ага! – многозначительно изрекла мама. – Пора делать ответный ход.
Глава 8 Новый год в Алжире
Мама не спрашивала разрешения других родителей. Просто поставила их перед фактом:
– Мы будем готовить новогодний концерт, – заявила она.
Времени оставалось мало, и мамино решение особого энтузиазма не вызвало. Но ее это не остановило. Начались репетиции. Роли она распределила очень быстро.
– Так, ты уже взрослая, будешь Снегурочкой, – заявила она мне. – А папулю нарядим Дедом Морозом, и будет отлично! Юля, петь-танцевать умеешь?
– Ой, я даже не знаю, – испугалась Юля.
– Ничего, будешь цыганочку плясать, я когда-то занималась в студии, кое-что помню.
– Я! – крикнул Нурик. – Я знаю стишок!
– Молодец! – похвалила мама. – Какой стишок?
– Про коня!
– Отлично. А еще мы с тобой выучим про зиму, согласен?
– Согласен.
– Наташа! Ты споешь или станцуешь?
Наташа неожиданно заартачилась. Она почему-то сказала, что не станет выступать, и все тут. После этого Наташа расплакалась и хотела убежать домой, но мы ее общими усилиями уговорили остаться. Мама совершенно серьезно попросила Наташу помочь ей, потому что одна она не справится. Наташа согласилась.
– А я буду Петрушкой, – сказал Сережа, – я раньше в детском саду был Петрушкой. Буду петь и танцевать.
– Ну, прекрасно! – восхитилась мама. – Я знала, что вы все очень талантливые.
– А мы? – робко спросили Коля и Костя.
Мама немного подумала:
– Думаю, из вас получатся отличные матросы, и Самир к вам присоединится, правда, Самир?
Самир кивнул. Остался Аднан.
– Аднанчик, будешь выступать на концерте?
– Буду, – с готовностью согласился он.
Мама хлопнула в ладоши:
– Так, значит, вы с Нуриком будете зайчиками. Приступим!
И мы приступили. Репетиции были ежедневными и обязательными. Никто не отлынивал, малыши упорно учили стихи, Юлька – цыганочку с выходом. Я – старинную песню о зиме. Мальчишки лихо отплясывали матросский танец. Наташа была на подхвате. Она вырезала снежинки, бегала с разными мелкими поручениями и о чем-то шепталась с мамой.
По вечерам мама строчила на старенькой швейной машинке «Зингер»: шила синие матросские воротники, заячьи шапки с ушами, красную рубаху Петрушке и длинное белое платье – мне.
Одновременно мама писала списки, а несколько женщин съездили в Тлемсен за покупками.
Юлина мама сказала, что сама сошьет костюм цыганки. Мы с Юлей клеили гирлянды, фонарики, колпак для Петрушки, да еще и корону для меня. Работы всем хватало.
Перед самым Новым годом привезли пушистое колючее дерево с красными ягодами.
– Это будет елка? – спросила я.
– А почему бы и нет? – ответила мама. – Можжевельник – это почти елка.
– А можно я приглашу Венсана?
– Разумеется, надо бы и родителей его позвать, хотя бы маму.
Я, как обычно, воспользовалась нашей почтой.
А когда мы встретились, на словах объяснила: «Рюс Бон Ане…» Мол, приходи на Новый год по-русски. На репетицию я его не пустила. Хотела, чтобы для него наш концерт был сюрпризом.
Утром 31 декабря из большой комнаты вынесли всю мебель, зато принесли много стульев. Елку установили в углу, на окна наклеили снежинки, хотя зимой и не пахло. На улице было хоть и прохладно, но солнечно. Зато у нас был настоящий Новый год!
Стулья поставили полукругом, так, чтобы осталось место для сцены. Елка получилась такой красивой! Все игрушки мы сделали своими руками.
Мы, артисты, прятались за дверью в ожидании гостей. Все волновались. Наташа вместе со своей мамой закрылась в спальне, а когда вышла оттуда, мы даже ахнули. Наташа переоделась в русский сарафан, на голове – кокошник. Она нервничала, бледнела, краснела, дрожала. Ее мама тоже нервничала, закатывала глаза и не хотела идти к гостям.
Мы то и дело выглядывали в зал. Вот собрались все наши, нарядные, веселые, даже торжественные. Потом пришли американцы. По-моему, они явились в том, в чем обычно ходят дома: растянутые свитера, джинсы. Их рассадили, я увидела Эмми и Лейли с родителями. А вот и Венсан с мамой! Какой же он был красивый! Черный костюм, белая рубашка, бабочка, просто глаз не оторвать! Мама его на этот раз была без чадры, одета просто: брюки и светлая кофточка, бледное лицо, узел волос на затылке. Она смущалась и хотела сесть так, чтобы ее не замечали. Потом приехала жена директора рудника мадам Таджени с маленьким сыном. Ее усадили прямо в центре, на лучшее место.
– Как я выгляжу? – в сотый раз спросила я Юлю.
– Да не волнуйся ты! – отмахнулась она. – Все прекрасно!
Я еще раз взглянула в зеркало, провела руками по платью. Повернулась так и эдак. Вроде ничего. Платье у меня было длинное, белое, прямое, из какой-то искрящейся ткани, похожей на иней. На голове корона, такая же белая, мы ее расшили блестками.
Юлькин костюм тоже хорошо получился: широкая цветная юбка, белая блузка, много бус и настоящая цветастая шаль с кистями. И где ее только раздобыли!
Наконец гости расселись. Сначала выступил наш главный инженер, он говорил по-русски, а переводчик переводил по-французски. Шеф, так его называли за глаза, поблагодарил гостей, поздравил их с наступающим Новым годом и сказал, что сейчас дети, то есть мы, покажут небольшой концерт, мол, так у нас в России принято, традиция такая. Потом Юлина мама сказала несколько слов по-английски, чтобы американцам было понятно.
Все захлопали.
Мама объявила первый номер нашей программы.
Вышел важный Нурик в костюме зайца и громко отчитал стихотворение.
Потом по сценарию надо было позвать Деда Мороза, и все радостно кричали: «Дедушка Мороз!»
Честно говоря, папу я даже не узнала, так его нарядили и загримировали. Он вышел из боковой двери, стукнул посохом. Американцы аж зашлись от восторга. Снова захлопали. Папа постучал посохом, чтобы зажглась елочка, а мы помогали ему криками: «Елочка, гори!» Мама, естественно, включила гирлянду. И всем стало совсем весело. Как будто и правда поверили. Странные люди…
– А где же моя внучка?! – удивился Дед Мороз.
Взрослые и дети радостно завопили: «Сне-гу-роч-ка!» Я появилась из-за двери, раскланялась. Дед Мороз попросил меня спеть песню, и я спела: «У леса на опушке жила зима в избушке…» Наши подхватили припев: «Потолок ледяной, дверь скрипучая…» Американцы свистели, топали ногами, аплодировали и выражали крайнюю степень восторга. Пришлось петь еще раз, на бис.
Выступление Сережи-Петрушки тоже прошло на ура. За ним последовала Юлькина «Цыганочка», потом плясали зайцы и матросы. И, наконец, обмирающая от страха Наташа исполнила русский народный танец. Прошлась несколько раз по кругу, покружилась, присела и скрылась за дверью. Ей тоже здорово хлопали, но она больше не вышла. Естественно, каждый артист получил подарок от Деда Мороза.
Папа вошел в роль и предложил выступить гостям.
Папа вошел в роль и предложил выступить гостям.
Эмми и Лейли не пришлось упрашивать, они смело вышли на середину сцены и спели хором песенку, как нам объяснила Юлина мама – про Новый год. Папа похвалил их, полез в мешок и достал оттуда пакеты с подарками. Сестренки раскраснелись от удовольствия. Уселись рядом с родителями и так и сидели, прижимая к себе пакеты.
Венсан о чем-то пошептался со своей мамой и попросил всех немного подождать. Он ушел, но через несколько минут вернулся с гитарой. На сцене поставили стул, он раскланялся и сказал, что споет старинную французскую песенку о любви. Взрослые засмеялись, захлопали. Песенка называлась: «Вей ветерок», во всяком случае, так ее назвал наш переводчик. Я смотрела на него и думала: какой же он милый! Как хорошо, что мы познакомились! Надо же, я даже не знала, что Венсан так хорошо умеет играть на гитаре, и голос у него приятный, прямо настоящий певец! Песенка Венсана тоже имела успех. Он снова раскланялся и откинул руку в сторону, как бы говоря: это моя мама, она меня петь научила. Маме его тоже хлопали, но она спеть отказалась. Венсан получил свой пакет с подарком и с достоинством вернулся на место.
Потом снова выступил шеф, пригласил американцев к нам на Новый год. Взрослые поднялись, задвигали стульями. Я позвала Венсана и сестренок, вместе с Юлей объяснили, чтобы они не уходили, потому что еще будет угощение. Наташа уже переоделась, а мы с Юлей решили не снимать наши костюмы. Венсан сказал мне, что я «тре жёли», насколько мне известно, это был комплимент, что-то вроде «очень красивая».
Взрослые разошлись, предоставив нас самим себе. Мы сообща накрыли стол и устроили себе настоящий праздник. Мне очень понравилось чувствовать себя хозяйкой! Когда все основательно объелись сладкого, мы устроили танцы. Выяснилось, что, кроме Венсана, никто не умеет танцевать вальс. Он нас учил по очереди. Корону мне пришлось снять, все-таки в ней было не слишком удобно. Я танцевала и с малышами, чтобы никого не обидеть. Они так смешно старались подражать Венсану!
Куда-то пропали Нурик и Аднан. Мы нашли их в спальне, где они и уснули. Маленькие еще, устали.
Вернулись мама и папа, спящих малышей отнесли по домам. Венсан еще раз поблагодарил всех нас и сказал, что ему тоже пора.
Когда мы прощались у дверей, он наклонился и поцеловал меня в щеку. Кажется, никто не видел…
Наши встречали Новый год с американцами на вилле шефа Ананьина. Около полуночи меня разбудила мама:
– Ирина, вставай! Скоро Новый год! Одевайся, сейчас будет фейерверк!
Мы вышли на улицу. Я увидела много людей и сонную Юльку.
А потом все закричали: «Ур-ра!», – и ка-ак бабахнуло!
Я стояла рядом с Юлькой и смотрела в небо, на осыпающиеся разноцветные звезды.
– Хороший праздник, – зевая, сказал Юлька.
– Да-а, – согласилась я, вспоминая, как Венсан поцеловал меня перед уходом.
Глава 9 Снег, ангина и сирийский доктор
Никаких особенных развлечений в поселке не было. Все приходилось выдумывать самим.
Наши мамы увлеклись вязанием. Они скупали модные журналы, изучали сложные узоры, а потом хвастались своими успехами.
Еще у нас в Контракте была библиотека и старая швейная машинка «Зингер».
Старинную швейную машинку мама узурпировала сразу же и никому ее не давала. Дело в том, что машинка была нерабочая, поэтому интереса к ней женщины не проявляли, она пылилась среди ненужных вещей в нежилой вилле. Да и шить-то никто не умел. Машинку мама обнаружила при разборке всякого хлама, перенесла к себе, наладила ее как-то, чем сразу же вызвала зависть остальных. Женщины потянулись с просьбами «подрубить, ушить, сострочить…».
– Вот при мне и строчи! – заявила мама на попытку одной из женщин унести починенный инструмент.
– Она же общая! – гудела супруга начальника Контракта Лида Ананьина.
– Была общая, а стала моя! – отрезала мама.
– Гала, ты не права, – не унималась Лида.
– Хорошо, забирай. Но больше я ее чинить не буду. Бегать по всем виллам для того, чтобы правильно вставить нитку в шпульку, или смазать, или иголку поменять, – не дождетесь!
И женщины смирились.
Библиотека была кочующей, но перемещалась она медленно. Понятное дело: книги кто-то должен был переносить, а все всегда были страшно заняты. Поэтому книги переезжали раз в несколько месяцев, и то только потому, что занимали у своих временных владельцев целую комнату и каждая женщина рада была от них избавиться. За библиотекой надо было смотреть: вести формуляры, мыть полы после незваных гостей, то бишь читателей, одним словом – напрягаться. А напрягаться никто не любит.
Конечно, мы смотрели телевизор. По вечерам взрослые собирались у кого-нибудь дома, общались, пили чай, разговаривали. Помимо сериалов телевизор показывал затяжные марокканские концерты, которые мы смотрели, ничего не понимая, потому что певице, пропевшей особенно долгую ноту, зрительный зал устраивал бешеную овацию, на что счастливая исполнительница отвечала еще более долгим вибрирующим звуком своего голоса, чем вводила поклонников в полный восторг.
Мужчины смотрели новости, которые марокканские дикторы читали на арабском и французском языках. У нас были свои любимчики – те, кто четко, раздельно и медленно произносил текст. Тогда можно было его перевести и что-то понять, особенно если при этом показывали какой-нибудь отснятый сюжет.
С дикторами здоровались, обсуждали покрой их пиджаков и форму галстуков, прическу, дикцию и вообще – умение вести себя перед камерой. Сравнивали с нашими дикторами, всегда в пользу наших, разумеется.
Нашелся старый видеомагнитофон и коллекция древних российских фильмов, оставшаяся от прежних поселенцев. Юлькин папа все это отремонтировал и стал устраивать что-то типа домашнего кинотеатра. В поселке, конечно, никакого кино не было, поэтому на наши просмотры часто приходили местные. Причем не только дети, но и взрослые. Им очень нравились наши фильмы.
Постепенно все обзавелись современной видеотехникой, но все равно продолжали собираться у этого старого «видика».
Однажды выпал снег. Мы так обрадовались, что не хотели идти домой, все бегали, ловили руками тающие хлопья, подставляли снежинкам разгоряченные лица.
Венсан шел по дорожке. Я сначала не узнала его. Он втянул голову в плечи, сутулился, капюшон куртки закрывал лицо, руки в карманах.
– Венсан! – обрадовалась я. – Вьен жуэ авек ну!
Он приостановился, улыбнулся жалобно:
– Нэж, – произнес он.
Я уже знала, что «нэж» по-французски – снег. Я заметила, как дрожали губы Венсана. Он просто замерз! Оказалось, что он видит снег первый раз в жизни. Это было так удивительно! Мы пожалели его, и Венсан убежал домой. Хотя и дома он не смог бы согреться – наши виллы совсем не были приспособлены к зимним холодам.
Снега было так много, что наши новые соседи, сирийцы, молодой врач и его жена, выскочили на улицу и, хохоча, начали кидаться в нас снежками. Мы познакомились и пошли к ним в гости.
Врач чистил нам апельсины, а его жена угощала шоколадом. Мы старались вести себя чинно, все-таки в гостях у иностранцев… Но веселость наших новых друзей расшевелила нас, мы болтали и смеялись, мешая французские и русские слова. Я даже спросила, почему жена доктора не носит чадру. И тут выяснилось, что они – христиане, православные, и очень любят Россию. Оказалось, что они впервые видят снег, но читали о нем и знают, что такое снежки. Правда, местные жители их радости не разделяли, поселок словно вымер на время снегопада.
Потом у меня была ангина, и сирийский доктор лечил меня. Он приходил такой радостный и довольный, что я начинала стыдиться своей болезни.
– Бонжур, Ирина! Са ва? (То есть – как дела?)
– Бонжур, – здоровалась я, стараясь вылезти из-под одеяла и наспех, пальцами расчесывая лохматую голову. – Са ва бьен (хорошо), – я бодрилась изо всех сил. А мама смеялась, стоя в дверях комнаты.
Доктор присаживался на краешек моей кровати и просил меня открыть рот, рассматривал мое горло и весело объяснял мне и маме о том, что ангина бывает тогда, когда дети едят лед.
– Какой лед? – удивлялась я. И доктор объяснял буквально на пальцах, что бывают такие длинные ледяные наросты, которые растут на крышах, головой вниз.
– Сосульки! – взвизгивала я, хлопая в ладоши от радости, что поняла его очень образный рассказ. Доктор делал большие глаза и торжественно пожимал мне руку:
– Уи, уи! Да! Сосюлка!
– Ирина, ты ела сосульки? – строго спросила мама.
– Нет, – почти честно ответила я, – мы их только немного попробовали, эти алжирские сосульки, так, лизнули по паре раз. Наши лучше, вкуснее.
Как бы там ни было, а уколы делать пришлось. Доктор приходил три раза в день и, стараясь меня отвлечь, рассказывал что-нибудь смешное. Но я все-таки смущалась. Он был такой молодой, что казался мне почти ровесником. Я стеснялась поднимать рубашку, когда доктор делал мне уколы.