Коулмэн с огромным трудом взял себя в руки. Он распрямился, зажмурился и попытался сосредоточиться на том, что ему предстоит сделать. Нужно было упаковать вещи.
В половине первого они уже вселились в номер отеля «Гритти», из окон которого открывался прелестный вид на Большой канал. Два небольших катера, похожих на «Марианну», качались на воде возле ступенек, заботливо укрытые брезентом от хлещущего дождя. Из-за плохой погоды они остались обедать в отеле, заказав себе бутылку кларета. Коулмэн чувствовал себя неспокойно, особенно его волновало, что думает Инес, и он пытался скрыть тревогу под маской веселости. Ему вдруг пришло в голову, что Рэй мог обратиться сегодня утром в полицию, после того как отправил письмо, и теперь его могут арестовать или депортировать из страны, или что там еще они делают в таких случаях с американцами. Но Коулмэн все-таки до конца не верил в это. Рэй не мог поступить так, потому что это положило бы конец его комплексу вины, а он, судя по всему, сам считал, что заслуживает подобных страданий, и вряд ли захотел бы избавиться от них так быстро.
— В полиции, возможно, узнали какие-нибудь подробности от родителей Рэя, — сказал Коулмэн. — Вот, наверное, и хотят поговорить со мной.
— Ты говорил, что как будто знаком с ними?
— Да. Они отдыхали в Риме той весной, когда Рэй познакомился с Пэгги. Очень милые люди, правда, несколько строгих нравов. Мать, я бы даже сказал, менее строгих правил, чем отец.
— Не опоздай в полицию. Это может вызвать у них раздражение.
Коулмэн усмехнулся и отрезал кончик сигары.
— Это они вызывают у меня раздражение, вытаскивая из дому в такую непогоду.
Он вышел из отеля в половине четвертого. Дорога заняла у него минут двадцать. В отделении на Пьяццале Рома его ждал капитан Дель Изола, он представил Коулмэна щуплому седому человечку — прокурору. Маленький, опрятный, в скромном сером костюме, он тем не менее вызвал у Коулмэна благоговейный трепет перед неведомой властью, которой тот был наделен.
— Ему поручено выяснить, имеются ли основания для вашего задержания, — объяснил капитан Дель Изола.
И снова начались расспросы о ночи, проведенной на Лидо. «Если Дель Изола или кто-то другой уже имели беседу со Смит-Питерсами или миссис Перри, то те, похоже, ни словом не обмолвились о моей неприязни к Рэю Гаррету», — подумал Коулмэн. Инес они не допрашивали, это он знал точно. Коулмэна никто не спрашивал о его чувствах — одни голые факты, а точнее, одна голая ложь, которую он изложил с привычной уверенностью.
В перерыве Дель Изола сообщил:
— Мы говорили с Коррадо Манчини, владельцем «Марианны», а также осмотрели лодку.
— Вот как? И что же вы узнали? — поинтересовался Коулмэн.
— Он подтвердил ваши слова о том, что спал в тот момент, когда вы уезжали с Лидо. — В присутствии прокурора Дель Изола казался более учтивым.
Коулмэн ждал каких-нибудь замечаний относительно лодки — вмятина или свежая царапина, — но таковых не последовало.
— Может возникнуть необходимость, — проговорил прокурор скрипучим неторопливым голосом по-итальянски, — издать приказ о вашем задержании до выяснения обстоятельств. В настоящий момент такой необходимости я не вижу, тем более что мы знаем, где вас найти и что вы не собираетесь покинуть Венецию. Вы проживаете в отеле «Бауэр-Грюнвальд»?
— Нет, сейчас в «Гритти», — ответил Коулмэн. — Я как раз собирался сообщить вам, что переехал сегодня утром.
Прокурор предложил Дель Изоле проинформировать американское консульство. Коулмэн уверил его, что это уже проделано.
— Звонил отец синьора Гаррета, — сообщил Дель Изола Коулмэну. — Сказал, что вы в Венеции и могли бы чем-нибудь помочь. Я сказал, что нам это известно и мы уже говорили с вами. Я сказал ему, что вы были последним из известных нам людей, кто видел его сына, и пересказал ему вашу историю о той ночи на Лидо. Он попросил меня еще раз поговорить с вами — вдруг вы вспомните, не говорил ли синьор Гаррет о своих планах. Он просил меня отправить ответ телеграфом.
— Если бы я что-то знал, я бы уже рассказал вам, — невозмутимо проговорил Коулмэн. — Не исключено, что он вернулся на Мальорку.
— Нет, мы связывались с полицией Пальмы и Ксэнонкса, — сказал капитан, не в силах выговорить правильно название. — Там его нет. Отец синьора Гаррета также просил меня поинтересоваться у вас, не знаете ли вы кого-нибудь на Мальорке, кто бы мог быть посвящен в планы синьора Гаррета. Он уже написал одному из друзей своего сына на Мальорку, но ответа пока нет. Вы ведь были на Мальорке у синьора Гаррета?
— Мне очень жаль, но я не помню никого из друзей Гаррета на Мальорке. Да, я видел кое-кого из них, но пробыл там всего несколько дней. Я приезжал туда на похороны дочери, если вам известно.
— Да, понимаю, — пробормотал капитан. — Как вы думаете, синьор Коулмэн, синьор Гаррет мог покончить с собой?
— Думаю, что мог, — ответил Коулмэн. — Иначе куда бы он мог уехать без паспорта?
Коулмэн с удовольствием прокатился обратно на вапоретто и всю дорогу, несмотря на дождь, простоял на палубе. Полиция спрашивала и у Гаррета-старшего, мог ли, по его мнению, его сын покончить с собой. (Правда, Дель Изола не сказал, каков был ответ Гаррета-старшего.) Судя по всему, Рэй недавно писал домой и сообщил родителям, что Коулмэн сейчас тоже в Венеции. И, судя по всему, Гарреты не имели подозрений насчет Коулмэна, что означало, что Рэй не рассказывал своим родителям о том, что Коулмэн ненавидит его. Он ни за что бы этого не сделал. Люди, заслуживающие презрения, редко в этом признаются вслух. Коулмэну очень хотелось, чтобы Рэй уехал из Венеции, и он подумал, что если затаиться и не высовываться, то Рэй в конечном счете уберется дня через два или три. Только вот интересно, как он поступит с вещами, оставшимися в «Сегузо»? Вообще странное поведение для такого невротика, подумал Коулмэн. Вряд ли он смог бы такое придумать. Единственное объяснение — это, возможно, желание Рэя ткнуть его носом, упрекнуть в попытке убийства.
К разочарованию Коулмэна, Инес не было в номере, когда он вернулся, и он было подумал, что ее тоже вызвали в полицию. Но тут же обнаружил на столе записку: «Ушла за покупками для Шарлотты. Вернусь часов в семь-восемь. И.»
Шарлотта, шестнадцатилетняя дочь Инес, училась в школе во Франции. «Отвратительная погода, чтобы вылезать за покупками», — подумал Коулмэн, однако сообразил, что Инес, возможно, готовится к предстоящему Рождеству. Он отправился к себе в комнату, включил обогреватели на полную катушку и занялся карандашными набросками из серии «вид сверху». Один из персонажей, с поднятой головой и простертыми вверх руками, молил то ли о милостыне, то ли о дожде — каждый был волен думать свое.
В шесть он выпил порцию виски и попробовал изобразить свою новую композицию пастелью на более крупном листе бумаги.
Инес вернулась около семи. Дождь к тому времени прекратился, суровая мгла сгустилась за окнами.
— Ну как? — с улыбкой сказала Инес. — Как все прошло в полиции?
— Они говорили с отцом Рэя. А у меня просто хотели узнать, не появилось ли у меня каких-нибудь новых соображений на этот счет. Я сказал, что нет. — Коулмэн сидел на краю постели. Он вообще предпочитал работать сидя на постели, а не за столом. — Налить тебе виски, дорогая?
— Да, я, пожалуй, выпью. — Она скинула промокшие туфли. — Ну и денек выдался! Хотелось бы думать, что Венеция во времена своей славы знавала и лучшую погоду, в противном случае очень трудно понять, почему жизнь здесь считается приятной.
— Похоже, никто никогда об этом не говорил, но погода здесь вряд ли когда-то была лучше, — изрек Коулмэн, налил ей виски в высокий стакан, потом добавил туда такое же количество воды из-под крана. — Ну как, ты нашла что-нибудь для Шарлотты?
— Прелестный свитерок в желтых тонах, как у Сезанна. И зеленую кожаную папку для бумажек и открыток. Очень милая вещица. А главное, что это из Венеции.
Коулмэн вручил ей стакан и поднял свой:
— За наше здоровье!
Инес отпила немного и тоже присела на постель с другой стороны, потом спросила:
— И что же сказали родители Рэя?
Коулмэн заметил, что она взволнована.
— Они интересовались, нельзя ли выяснить что-нибудь на Мальорке. У него же там остались друзья. Я-то не помню вообще никого, но поселок не очень большой, и если они пошлют туда кого-нибудь… Самого Рэя на Мальорке нет. Они уже запрашивали.
— Ну а что они сказали насчет тебя?
— Насчет меня?!
— Они не думают, что ты мог сделать с ним что-нибудь?
Вопрос этот был задан спокойным тоном доктора, совсем не свойственным Инес.
— Я не получил от них ни единого намека относительно этого.
— Скажи мне, Эдвард, что ты сделал? Ты сказал мне правду?
Он ни за что не расколется, подумал Коулмэн, что бы там ни думала Инес… Если она даже знает правду…
Коулмэн вручил ей стакан и поднял свой:
— За наше здоровье!
Инес отпила немного и тоже присела на постель с другой стороны, потом спросила:
— И что же сказали родители Рэя?
Коулмэн заметил, что она взволнована.
— Они интересовались, нельзя ли выяснить что-нибудь на Мальорке. У него же там остались друзья. Я-то не помню вообще никого, но поселок не очень большой, и если они пошлют туда кого-нибудь… Самого Рэя на Мальорке нет. Они уже запрашивали.
— Ну а что они сказали насчет тебя?
— Насчет меня?!
— Они не думают, что ты мог сделать с ним что-нибудь?
Вопрос этот был задан спокойным тоном доктора, совсем не свойственным Инес.
— Я не получил от них ни единого намека относительно этого.
— Скажи мне, Эдвард, что ты сделал? Ты сказал мне правду?
Он ни за что не расколется, подумал Коулмэн, что бы там ни думала Инес… Если она даже знает правду…
— Я сделал то, что рассказал тебе.
Инес молча смотрела на него.
Вынув из кармана платок и высморкавшись, Коулмэн беззаботно проговорил:
— У тебя такой вид, будто ты мне не веришь.
— Я не знаю, чему верить. Я виделась со Смит-Питерсами…
— Опять эти Смит-Питерсы! Мне иногда кажется, что их не двое, а целых восемь. Больших зануд я в жизни не встречал. И ведь надо же — все время вертятся под ногами!
— Видишь ли, Эдвард, — еще мягче проговорила Инес. — Они считают, что ты мог убить Рэя — столкнуть его за борт, когда он был без сознания, или как-то еще.
Идиотство какое! Коулмэн вспомнил о «Марианне» и о том, что они с тех пор не пользовались ею. Они сняли лодку на четыре дня, и теперь срок уже прошел.
— Ну, знаешь ли, тут я ничего не могу поделать. Пусть думают что хотят. И что же они собираются делать?
— Думаю, ничего. А может, я просто не в курсе, — быстро проговорила она, нервно пожав плечами.
Наверняка в курсе, подумал Коулмэн. Момент был ответственный. Коулмэн немного попыхтел сигарой и начал собирать краски обратно в деревянную коробку.
— Ну так что же они все-таки сказали? Просто взяли с потолка, что я убил его?
— О господи, конечно нет! — Ее французский акцент начал пробиваться сильнее. Коулмэн по опыту знал: это означает, что она взволнована. — Они спросили меня, не думаю ли я, что ты убил его, а уж потом высказали свое мнение. Как ты понимаешь, они прекрасно видели, что ты его ненавидишь.
— Если даже так, что с того?
— Но ведь ты ненавидишь его?
— Да.
Инес колебалась:
— Ты убивал его?
— И что тогда, если убивал?
— Убивал?! Эдвард!
Коулмэн прошел с пустым стаканом через комнату и развернулся к ней:
— Да, убивал. Но кто докажет это? Кто? — Это прозвучало как вызов, как брошенная перчатка, но, к сожалению, противники его были столь слабы и ничтожны, что тут вряд ли можно было насладиться поединком.
— Ты действительно сделал это, Эдвард? Ты не шутишь? — почти шепотом пролепетала она.
— Не шучу. Я столкнул его за борт. Мы боролись, и я столкнул его. И он вовсе не был без сознания, но, возможно, утонул. Мы находились очень далеко от берега. — Он проговорил это с горечью, однако и с вызовом и безо всякого сожаления. По его тону было ясно — он страстно желает, чтобы это было правдой. И Инес поверила ему. Он это понял и уже спокойнее сказал: — Быть может, ты хочешь пойти в полицию? Вперед! Или уйти от меня? Ну что ж, уходи. — Он указал рукой на дверь. — Иди! Можешь и Смит-Питерсам рассказать. Давай, позвони им и расскажи.
— Можно подумать, я стала бы говорить такие вещи по телефону. — Голос Инес дрожал. — И вообще можно подумать, что я стала бы им это рассказывать! — В глазах ее стояли слезы. Она закусила губу и сказала: — Ты это сделал!…
Коулмэн налил себе еще виски.
— Тело обязательно прибьет к берегу, и его обязательно найдут, — продолжала Инес.
— Да, найдут, — отозвался из ванной Коулмэн.
— Тогда почему ты не уедешь из Венеции? Ведь это небезопасно.
— Если они захотят повесить это на меня, они сделают это, где бы я ни находился — в Венеции, Нью-Йорке или в Риме. — Он вернулся в спальню и встал перед Инес, широко расставив ноги. — Меня все это ничуть не волнует. — Он подошел к окну и оттуда продолжил: — Да, я ненавидел его. Из-за него умерла моя дочь. И я считаю его — всегда считал — самым никчемным человеком в мире. На свете много людей, и у каждого своя душа. У кого-то она больше, у кого-то меньше. Так вот душа моей дочери стоила миллиона таких, как его. Их даже сравнивать нельзя — они слеплены из разного теста. Ты понимаешь, что я имею в виду? Да, я взял на себя ответственность совершить правосудие, и, если мне придется расплатиться за это, я расплачусь. — Коулмэн поставил стакан с нетронутым виски на ночной столик и достал сигару.
Инес молча наблюдала за ним.
— Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я говорю, но это даже и не важно. Все равно все есть так, как есть.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказала Инес.
— И я не жду от тебя одобрения, — прибавил он.
— Складывается такое впечатление, что с твоей стороны это просто вызов, что ты намеренно остался здесь, чтобы дождаться, когда его тело выбросит на берег.
— Может, и так, — проговорил Коулмэн, задумчиво глядя перед собой в пространство.
С улицы послышался какой-то крик и всплеск, впрочем не слишком сильный, а возглас скорее выражал удивление или радость. Инес слегка дернулась при этом звуке. Где-то вдалеке раздался пароходный гудок, прозвучав во влажном воздухе как низкий регистр органа. Коулмэн подумал об огромных водных просторах, окружавших их со всех сторон, об этой водной толще, в которую целый город мог сползти в один прекрасный день.
Когда он снова посмотрел на Инес, у нее было совершенно другое выражение лица, словно мысли ее унеслись куда-то далеко, хотя она и продолжала смотреть на него. Теперь она, как показалось Коулмэну, выглядела довольной. Он нахмурился, пытаясь понять, что бы это значило. Облегчение? Ожидая, когда она заговорит, он подошел к пепельнице стряхнуть пепел. Что она собирается сказать? Что завтра уезжает? Или что останется и будет стоять за него горой?
Он снова подошел к окну с сигарой в зубах и оперся руками на подоконник. За стеклом в туманной мгле мерцали желтоватым блеском огни канала, деловито тарахтел проходящий мимо вапоретто, и все окна в домах были плотно закрыты от непогоды.
— Вот что я подумал, — сказал он. — Завтра найму лодку и поеду в Кьоджу. Просто взглянуть еще разок. А ты можешь повидаться со Смит-Питерсами, вместе предпримете что-нибудь. — Он не хотел брать с собой Инес в Кьоджу, так как запланировал провести время по-мужски — например, заплатить какому-нибудь рыбаку, чтобы тот взял его с собой на целый день в море. — А вернусь поздно вечером.
— Хорошо, Эдвард, — послушно согласилась она.
Коулмэн подошел, обнял ее за плечи, наклонился и поцеловал в щеку. На этот раз она не сопротивлялась.
— Допей свое виски, и я налью тебе еще. Тебе бы следовало принять горячую ванну после того, как ты целый день провела на таком холоде. Давай-ка отдохни немного, а я зайду к тебе около восьми, и мы вместе подумаем, где бы нам поужинать. Да, мне бы хотелось посмотреть, что ты купила для Шарлотты, если, конечно, подарки не запечатаны.
— Нет, не запечатаны, — сказала Инес, поднимаясь.
Виски она больше пить не стала, а ушла к себе, чтобы последовать его совету и принять горячую ванну.
Глава 13
Все воскресенье Коулмэн провел в Кьодже и вернулся в Венецию только в одиннадцать вечера, не застав в номере Инес. Из отеля она не съехала, но и записки никакой не оставила. Но Коулмэн не переживал по этому поводу — он очень устал и к тому же ушиб колено, поскользнувшись, забираясь в рыбачью лодку. Колено ныло, и Коулмэн вовсе не собирался разыскивать Инес в «Монако» или даже внизу, в ресторане отеля. Он принял ванну и улегся в постель с лондонской «Обсервер», которую купил на Пьяццале Рома.
Около двенадцати зазвонил телефон.
— Алло, Эдвард? — послышался в трубке голос Инес. — Ты не спишь?
— Нет. Только лег. Ты где? У себя?
— М-м… Я сейчас к тебе зайду.
— Заходи. — Коулмэн положил трубку.
Инес вошла с улыбкой на лице, в своей коротенькой шубке и шляпке.
— Ну как? Хорошо провел день?
— Отлично. Только вот рыбы никакой не привез да колено ушиб.
Инес осмотрела колено, потом принесла из ванной полотенце, смоченное в холодной воде, и приложила к больному месту. Она рассказала, что в Санта-Мария делла Салюте будет празднование годовщины спасения Венеции от чумы, постигшей город в семнадцатом веке, в честь коего события и была построена церковь Санта-Мария делла Салюте. Коулмэн слушал, невозмутимо разглядывая свою волосатую ногу с мосластой коленкой, которая теперь еще и раздулась и которую Инес заботливо массировала своими нежными, ухоженными ручками. Колено просто гротескное, отметил про себя Коулмэн безо всякого удивления и совершенно забыв о боли, — словно вышло из-под руки Иеронима Босха.