Директор встрепенулся и вытянул шею, готовясь получить очередное указание.
– Надо запустить в прессу информацию, что Клим Нелипов педофил, – сказал Роман.
Клим взвился, словно палуба превратилась в гигантскую сковородку, но директор успел схватить его за руку и не без усилия вернул на место.
– Роман, но это криминал, – аккуратно возразил он.
– Хорошо, – на удивление легко согласился Роман. – Тогда сделаем его обычным педиком и зоофилом. Дадим фото в газете, где он развлекается с ослицей.
– Нет, я не могу! – в ужасе воскликнул Клим, и его прошиб горячий и липкий пот. – Я не хочу… я… я против этого… это выше моих сил…
Он так завелся, что Роман начал хмурить брови, и директор, испугавшись последствий, принялся постукивать и поглаживать Клима между лопаток, словно успокаивал: не горячись, потом во всем разберемся.
– «Не могу, это выше моих сил», – недовольно проворчал Роман и сплюнул. – Глупый сопляк! Знаешь, почему русские бедные, а американцы богатые? Да потому что американцы за доллары готовы на все. Абсолютно на все! У них есть популярное телешоу «Давай на спор!». Ведущий предлагает кому-то из толпы за деньги сожрать дерьмо, или окунуть голову в помои, или вылизать чужую задницу. От желающих отбоя нет. Все улюлюкают, хлопают, радостные такие! А у нас, где с Запада переняли почти все, это шоу не идет. Из-за таких, как ты. Он, видите ли, даже ради собственной славы ослицу отодрать не может!
Роман замолчал, сосредоточенно перебирая в пальцах леску. Директор застыл в тревожном ожидании резюме, напоминая скульптуру Будды. Клим шумно сопел и слизывал с верхней губы капельки соленого пота. Но вывода так и не последовало, и не наступило ясности: настаивает ли Роман на своем или же простил Климу его дерзость. Отправив леску за борт, Роман откинулся на спинку шезлонга и как ни в чем не бывало продолжил:
– Едем дальше. Надо подготовить Нелипову две премии. «За выдающийся вклад в отечественную культуру» и «За особые заслуги в области лингвистики и национального фольклора». (Директор вынул из кармана блокнот, ручку и стал записывать.) Открыть личный сайт Клима Нелипова в Интернете. Дать серию мощных и скандальных публикаций в ведущих газетах и журналах… Ты успеваешь записывать?
– Успеваю, Роман.
– Следующее: договориться с ликероводочным заводом о выпуске водки «Климовка» и «Нелиповка». А также наладить производство коньяка «Литературный» с портретами Пушкина и Нелипова. И, наконец, чтобы он не слезал с экранов телевизоров! Чтобы прописался на них! В каждой передаче, в каждом шоу должна маячить физиономия Нелипова!
Сказав это, Роман вдруг замолчал, надел на голову белую тряпичную кепку, сложил на груди руки и задремал. Директор ущипнул Клима за щеку, приложил палец к губам и повел за собой на лестницу. У Клима кружилась голова и шумело в ушах – настолько сильно, что он даже не услышал музыку, которая гремела на кормовой палубе.
– Разве я смогу написать книгу про волшебников? – растерянно спросил он директора, которому уже поднесли бокал шампанского.
– Конечно, сможешь, дружище! Конечно, сможешь! – воскликнул директор, отхлебнув из бокала. Он был очень доволен встречей с Романом, отличное настроение хлестало через край. – Пиши всякую лабуду. Бред сивой кобылы. Чем бредовей, тем лучше. У тебя была героиня Дверная Ручка? Теперь пусть будут Волшебник, Фея, Гномик, Домовой, тротолли… или как их? Брокколи…
Схватив за руку раскрасневшуюся корректоршу, директор пустился с нею в пляс. Глядя на него, Клим подумал, что надо срочно отправлять Кабана с диктофоном в психиатрическую больницу, записывать бредни шизоидов для новой книги «Харри Фоттер».
Глава 20
Напрасно Клим надеялся, что директор забудет про славу. Про ту самую дурную славу, которую велел навесить на Клима всемогущий Роман. Не прошло и трех дней после прогулки по Москве-реке, как директор срочно пригласил Клима к себе и выслал за ним машину.
Вместо «Мерседеса» приехал микроавтобус с затененными стеклами, но Клим не придал этому значения, как и тому, что в машине сидели трое здоровых парней с подозрительными физиономиями. Пока Клим раздумывал о том, не выпросить ли у директора путевку на Канарские острова, машина подъехала к Красной площади и остановилась перед Васильевским спуском.
– А где Левон Армаисович? – спросил Клим, глядя то в одно, то в другое окошко.
– Он ждет тебя около Мавзолея, – криво усмехаясь, сказал один из парней, и тотчас все остальные накинулись на Клима, повалили на сиденье, скрутили руки и стали стаскивать с него одежду. Клим приготовился к самому худшему, но все же продолжал яростно сопротивляться, а потом начал звать на помощь, но ему заткнули рот рукой. Весело переговариваясь, парни сняли с него все, кроме носков, раскрыли дверь микроавтобуса и бережно выставили Клима наружу. Следом за ним из машины вылетела фанерная табличка с надписью: «Я, писатель Клим Нелипов, требую освободить рассадник высокой отечественной культуры издательство «Престо» от налогового бремени!» Дверь тотчас закрылась, парни помахали Климу из окон и посоветовали ему поторопиться к Мавзолею, где его ждет директор с одеждой. После чего машина тронулась с места и скрылась.
Клим, ожидавший ужасных безобразий, вздохнул с облегчением и на короткое время почувствовал себя счастливым. Но уже через мгновение в полной мере осознал кошмар своего положения. Клим стоял совершенно голым в самом центре российской столицы – городе-герое Москве! Был полдень, вокруг слонялись толпы любопытных людей, и Клим уже через несколько секунд стал объектом их пристального внимания. Прикрыв причинное место фанерой, Клим на полусогнутых засеменил к Мавзолею, извиваясь от стыда, как червь на рыболовном крючке. Очень скоро голый человек привлек внимание многочисленных туристов, которые хотели полюбоваться шедеврами древнего зодчества, а также стремительной стайки подростков на роликовых коньках. Вскоре вокруг Клима образовалась приличная толпа, которая бесстыдно разглядывала его, аплодировала и, морально поддерживая, что-то скандировала. Пожилая иностранка с прической, похожей на гербарий из одуванчиков, схватила Клима под руку и оголила свои фарфоровые зубы, позируя фотографам, при этом она громко восклицала:
– Дас ист натюрлих! Их либе Русланд!
Длинный и робкий юноша, чья вытянутая сливой голова возвышалась над толпой, послал Климу воздушный поцелуй. Какая-то наглая девчонка с пивом привязалась к Климу, требуя подарить ей фанеру. Два подростка на роликах пытались поставить фломастерами на ягодицах Клима свои автографы. У Клима помутнело в глазах от всего происходящего, накатили горькие слезы, но никто этого не замечал, народ оставался жестоким и бессердечным и продолжал веселиться. Не пришлось долго ждать журналистов, которые набежали, как татаро-монголы, слегка рассеяв эскорт, и принялись сверкать фотовспышками. Словно орудия тяжелой артиллерии, в толпу врезались операторы с видеокамерами на плечах. Один из них пошел рядом с Климом вприсядку, крупным планом снимая все, что находилось за фанерой.
Дойти до Мавзолея Клим так и не смог. Милиционеры со свистками в зубах оттеснили от него толпу, отобрали у него фанеру и тотчас сломали ее о его голову. Скрутив руки, они отвели его в милицейскую машину. В машине Клим расплакался от счастья. Железный фургон с решетками стал для него вожделенной одеждой. Пока его везли в отделение, слезы высохли, и Клим почувствовал громадное облегчение, словно он защитил дипломную работу в своем институте и его с почестями вывели в большую жизнь. «Больше директор не будет надо мной издеваться, – убеждал он себя. – Этого скандала достаточно».
Зато какой фурор произвел он в отделении, когда назвал себя! Милиционеры, чтобы исключить факт самозванства, раздобыли где-то книгу «Штопор в заднице» и сличили фотографию автора с лицом хулигана. Убедившись, что задержанный не врет и действительно является знаменитым писателем Нелиповым, они в клочья изорвали протокол, принесли приличную одежду, забытую в метро пьяным бизнесменом, накатили стакан водки и попросили подписать книги для всех сотрудников отделения. Клим лично вскрыл пачку с новенькими, пахнущими краской книгами и больше часа старательно выводил расслабленной рукой искренние пожелания Толяну, Коляну, Вовану, Юрку, Саньку, Игорьку и другим достойным защитникам законности и правопорядка. Домой его отвезли на черной служебной «Волге» с мигалками, маячками, светлячками и страшным ревуном.
Сюжет о голом писателе Нелипове, разгуливающем по Красной площади, показали в вечерних новостях все телевизионные каналы. А на следующий день Климу посыпались телефонные звонки от всевозможных коммерческих, политических и правозащитных организаций с предложениями проделать то же самое еще раз, только с другим воззванием на фанере.
Глава 21
Повалили пригласительные. Каждое утро Клим вынимал из почтового ящика стопку конвертов, за чашкой кофе вскрывал их и с удовольствием читал умилительные тексты о себе, исполненные в самых торжественных, с завитушками и хвостиками, шрифтах: «Многоуважаемый Клим Нелипов! Коллектив ткацко-прядильной фабрики № 6 зачитывается Вашими очаровательными книгами, по достоинству считая их ярчайшим образчиком душевной и проникновенной литературы…» Или так: «Господин Писатель Клим Нелипов! Позвольте величать Вас только так, ибо из современных писателей личный состав нашей гвардейской, дважды орденоносной танковой роты знает и признает только Вас! Ваши книги бойцы прославленной, гвардейской, дважды орденоносной танковой роты читают по ночам запоем и вслух, что даже негативно сказывается на уровне боеготовности (шутка)…» А самое трогательное письмо пришло из роддома: «Дорогой наш, единственный, горячо любимый, обожаемый Клим Нелипов! Ваши книги так полюбились нашим роженицам, что только на прошлой неделе из семерых родившихся мальчиков пятерых назвали Климами, а одну девочку – Климентиной. От чтения Ваших замечательных произведений у молодых мамочек увеличивается количество молока, а младенцы лучше сосут и крепче спят…» Все подобные письма заканчивались приглашениями на посиделки или литературные вечера.
С Кабаном Клим встречался все реже, потому как Кабан до обеда обычно спал, а ближе к вечеру уходил в психиатрическую лечебницу записывать бредни для «Харри Фоттера», а Клим до вечера был занят либо в фитнес-центре, либо на посиделках в женских коллективах. Тем не менее Клим аккуратно и своевременно выплачивал Кабану жалованье, оставляя деньги на столе в гостиной. Кабан не успевал тратить столь огромные, по его понятиям, суммы, и пачка купюр на его подоконнике росла изо дня в день. Чем больше становилась пачка, тем более опасливо и недоверчиво поглядывал на нее Кабан. Клим не мог понять, что именно пугает телохранителя, потому как никаких претензий или комментариев не было, лишь однажды Кабан мрачным голосом произнес:
– За три дня я получаю столько, сколько моей тетке три месяца на фабрике горбатиться надо.
В его голосе было столько злобного упрека, что Клим подумал, а не урезать ли Кабану зарплату. В прежней двухкомнатной квартире Клим почти не появлялся, в отличие от Кабана, который каждый вечер относил туда набитые параноидальным бредом диктофоны. Штат наборщиц увеличился до четырех человек, а позже туда же въехали верстальщик и художник с громоздкими компьютерами, и квартира стала называться не иначе, как «Центральный офис Нелипова».
Вечерами, когда Клим оставался один и ему становилось скучно, он развлекался тем, что влезал в Интернет, открывал свой новенький сайт, изобилующий его фотопортретами, и отвечал на многочисленные письма читателей. Все, что он писал, оставалось на сайте и напоминало бесконечную пресс-конференцию. Полет его фантазии был неудержимым и бесконтрольным, а потому Клим нередко противоречил сам себе. Описывая свою незаурядную жизнь, он указал, что в восемнадцатилетнем возрасте он принимал участие в ликвидации аварии на химическом заводе, где по колени вляпался в жидкий азот, после чего перенес ампутацию обеих ног. А в другом ответе он поведал о том, как в двадцать лет, во время службы в миротворческом подразделении воздушно-десантных войск, с отрядом спецназа был заброшен к талибам, где в одиночку разгромил базу террористов. Особенно пространным, на дюжину страниц, получился рассказ о том, как банда врачей-оборотней вырезала ему почку и отправила ее в холодильном контейнере нидерландскому миллионеру и как Клим, истекая кровью, гонялся за этим контейнером по всей Европе, да так и не догнал, потому что впал в кому и услышал божественное повеление взять гусиное перо и начать творить. Затем Клим подробно расписал, как он трудится, как черпает сюжеты из сновидений, которые приходят к нему еженощно, как пишет исключительно рукой, исключительно гусиным пером и исключительно на туалетной бумаге, разматывая ее подобно рулону папируса. Не забыл Клим упомянуть, что является потомственным дворянином, что на его генеалогическом древе, подобно яблокам, висят французские вельможи, видные государственные деятели, графы и князья, и, по преданиям, его прапрапрапрадедушкой был сам король Франции Людовик Четырнадцатый.
Все вопросы были очень хорошие, предполагающие самовосхваляющий ответ. Вот только один вопрос несколько подпортил Климу настроение и заставил задуматься. Некая девушка Катя из Тулы писала, что в какой-то газете прошла информация, что писатель Клим Нелипов – гомосексуалист и зоофил, и в связи с этим Катя выражала сожаление, что такой симпатичный молодой человек пропадает почем зря и миллионы поклонниц теперь вынуждены выкинуть его из своих пылких сердец. Клим едва смог побороть в себе желание немедленно написать, что все это гнусные враки. «Как бы не навредить своей славе, – грызя ногти, думал Клим. – Пиарщики из «Престо» знают свое дело. Но что же ответить?» Он долго мучился, тупо глядя на экран монитора, а потом очень обтекаемо написал, что в какой-то степени это правда, ибо дыма без огня не бывает, но правда тоже бывает разной, и все намного сложнее, и есть тысяча нюансов, и вообще он не хотел бы говорить на эту тему.
Отработав очередную партию вопросов, Клим под конец работы просматривал диаграмму интерактивного опроса населения. На вопрос: «Каково Ваше отношение к писателю Климу Нелипову?» – было дано три варианта ответа: «1. Он самый лучший писатель эпохи», «2. Я не могу жить без его книг», «3. Никто и никогда не писал лучше его». Никаких иных вариантов ответа этот опрос не предусматривал, и потому читательские голоса распределялись почти равномерно.
Когда Клим накачивался флюидами всеобщего обожания под завязку, до одури, то отползал от компьютера, заходил в ванную и подолгу любовался своим отражением в зеркале. Он придумал для себя интересную и приятную игру: представлял, что смотрит не на собственное отражение, а на портрет великого писателя, и старался вызвать у себя чувство зависти к нему. «Какой у него высокий, благородный лоб, – думал он. – И очень интересный излом губ. А уши… Да, они несколько великоваты, но это уши незаурядного человека, а значит, их форма и размер – это признак избранности, штучности. А какие у него глаза! Ах, какие глубокие, проницательные глаза! В облике этого человека есть что-то божественное, угадывается тонкая, ювелирная рука Творца, потратившего на создание этой личности много времени и выдумки». И в тот момент, когда самовнушение достигало своей цели и Клим начинал едва ли не робеть перед зеркалом, он со взрывной радостью восклицал:
– А это я!! А это я!!
И принимался щипать себя за лицо, фамильярно шлепать себя по щекам и дергать за нос. За этим занятием его как-то застал Кабан.
– Что это ты делаешь? – спросил он, заглянув в ванную.
– Да вот, – смутился Клим, – прыщик выдавливаю…
Кабан постоял немного на пороге ванной, а затем сказал:
– Я гулял по центру и увидел кафе, которое называется «Клим Нелипов».
– Да ты что! – удивился Клим. – Правда? Не может быть! А какое оно? Народа много?
– Да так… – пожал плечами Кабан. – Красивое. Столы стоят, люди что-то пьют. На стенах твои книги в рамочках висят.
Климу показалось, что Кабан ему позавидовал. Он хлопнул его по плечу и приободрил:
– Я прикажу, чтобы туда повесили твои фотографии. Чтобы все знали в лицо моего личного телохранителя…
– А все уже и так знают, – каким-то странным голосом ответил Кабан и протянул Климу скрученную трубочкой газету. – Это мне врачи в психушке подарили.
Клим раскрыл газету. Весь центральный разворот был занят большой статьей под названием «Личный телохранитель писателя», а в середине текста была врезана фотография Кабана, сделанная в ресторане «Прямой эфир».
– Поздравляю, – не без усилия выдавил Клим, впервые испытывая обиду на Кабана за то, что тот примазался к его славе.
– Только здесь все неправда, – сказал Кабан. – Написано, что я воевал в Афгане, в Ираке и в Чечне, что у меня двенадцать пулевых ранений. Что нет одного глаза, а половину черепа заменяет титановая пластина.
– Ну и ладно, – махнул рукой Клим, возвращая Кабану газету. – Какая разница, половину или весь череп заменяет титановая пластина? Тебе-то от этого что?
– Так надо мной весь поселок смеяться будет! Там же меня все как облупленного знают!
– А разве ты собираешься когда-нибудь вернуться туда? – усмехнулся Клим.
Кабан то ли не захотел ответить на этот вопрос, то ли не успел, так как в этот момент в дверь позвонили. Кабан пошел открывать. Клим привык к вечерним визитам незнакомых людей. Обычно это были корреспонденты из журналов и газет. Они платили по сто, а иногда по двести долларов за интервью или за возможность снять Клима на фотокамеру. Клим никому не отказывал, и потому нередко на лестничной площадке перед квартирой выстраивалась очередь из журналистов. Но на этот визит Кабан отреагировал необычно.