У Рейчел была очень странная манера речи. Люк подумал, что ее речь не похожа ни на внутренний голос, ни на нормальную человеческую беседу. Она говорила почти как роботизированный автоответчик в «Объединенных авиалиниях»: Вы позвонили в отдел контроля качества компании «Объединенные авиалинии». К сожалению, в данный момент все операторы заняты. Время ожидания до ответа оператора может составить… семьдесят пять минут. Одновременно Люк думал о темных секретах своих прихожан — или, вернее, бывших прихожан; пора начинать думать о них в прошедшем времени, — и о членах своей семьи, и о том, как они исковеркали друг другу жизнь. Он думал о своих друзьях, об их семьях, обо всех их непрестанных семейных скандалах и все больше и больше склонялся к мысли, что каждый человек на этой земле — кипящий котел скверны и грязи. Потом Люк на миг мысленно отключился и вновь поднял глаза на телеэкран: ТРИ ПАССАЖИРА АВТОБУСА РАНЕНЫ В РЕЗУЛЬТАТЕ ДТП. ТАРИФЫ НА ЭЛЕКТРОЭНЕРГИЮ ПОВЫШАЮТСЯ НА 1,5 ПРОЦЕНТА. ВСТРЕЧА ОПЕК ГРОЗИТ ПОРОДИТЬ КОНФЛИКТ. В мире столько бессмыслицы, зла и скверны — даже в каждом отдельно взятом человеке! — а в новостях сообщают, что ТРИ ПАССАЖИРА АВТОБУСА РАНЕНЫ В РЕЗУЛЬТАТЕ ДТП?
Люк посмотрел на Рейчел:
— Да. Я больше не верю в Бога.
— Хорошо. А почему?
— Потому что однажды утром я увидел, как зевнул воробей.
— Зевнул, в смысле — как человек? Когда хочет спать?
— Да.
Рейчел
Рейчел сидит за плохоньким компьютером в коктейль-баре при отеле в аэропорту. Стены бара отделаны красным пластиком. Рейчел подумывает о том, чтобы уйти, но все-таки остается. Потому что она здесь не просто так. Она выполняет задачу, которую поставила себе еще зимой, когда случайно подслушала разговор родителей на кухне.
Отец сказал матери:
— Боже, какая напрасная трата человеческой жизни!
— Рэй, не надо так говорить. Необходимо что-то придумать, чтобы она стала встречаться с людьми. Может, она с кем-нибудь познакомится. С каким-нибудь молодым человеком.
— И что потом? Выйдет замуж и обретет счастье в семейной жизни?
— Рэй, зачем ты вообще завел этот разговор?
— Потому что мы никогда об этом не говорили. Ни внуков. Ни зятя. Вообще ничего. Только робот, который вкалывает в гараже по восемнадцать часов в сутки. И это, похоже, уже навсегда. У нее нет чувства юмора. В медицинском, научном, клиническом смысле: нет чувства юмора. И уж если на то пошло, и иронии тоже. И умения сочувствовать, и каких-либо эмоциональных привязанностей… ничего…
— Знаешь, я даже рада, что мы об этом заговорили. Думаешь, замужество ей поможет? Думаешь, если она родит, все изменится к лучшему?
— Да, если честно. Именно так я и думаю. Она ни с кем даже не целовалась. И наверное, уже и не поцелуется. Господи, как это грустно.
— Прекрати!
Невольно подслушав этот разговор, Рейчел определила себе цель жизни: родить ребенка и таким образом доказать свою состоятельность и полезность в качестве человеческого существа. Деторождение видится ей глубоко человеческим делом, и ей бы хотелось попробовать быть человеком. Она не совсем понимает, почему ей было отказано в способности быть человеком, но теперь она видит способ, как это исправить.
Взрослея, она старалась сделать себя человеком. Она попыталась узнать, чем человек отличается от всех остальных живых существ, но выяснила только то, что лишь у людей есть искусство и музыка — слоны рисуют картины красками, но это все-таки не считается. Только люди рассказывают анекдоты и готовят еду. И только у людей есть табу на инцест и похоронные ритуалы. Музыку Рейчел не любит и не понимает, потому что это всего лишь звуки, наборы звуков; она не понимает искусство, для нее это всего лишь мазня и каракули, не сочетающиеся с фотографическим отображением реальности; юмор тоже ей непонятен, непонятна самая концепция смешного — Рейчел лишь наблюдает, как люди смеются, то есть издают странные, неприятные звуки наподобие ослиного рева, когда слышат что-то, что называют «смешным» (обычно после потребления алкоголя). Но, поскольку Рейчел занимается разведением белых лабораторных мышей, она точно знает, что табу на инцест генетически оправдано и полезно, так что она целиком и полностью за табу. И похоронные ритуалы — это умный, целесообразный подход, потому что тела мертвых людей возвращаются обратно в землю и таким образом приносят пользу природе.
Рейчел очень серьезно подходит к задаче определения уникальных человеческих качеств. И она не считает, что наличие высоких технологий может служить отличительным признаком человека: сложная деятельность человека, например, обогащение урана — по сути, всего лишь затейливый способ добычи тепла и производства оружия. Необходимость согреться, желание драться — ничего специфически человеческого в этом нет. Если подумать, то расщепление атомов на кварки и лептоны при всей высокой технологичности процесса есть не более чем производство невообразимо крошечных и дорогостоящих строительных кирпичиков, а из кирпичей строят дома, а птицы вьют гнезда — и что в этом особенного? Раньше Рейчел считала, что попытки установить контакт с внеземным разумом можно считать проявлением уникального человеческого поведения, но ведь такие попытки на самом деле мало чем отличаются от поведения волчонка, спрятавшегося в кустах у поляны, где горит костер, и надеющегося, что эти странные двуногие существа пригласят его к себе и дадут вкусного. Но музыка, искусство и юмор? Рейчел приходится принять на веру, что все это действительно свойственно людям.
Рейчел знает, что не соответствует этому миру. Совершенно к нему не подходит. В детстве у нее были большие деревянные цифры с шероховатой поверхностью — развивающая игрушка для обучения счету. У других детей не было таких тактильно-зернистых цифр, а у нее были, и Рейчел знала, что ее нейротипичные одноклассники ее недолюбливали, считали странной и вообще больной на голову. Еще Рейчел помнит, что она могла целыми днями вообще ничего не есть, потому что еда на столе была не той температуры, или не того цвета, или не так разложена на тарелке; и это было неправильно. А потом Рейчел открыла для себя компьютерные игры, в которые можно играть одному. Впервые в жизни она нашла что-то такое, что ей подходит: двухмерное, толерантное, безоценочное, четко определенное пространство, в котором не было неправильно подогретой еды, тошнотворных цветных рисунков и обижавших ее одноклассников. Там, в этом пространстве, оживал ее аватар, Игрок 1. В отличие от самой Рейчел Игрок 1 имеет исчерпывающее представление о мире и времени. Жизнь Игрока 1 — это скорее живописное полотно, нежели повествование. Игрок 1 сразу все понимает и может по собственной воле менять времена: прошлое, настоящее и будущее. Игрок 1 абсолютно свободен; идеальная программа на идеальном «железе». Это пространство внутри игры — единственное место в мире, где Игрок 1 (за неимением других вариантов миров) ощущает себя нормальным.
Еще Рейчел знает, что она «красивая». Это так называется, «красивая», но она не имеет понятия, что это такое. До семи лет она вообще не могла смотреться в зеркало: сразу же начинала кричать от страха. Если ей показывали несколько фотографий с изображениями разных людей, среди которых была и ее собственная фотография, она с трудом находила себя, а бывало, что и не находила вовсе. Но Рейчел знает, что из-за ее «красоты» люди относятся к ней иначе: не так, как они относились бы к ней, не будь у нее данного качества. Отец говорит, что ее красота — это ее трагедия, что бы ни значила эта «трагедия». Рейчел не понимает, что это такое. Наверное, трагедия — это когда все хорошо, а потом вдруг становится плохо. Трагедия — это напрасная трата человеческой жизни.
Но Рейчел докажет, что она не напрасно растрачивает свою жизнь. Например, она уже доказала, что умеет одеться стильно — как нормальная человеческая женщина. Она прочитала в журнале, что у каждой женщины непременно должно быть маленькое черное платье и что все женщины любят одежду от Шанель; так что она взяла все свои деньги, заработанные на разведении лабораторных мышей, поехала в центр, в бутик «Шанель», и купила маленькое черное платье и туфли за 3400 долларов, то есть за столько, сколько она получила бы за 8200 мышей. Рейчел зашла и в салон красоты, к косметологу. Попросила, чтобы ей подобрали макияж с «полным преображением», потому что она где-то слышала, что женщины любят ходить к косметологу — и что женщину, которая следит за своей внешностью, мужчины считают особенно привлекательной. А потом, высчитав наиболее подходящий день менструального цикла, она оделась и сделала макияж, как нормальная — плодовитая и соблазнительная — человеческая женщина, села в такси и поехала в коктейль-бар рядом с аэропортом, потому что читала в интернет-чатах, что это именно то место, куда люди ходят искать партнеров, чтобы перепихнуться. Словом «перепихнуться» люди обозначают одноразовый, без всяких последующих обязательств и чаще всего не ведущий к зачатию половой акт. В аэропортах у людей, как правило, наблюдаются сбои в ощущении собственной личности, отчего их поведение меняется, и они позволяют себе многие вольности, в частности — сексуальные эксперименты, которые они никогда бы себе не позволили в обычной жизни.
И вот теперь Рейчел сидит в коктейль-баре за допотопным, зараженным изрядным количеством вирусов компьютером, который издал при включении резкий звук игрового автомата, и на экране возникла заставка: многочисленные женские половые органы и текст, предлагающий познакомиться с обольстительной дамой. Все будет прямо сейчас, не откладывая, только сначала нужно ввести номер кредитной карты. Visa, Amex, JTB или MasterCard. Непродолжительный поиск отследил трафик до сервера в Белоруссии, статистически не самого безопасного места для указания данных по кредитной карте.
Рейчел готова к своему поиску материнства.
Рейчел обратила внимание на бармена с красным, обожженным солнцем лицом. Интересно, сколько ему лет? Вполне приемлемая кандидатура, но Рейчел вспомнила, что бармен здесь на работе, а значит, скорее всего не расположен проявлять сексуальную расторможенность и искать себе партнершу, чтобы перепихнуться. Бармен разговаривал с женщиной, которой на вид было лет тридцать шесть — или, может быть, тридцать четыре, если она любит выпить. Возраст женщины определить всегда легче, чем возраст мужчины; в отношении женщин природа как-то щедрее на визуальные подсказки. За барной стойкой сидел еще один мужчина… чуть за тридцать, наверное? С виду крепкий, упитанный. Рейчел попыталась определить, хорош ли он собой. «Хорош собой» — так говорят о красивых мужчинах, и для нейротипичных людей мужская красота служит признаком хорошего племенного производителя. Рейчел уже не первый год изучает журнал «Стиль», пытаясь понять язык внешности, но ей так и не удалось определить для себя эталон привлекательности. С другой стороны, в пиджаке у мужчины за стойкой (который с тех пор как пришел, выпил уже две порции виски) лежат две толстенные пачки денег. Видимо, это значит, что он богат. И в состоянии прокормить ребенка.
Рейчел заметила, что он то и дело поглядывает в ее сторону, и поняла это как эротический интерес. Она знала, что теперь ее очередь подать ответный сигнал, поэтому оторвалась от компьютера и подошла к стойке походкой, которую подсмотрела у манекенщиц по телевизору.
Познакомившись с этим мужчиной — Люком, — Рейчел решила, что он в общем-то ей подходит. Люк выпил две порции виски, а значит, был более склонен смеяться, чем если бы он был в трезвом виде, и Рейчел очень надеялась, что он не будет смеяться. Она ненавидела смех. Смех был как восклицательный знак в конце предложения, напоминавшего ей, что она — не совсем человек. И вообще это был жуткий звук. Почти такой же противный, как плач младенцев.
В рекламе по телевизору показали оленя, и Люк завел разговор об олене, и Рейчел показалось, что она очень даже неплохо справилась с этой темой. Потом они говорили о религии, и Рейчел вполне обоснованно изложила свою позицию. Затем в разговоре возникла пауза — сразу после того, как Люк упомянул воробьев, — и Рейчел воспользовалась этой паузой и огляделась по сторонам.
Потом Люк спросил, какие новые интересные мысли возникали у нее сегодня. Вопрос прозвучал как-то совсем неожиданно и не к месту, это было понятно даже Рейчел. Может быть, это и есть пресловутая «прелюдия», о которой она читала?
— Это вопрос для прелюдии, Люк?
Люк улыбнулся и чуть было не рассмеялся, но все же сдержался, за что Рейчел была очень ему благодарна.
— Нет. Не для прелюдии. Наша церковь теряет молодых прихожан, и нам дали брошюрку, где сказано, как можно установить контакт с молодыми мужчинами и женщинами. И там было написано, что женщинам нравится, когда им задают этот вопрос, только им его никогда не задают. Поэтому я и спросил.
Рейчел не могла разобрать, какое именно чувство сквозит в голосе Люка. Может быть, горечь? Расшифровывать эмоции в тоне голоса ей было еще сложнее, чем различать лица. Но ее чуть ли не парализовало от удовольствия, что ее назвали женщиной, и поэтому ее ответ получился достаточно многословным, хотя обычно она не любила много говорить:
— Сегодня у меня и правда возникла одна интересная новая мысль. Я думала о героях фантастических телесериалов. О бессмертных персонажах. Которые в принципе неубиваемы. Если в них выстрелить, рана от пули заживает почти мгновенно, и они поднимаются как ни в чем не бывало. Если они потеряют руку, у них отрастает новая рука. Если их разнести на кусочки взрывом, они полностью регенерируются из какого-то одного куска, а все остальные куски разлагаются, как и положено мертвой материи. Но если взорвать его атомной бомбой, из чего он тогда восстановится? Он же вообще распадется на атомы. И я подумала, что, если от него останется хотя бы одна молекула ДНК, он все равно сможет регенерироваться и продолжить свое бессмертное существование. И знаете, Люк, судя по книгам, которые я читала, — об устройстве вселенной, о строении атомов, — возникновение жизни было неизбежно. Фактически, наша вселенная задумана как гигантская машина для производства жизни. И даже если все до единой молекулы ДНК этого бессмертного персонажа будут уничтожены при ядерном взрыве, составлявшие их атомы все равно будут нести в себе импульс к созданию жизни. И неизбежно ее создадут.
Люк внимательно посмотрел на нее:
— У вас весьма нестандартное мышление.
— Мой врач говорит, у меня наблюдаются множественные аномалии структур головного мозга, чем и объясняются некоторые специфические особенности моей личности.
— Неужели?!
— Но то, что мы называем «личностью», на самом деле есть результат полифакториального генетического процесса. Моя личность определяется не только одними структурными аномалиями мозга.
— Да, наверное.
— Плюс к тому у меня ярко выраженная прозопагнозия, то есть неспособность распознавать лица. Поэтому, кстати, я не могу видеть формы предметов в других предметах, например — лица и фигурки животных в форме облаков.
— Правда?
— У меня также отсутствуют субъективные качества типа чувства юмора, иронии и… — Тут Рейчел вспомнила, чему их учили на занятиях по социальной адаптации: людям нравится, когда ими интересуются и поощряют рассказывать о себе. И если кто-то задал вам вопрос, ему будет приятно, если потом вы его тоже о чем-нибудь спросите. К тому же подробное перечисление всех ее мозговых нарушений могло бы занять четверть часа, если не больше. Поэтому она умолкла на полуслове и спросила Люка:
— А у вас, Люк? У вас возникали сегодня какие-то новые интересные мысли?
— Да, возникали. Утратив веру, я искал, чем заполнить ту внутреннюю пустоту, что от нее осталась, и решил, что все, что мне нужно от жизни, — это нравиться людям. Или чтобы они мне завидовали — чтобы каждому сразу хотелось либо со мной подружиться, либо быть на моем месте, потому что я так интересно и ярко живу. Но вот незадача: всю жизнь я пытался добиться того, чтобы нравиться людям, но, по-моему, так этого и не добился. И похоже, вообще ничего не добился. Во всяком случае, ничего такого, чему можно было бы позавидовать. И какой тогда смысл в этих двух самых заветных желаниях?
Рейчел смотрела на Люка в упор. Теперь она была абсолютно уверена, что в его голосе звучит горечь. Она решила вернуться к своей основной задаче, а именно — к поискам подходящего отца для ребенка.
— Я вижу, у вас с собой много денег, — сказала она. — У вас их всегда много?
Люк выплюнул кубик льда, который гонял во рту.
— Я их украл.
— Правда?
— Да. Ограбил церковную кассу. В смысле банковский счет моей церкви.
— Ясно, — сказала Рейчел. — Значит ли это, что теперь вы богач?
Игрок 1
Спиртные напитки и смех. Но что будет потом? У человека — душа, у машины — призрак. Я, Игрок 1, на самом деле скорее призрак, чем душа, но это еще под вопросом. И прояснится, когда я сюда доберусь. Также многое будет зависеть от того, как это произойдет.
Но сейчас нам важнее узнать, что будет дальше. Дальше — в этой истории. А будет вот что: Рик смешает для Карен «Сингапурский слинг», и она его выпьет. Рик, ставший богаче на сорок пять долларов, вспомнит слова из рекламной брошюрки курса активного управления собственной жизнью по системе Лесли Фримонта: «В каждый миг нашей жизни мы достигаем какой-нибудь цели. В каждый миг нашей жизни мы пересекаем финишную черту, и небеса ликуют, подбадривают нас к новым победам, к новым рывкам вперед. Все, что мы делаем — переходим ли улицу, чистим ли яблоко или смотрим на часы, — это мы принимаем лавровый венок под грохот восторженных аплодисментов. Вселенная хочет, чтобы мы победили. Вселенная делает все, чтобы мы победили, даже когда мы проигрываем». А потом Рик увидит, как в бар входит невзрачный мужчина в жутких темных очках, этак небрежно подруливает к Карен, кладет руку ей на бедро и говорит: «Ну, здравствуй, золотце. Я Уоррен».
Люк отлучится в уборную, и Рейчел погрузится в свои мысли. Она задумается о бессчетных планетах, разбросанных по всей вселенной — о тех планетах, где наверняка тоже есть жизнь. Наверное, все-таки углеродная. Хотя кто знает? И в бесконечной вселенной наверняка есть и другие разумные формы жизни, причем внешне эти инопланетные разумные существа скорее всего не похожи на людей. Совсем не похожи. На втором месте после человека самое умное животное на Земле — новокаледонский ворон. Если бы эти вороны жили дольше — и будь у них руки, как у Дональда Дака, — у человечества не было бы никаких шансов. Но если два разных, но в равной степени разумных биологических вида могут сосуществовать на одной планете, только представьте, что может происходить на других планетах. Не исключено, что есть целые планеты, существующие, как единый организм, наподобие солнышка у телепузиков — или планеты бескрайних лугов, чьи травинки все вместе образуют единое существо. И какие-то из этих разнообразных форм жизни наверняка обладают способностью ощущать. Обладают способностью к самосознанию. Рейчел задумается о том, что, возможно, ей было бы лучше с этими инопланетными формами жизни. Может быть, с ними она была бы гораздо счастливее, чем с людьми. Она скажет об этом Люку, когда тот вернется из туалета. И Люк ей ответит: «Хорошо, хорошо. Но мне хотелось бы знать, есть ли у этих инопланетян какой-нибудь эквивалент свободы воли? И какое у них восприятие времени? Отличается оно от нашего или нет? И самое главное: как они зарабатывают на жизнь?»