– Да? – отрываясь от своих размышлений, Антон вскинул взгляд на собеседника. – Не ломайте голову, Олег Борисович, вам это совершенно ни к чему.
Появился Гиви – и столик окутал ни с чем не сравнимый запах превосходного шашлыка. Две большие порции – и к ним соус. Хлеб, зелень, фрукты и бутылка грузинского сухого красного появились со следующего захода.
– Спасибо, дорогой! – поблагодарил его Антон Игоревич. – От души – спасибо!
– Всегда рад! – чуть наклонил корпус растроганный шашлычник и вернулся за стойку.
– Больше Ганин вас ни о чем не просил?
– Нет, клянусь вам!
– Ну, тогда – с делами все! Беремся за мясо!
Мещеркин проголодался страшно, но тем не менее глянул на часы и сокрушенно покачал головой:
– С удовольствием бы, Антон Игоревич, но – дела!
– Шашлык, Олег Борисович!
Полковник чуть было не поддался искушению, но, едва его взгляд оторвался от сотворенного усатым кавказцем шедевра и сосредоточился на лице недавнего собеседника, язык сам произнес:
– Нет, мне в управление нужно. Рад бы – но не могу!
– Ну что ж! – сокрушенно вздохнул Антон, вставая. – Служба прежде всего!
Он первым протянул руку, и полковник судорожно стиснул ее, выдавив из себя улыбку.
– Всего вам, – скучно добавил Антон на прощание и тотчас забыл про Мещеркина, переключившись на еду.
Худой и длинный полковник напоминал шагающий циркуль, когда спешил к выходу из парка. Только в одном месте он остановился – у лотка с чебуреками. Не в силах терпеть голод, обрушившийся на него в результате нервного истощения от беседы с Антоном Игоревичем, он купил себе пару чебуреков и торопливо сжевал их. Кусал Олег Борисович их так ожесточенно, словно грыз своего недавнего мучителя.
* * *Актовый зал Санкт-Петербургской консерватории был полон – на отчетный концерт без пяти минут выпускников пришли родители, педагоги и друзья будущих Паганини и Ойстрахов, Рихтеров и Спиваковых. Ведь фамилии этих юных дарований, выглядывающих сейчас из-за кулис в надежде увидеть знакомые лица, вскоре замелькают на афишах лучших концертных залов в составе лучших исполнительских коллективов, а самые талантливые отправятся в Стокгольм на международный конкурс. Со стен мудро и дружелюбно смотрели великие композиторы прошлого, подбадривая юных коллег. Какофония настраиваемых инструментов стала стихать, зрители приготовились наслаждаться мастерством филармонического оркестра и его прелестной солистки – Екатерины Романовой.
Прекрасная музыка захватила слушателей с первых аккордов, все замерли, боясь упустить хотя бы мгновение, и только Катин преподаватель с гордостью смотрел по сторонам, как будто предлагая всем разделить свое восхищение любимой ученицей. Звучал концерт для скрипки с оркестром Яна Сибелиуса. Оркестр рассказывал о суровой красоте северной природы, о волнах, разбивающихся о скалы фьордов, о мужественных людях, о великой силе человеческого духа. Слушая скрипку, люди видели то чайку, касающуюся волн, то девушку, ждущую своего любимого с моря.
Григорий чувствовал душой, что Катерина заворожила своей игрой весь зал. Крытый не мог сказать, что ему не нравилось то, что он слышал, хотя на свой вкус он предпочел бы что-нибудь более простое. На классической музыке он не мог сосредоточиться, привык к песням, где слова ложатся на сердце.
Постепенно музыка стала просто фоном для его мыслей. Он вспомнил свою молодость, таежный край, куда еще при социализме попал на лесоповал.
Тогда Григорию стукнуло двадцать пять. Юбилей он справил в пересылке кружкой чифиря – и баста. Был у них на этапе паря, цыган по национальности. Сел он за угон автомобиля. Ох и уморный парень! Говорил – ничего не могу с собой поделать, как тачку новую увижу! В крови, говорил, сидит. Дед лошадей воровал, а я, значит, лайбы! Так вот этот самый цыган на гитаре такое делал, что скрипка молчала бы рядом!
«Да, прошло то время! – невольно взгрустнул Григорий. – Раньше все понятно было: кто комсомолец, кто блатарь! Кто работяга, кто композитор! А сейчас…»
Он вспомнил недавний эпизод…
Поднимался Крытый под вечер к себе в квартиру и уже почти вставил ключ в замочную скважину, как услышал голоса на верхней лестничной клетке. Отчетливо бубнил ранний юношеский басок, ему вторил другой и аккомпанементом присоединялся шальной девичий смех. Смотрящему до этих малолеток – как прицепу до «Запорожца». Но тут его нос уловил знакомый запах жженой листвы.
«Травку курят, поганцы!»
Крытый не спеша поднялся к ребяткам.
Григорий меньше всего претендовал на роль воспитателя, но допустить, чтобы наркоту курили около его двери, он не мог!
Два киндера-переростка с блестящими глазами и глуповатой улыбкой на губах, рыжая худосочная девица их возраста и бритоголовый парень чуток постарше, явно отдающий предпочтение штанге, а не шахматам. Последний как раз сделал затяжку и, глянув на поднимающегося Григория, нехотя спрятал «косяк» за спину.
– Так, ребятки, дружно собрались – и на выход! – без долгих предисловий поставил ультиматум Григорий. Сказал – как отрезал, без всякого варианта на обсуждение.
– А что, постоять нельзя? – тоном базарной торговки, вынужденной отбрехиваться от обманутых покупателей, заявила девица.
Крытому до смерти не хотелось разводить полемику или применять силу. Конечно, ему ничего не стоило зайти в квартиру и позвонить кому-нибудь из своих «торпед» – потом сопляки за километр бы обходили этот подъезд! Но Григорию было западло шугать пару малолеток. И оставить все как есть он тоже не мог. Один раз спустишь – повадятся ходить, а для ментов это чистый подарок! Только дай повод!
– Мне что, второй раз повторять?! – цыкнул на парней положенец, совершенно игнорируя вопль девицы, зенки которой уже счастливо блестели, а под ногами валялся использованный шприц.
– Мы уйдем, но почему мы должны уходить? Мы никому не мешаем… – начал один из переростков, но тут вперед подался квадратный парень, явно решивший заработать пару очков на глазах всей честной компании.
– Отец, в самом деле! Какие предъявы?
– Предъявы, говоришь, какие? – Крытый начал входить в тихое бешенство. Этот нагловатый тип сразу же не понравился ему. – Если я тебе предъявлю, бакланчик, ты утонешь! Ты срешь дома? Нет? А почему ты решил, что у меня дома срать можно? Бери свою кодлу и вали скорее, пока я только разговариваю!
Типчик покосился на пудовый кулак Рублева, заметил синие отметки на пальцах, говорящие о нелегких годах, проведенных «за хозяином», и интуитивно понял, что лучше брать ноги в руки и валить по-быстрому, пока не стало худо.
– Ты чего, мужик? – опять подала надрывный голос девица. – Ты знаешь, с кем, в натуре, базаришь?!
На счастье обдолбанной компашки здоровяк повел себя правильно.
– Заткнись, Киса! Вали вниз!
– Ты чего, Вик?
– Вали, я сказал! Татарин, держи ее! Все, мы уходим, – это уже было сказано для Крытого.
– И забудьте этот подъезд, – добавил вслед Григорий.
Звонить не пришлось, Катя была дома. Она как раз открыла дверь и презрительно посмотрела в спину спускающимся. По ее взгляду Григорий понял, что она знает ребят.
– Чего это ты на них рычишь? – полюбопытствовала девушка, пропуская Григория в квартиру.
– На них не рычать, им жопы бить нужно! – высказал Крытый свое отношение к подросткам.
Рублев сам не раз давил «косяка», особенно на зоне, где житейских удовольствий оставлено законом минимум. На воле смотрящий баловался анашичкой редко, предпочитая для души спиртное. Колоться Рублев никогда не пробовал и не собирался. Да и вообще к наркоте относился с легким презрением.
Его задело не то, что сопляки в столь раннем возрасте курят дурь и ширяются, а то, как нагло они это делают, почти у всего дома на виду, ничего и никого не боясь и не стесняясь! Да еще и огрызаются в ответ!
– Попробуй тронь! Веркин папаня такое устроит! Да и у Барса предок тоже крутой!
– А кто у нас Веркин папаня? – ухмыльнулся Крытый. Ему было, в общем-то, наплевать на молодых наркош, но задел тон племянницы.
– Он депутат какой-то!
– А чего же дочь по подъездам трется?
– А она у него отмороженная – из дома постоянно убегает. Наркоманка.
– Сколько же ей лет?
– Четырнадцать.
– С ума сойти! – невольно вырвалась у Крытого. Он думал, что рыжая девица старше…
Сейчас, вспомнив недавний случай, Григорий задумался.
«Почему получается так? Папа – депутат, денег в семье полно, а дочь шалава и наркоманка? – Невольно он посмотрел на свою племянницу, вдохновенно играющую на сцене. – Ведь она мне как дочь стала! – признался сам себе Крытый. – Что я ей в жизнь принес? Да, на краюху хлеба кроить не нужно, как было, когда она со стервой бабкой жила. Ну а в другом?»
Крытый на миг закрыл глаза, припоминая. Вот они с кентом бегут по стройке. Григорий видит свою девочку почти без сознания от пережитого, и «АКС» у ее ног, и расстрелянные гильзы под ногами. И два трупа. Тогда ей было пятнадцать лет…
«Все сделаю для нее! – с силой, бешено ворвалась в мозг мысль. – Учиться за границей будет, если захочет, замуж отдам за человека достойного! Пусть только кто попробует обидеть мою девочку!»
Григорий разжал кулак и недоуменно посмотрел на побелевшие костяшки. Только сейчас он сообразил, что музыка стихла. Смотрящий рывком поднялся и захлопал. Хлопки одиноко прозвучали в зале, и Григорий, бросив быстрый взгляд по сторонам, сел.
«Что, этим фраерам не понравилось, как Катя играет?» – ревность уколола сердце. Но Григорий тут же понял, что дело в чем-то другом.
Сосед, пожилой человек с совершенно седыми волосами, наклонился в его сторону.
– Мужчина, в перерыве между частями аплодировать не принято, – назидательно заметил он и тут же полюбопытствовал: – Это ваша дочь?
– Племянница.
– Молодец! Как играет! Не побоюсь сказать, что в ней чувствуется талант! Пусть ни в коем случае не оставляет свои занятия!
– Да она и не собирается.
– Вот и молодец!
Но тут скрипка зазвучала вновь, и старичок переключился на сцену. Григорий тоже глядел на Катерину. В своем концертном сиреневом платье девушка была великолепна.
«Что же она цацки не надела? – вспомнил о подаренном недавно гарнитуре Григорий. – Вроде понравились. Забыла, что ли? А! Поди, из-за фармазонки этой хвостатой, будь она неладна!» – Крытый вспомнил о запертой в ванной животине, мысленно усмехнулся.
Концерт закончился, и зал зашелся в рукоплесканиях. Тут уж Рублев от души влился в общую массу. На сцену потянулись люди с цветами, и среди прочих Григорий увидел Катиного ухажера. Тот нес корзину роз. Поднялся на сцену и вручил ей, поцеловав в щеку. Девушка засмущалась, это было видно, и вдруг неожиданно для Григория сама поцеловала этого прохвоста! Григорий вновь сжал кулак так, что побелели костяшки пальцев. Желваки на скулах заиграли. Взгляд, которым он смотрел на Антона Игоревича, вполне мог прожечь дырку в стильном пиджаке.
– Ну, козлина, сейчас я с тобой побазарю! – процедил он, вставая.
* * *Жентяй внешностью обладал самой что ни на есть заурядной, неброской, что немало помогало ему в его профессии. Жентяй был домушником. Сел первый раз он в двадцать три. Сейчас ему было тридцать пять, и он имел за плечами уже две ходки по пятерке каждая. Вором он мнил сам себя, блатные же называли его украдайкой. За то, что он не признавал их обычаев и не желал вносить свою лепту в общак. Сколько у него было разных стычек по этому поводу – не счесть! По первой ходке чуть даже не опустили!
Именно про него Блондину говорил Пончик.
Во взрослую жизнь Жентяй шагнул из норильского детского дома номер два, прихватив с собой из детства диплом об окончании средней школы с весьма даже неплохими оценками и два правила. Первое из них гласило: «Ни на кого не надейся, умей добиться всего сам!» Второе: «Можно делать все, что хочешь, лишь бы тебя не поймали!»
Им он и следовал, бодро ступая по жизни. Детдом дал ему хорошую закалку в плане самостоятельности и приспособленности. И все бы было хорошо, да уж очень завистливым рос парень! Но тут выручало второе правило, и в общаге, где проживал Жентяй, участились случаи краж. Но что возьмешь у студентов? А ему нужно было много, чтоб можно было козырнуть достатком перед приятелями, имевшими богатеньких и щедрых родителей.
Дело дошло до преподавательских квартир. Действовал парень хитро, изобретательно, но все же попал под подозрение. Доказать ничего не смогли, поскольку не было никаких улик, но из института его «ушли». Да он и не жалел об этом – учеба порядком надоела к тому времени и вместе с ней статус студента с сорокарублевой стипендией.
Вот тут судьба и свела Жентяя с Монголом – узкоглазой личностью родом из Караганды. Монгол имел четыре ходки и все – за квартирные кражи. Он преподал новому корешу такие уроки воровского дела, что тот сразу существенно повысил квалификацию. Но и расплачиваться за обретенное мастерство пришлось Жентяю в скором времени – сдал его новый кореш с потрохами, дабы скостить себе срок. Так парень получил свою пятерину и к двум первым своим заветам добавил третий: «Работать одному и ни с кем ни в какую сламу не входить!»
Поэтому и на зоне он держался одиночкой. Именно такой человек и нужен был Блондину для исполнения задуманного.
* * *Как раз в тот момент, когда Григорий слушал нежные рулады, выводимые мастерской рукой его племяшки, «девятка» одного из бойцов бригады Блондина остановилась на соседней с жилищем Крытого улице.
Из машины вышел Жентяй. В правой руке у него был «дипломат». Через плечо – небольшая спортивная сумка.
– Все понял? – спросил домушника атлет с бритым затылком.
– Ты уже пятый раз спрашиваешь, – беззлобно огрызнулся тот и убрал в нагрудный карман рубашки темные очки. Солнце опустилось за горизонт, и в вечернем сумраке они были не нужны.
– Сколько тебе времени нужно? – последовал новый вопрос.
– Десять минут.
– Давай! Мы тебя здесь ждем!
Жентяй неспешной походкой направился к нужному дому. Уже порядочно стемнело, и уличные фонари зажглись у подъезда. Бабульки сидели на своих лавочках, четверо парней квасили за столиком неподалеку, за которым обычно резались в домино. Жентяй едва глянул в их сторону – алкашей он не уважал.
«Блин, первый раз иду на такое чудное дело! – усмехнулся он про себя. – Раньше все больше выносил, а вот теперь платят за то, чтобы занес!»
Жентяй знал, что ему предстоит подбросить чемодан с деньгами, и за эту работу платили десять штук баксов! Сказочная для него сумма! Единственное, что не понравилось, так это строгое условие – в квартире ничего не трогать!
«Жмоты! Жалко им, что ли?!» – подумал он тогда, вслух соглашаясь с поставленным требованием.
Когда предложили дело и Жентяй прилетел в Питер, он заранее решил по возможности уточнить все обстоятельства. За день до концерта он зашел в подъезд и срисовал нужную дверь вместе с замком и номером квартиры. Дверь металлическая, но он открывал и не такие!
В Питере у одного из шнырей он узнал, кому принадлежит квартира. Поняв, что за дело ему предлагают, ненадолго задумался и перезвонил очкастому коротышке-фраеру, с которым договаривался об оплате.
– Что случилось? – всполошился тот.
– Под пику подставить меня хотите? – сразу начал Жентяй с предъявы. – Вы к кому на хату чемодан подбросить посылаете? Что там – бомба?
– Не волнуйтесь, давайте встретимся и обговорим все!
– Давай!
На самом деле Жентяй нисколько не волновался. Ему было глубоко наплевать на веселогорского смотрящего, просто он хотел выторговать лишних денег. Это ему с лихвой удалось – плату он поднял с пяти тысяч баксов до десяти.
Поэтому, когда норильский домушник зашел в подъезд дома, где проживали Рублев и Катя Романова, настроение у него было очень даже хорошее. Подождав, пока спускавшаяся девчонка с собачкой на поводке исчезнет из поля зрения, он меньше чем за минуту отпер замок и заскочил в квартиру. Тьма прихожей на секунду остановила его, но Жентяй быстро достал из перекинутой через плечо спортивной сумки фонарик, и круглое белое пятно заскользило по стенам.
Невесть откуда раздавшееся мяуканье заставило его вздрогнуть. Он опять застыл на мгновение. Потом сообразил, что кошка находится где-то слева. Светлый кружок остановился на двери в ванную.
Мурка, почуяв приход людей, мяукала все громче и настойчивей. Вор и ухом не повел, а луч, заскользив по стенам, остановился на антресоли.
«Ну вот, сюда мы тебя и определим!» – и ловким движением он закинул «дипломат». Тот скрылся в глубине, совершенно незаметный снаружи.
Кошка выходила из себя. Неожиданно она заставила Жентяя еще раз вздрогнуть – в ванной что-то громко упало, потом еще!
«Черт! – ругнулся мысленно домушник. – Так она весь дом соберет!»
Он отпер щеколду и успел заметить, как белый пушистый комок мелькнул у его ног.
В ванной он включил свет не опасаясь и закрыл за собой дверь. Кошка прыгнула на полку рядом с зеркалом и все свалила на пол. Стеклянный фужер, в котором стояли зубные щетки, разбился на мелкие осколки. Мыльница раскрылась, и Жентяй едва не поскользнулся на куске мыла. Он уже хотел выходить, как глаза его вцепились в привычный блеск – в ванне, у самого сливного отверстия, сверкнуло «рыжьем». Точно! Колечко! Еще немного – и оно там!
«Вот сука! – ругнул кошку радостно Жентяй. Руки сами, без приказа головы вцепились в добычу. – Все равно оно бы упало! – успокоил вор себя, вспомнив строгий наказ ничего в квартире не брать. – Вон цепура валяется на полу, пусть так и валяется!»
Жентяй поборол искушение и оставил цепочку среди осколков стекла.
«Пора на выход», – сказал он сам себе и покинул квартиру. Разглядывать колечко домушник не стал – пока было не до того.
Закрыв железную дверь, Жентяй деловито засеменил вниз. Он вышел на залитый светом фонаря пятачок у подъезда и неожиданно для себя попал в крутой передел.