Форд подъехал на Болью к Полуночной тропе. Теперь он знал, что коню известно, как становиться на поразительно узкие уступы и в каких местах следует соблюдать предельную осторожность. Не было смысла взбираться наверх пешком – можно было не спрыгивать с мудрого коня.
Когда часом позднее они поднялись наверх, Болью, мечтавший поскорее вернуться в конюшню, перешел на рысь. Испуганный Форд вцепился в луку седла, радуясь, что вокруг никого нет и никто не видит его дурацки растерянную физиономию. Около часа дня впереди показался Накай-Рок и невысокие холмы, окружавшие долину. Въехав в тополиную рощу, Форд услышал громкий смех и заметил человека, шагавшего размашистыми шагами от «Изабеллы» к домикам.
То был программист Волконский. Его длинные жирные космы трепал ветер. Он выглядел взбешенным, но в то же время скалил зубы, надрывно хохоча, точно сумасшедший.
Форд остановил Болью, спрыгнул на землю и поставил коня так, что тот преградил собою путь Волконскому.
– Привет.
– Прошу прощения, – проворчал программист, пытаясь обогнуть Болью.
– Хороший денек, не находишь? – как ни в чем не бывало спросил Уайман.
Волконский резко затормозил и уставился на него, содрогаясь от яростного веселья.
– Спрашивать, хороший ли день? Я отвечаю: просто потрясающий.
– Что-то случилось? – поинтересовался Форд.
– А тебе какой дело, мистер антрополог? – Волконский запрокинул голову и оголил темные от курения зубы в неестественно счастливой улыбке.
Форд приблизился к нему настолько, что мог дотронуться до него рукой.
– А выглядишь ты так, будто для тебя этот день один из худших.
Волконский наигранно по-товарищески положил руку на плечо Форду и подался вперед. Форда окутало мерзкое табачно-перегарное облако.
– Раньше я переживать. А теперь все о’кей. – Волконский подался назад и вновь разразился диким хохотом; на его небритой шее заходил ходуном кадык.
Сзади послышались шаги. Волконский резко выпрямился.
– А-а, Петр, – сказал, приблизившись, Уордлоу. – И Уайман Форд… Доброго здоровья. – Он произнес последние слова учтивым голосом, но со странной иронией.
Волконский вытаращил глаза.
– Ты из Бункера, Петр? – Казалось, вопрос Уордлоу таит в себе некую угрозу.
Волконский снова оскалился, как ненормальный, но его взгляд изменился. Наполнился тревогой. Или же страхом?..
– Судя по записи в журнале, ты пробыл там всю ночь, Петр, – продолжал Уордлоу. – Я всерьез за тебя волнуюсь. Надеюсь, ты сейчас же отправишься спать.
Волконский, не ответив ни слова, обошел коня и продолжил путь.
Уордлоу повернулся к Уайману и спросил таким тоном, будто не произошло ничего из ряда вон:
– Прекрасный денек для прогулки верхом.
– Мы как раз об этом разговаривали с Петром, – бесстрастно сказал Форд.
– Куда ты ездил?
– В Блэкхорс. Поговорить со знахарем.
– И?..
– Поговорил.
Уордлоу покачал головой.
– Этот Волконский… вечно из-за чего-нибудь на взводе. – Он уже сделал шаг вперед, но вновь остановился и спросил: – Вы больше ни о чем… не разговаривали?
– Что ты имеешь в виду? – спросил Форд.
Уордлоу пожал плечами.
– Не знаю. Наш программист немного… неуравновешен. Мало ли чего… мог брякнуть.
Форд проследил, как спец по безопасности, засунув ручищи в карманы брюк, уходит прочь по тропе. Он, подобно всем остальным, тоже был на грани срыва, однако лучше других скрывал это.
Глава 11
Эдди стоял возле трейлера со стаканом холодной воды в руке и смотрел на солнце, опускавшееся к далекому горизонту. Лоренцо поблизости не было. Он исчез около полудня, так же тихо и внезапно, как и появился, не доделав дела. На столе пестрела гора так и не рассортированной одежды, а у церкви желтела кучка неубранного песка. Эдди всматривался в горизонт, кипя от возмущения. Не следовало поддаваться уговорам и нанимать Лоренцо. Парень побывал в тюрьме за непреднамеренное убийство – пырнул кого-то ножом в пьяной уличной разборке в Гэллапе. Отсидел всего лишь полтора года. Эдди взял его себе в помощники по просьбе местной семьи. Лоренцо, согласно условиям условно-досрочного освобождения, надлежало где-нибудь работать.
Эдди совершил большую ошибку.
Глотнув воды, он постарался унять в себе гнев. Лавочник из Блю-Гэп до сих пор молчал, однако Эдди не сомневался в том, что вскоре получит долгожданные вести. Тогда можно будет навеки избавиться от Лоренцо. Пусть отправляется назад в тюрьму! Там его место. Всего полтора года за убийство! Неудивительно, что уровень преступности в резиденции навахо немыслимо высок…
Сделав еще один глоток, Эдди с удивлением заметил человека, приближающегося к церкви, прищурился и внимательнее в него всмотрелся.
Лоренцо.
Шел индеец, пошатываясь – значит, успел набраться. Эдди скрестил руки на груди. При мысли, что возможность разобраться с наглецом выдается уже теперь, его сердце забилось вдвое чаще. Тянуть дальше было некуда.
Лоренцо приблизился к воротам, оперся на столбик забора, мгновение-другое помедлил и вошел во двор.
– Лоренцо?
Навахо медленно повернул голову. Его глаза были красными, дурацкие косички наполовину расплелись, бандана на голове съехала набок. Выглядел он ужасно. И весь согнулся, будто ему на плечи легли все мирские беды.
– Пожалуйста, подойди, – попросил Эдди. – Мне нужно с тобой поговорить.
Лоренцо, едва взглянув на него, отвернулся.
– Лоренцо, ты слышал, что я сказал?
Индеец, не отвечая, поплелся к куче с одеждой. Эдди подскочил и преградил ему путь. Лоренцо остановился и взглянул на пастора, дыша ему в нос запахом бурбона.
– Лоренцо, ты же прекрасно знаешь, что распитие алкогольных напитков запрещено условиями твоего условно-досрочного освобождения.
Навахо молча смотрел на Эдди.
– К тому же ты исчез, не закончив работу. Вы хотите, чтобы я докладывал должностному лицу, будто ты тут исправно трудишься. А я больше не могу ему лгать. Все, с меня довольно. Я тебя увольняю.
Лоренцо уронил голову на грудь. В первую секунду Эдди было подумал, что его непутевый помощник раскаивается, но тут услышал харкающий звук и увидел выплескивающуюся из его рта слизь. Сгусток, точно сырая устрица, шлепнулся в песок прямо к ногам пастора.
Сердце Расса заколотилось быстрее прежнего.
– Попрошу не плевать, когда я с вами разговариваю, мистер! – воскликнул он, повышая голос и трясясь от ярости.
Лоренцо сделал шаг в сторону, пытаясь обойти Эдди, но тот снова встал у него на пути.
– Слышишь, что я тебе говорю, или не в состоянии понимать человеческую речь?
Индеец молчал.
– Где ты взял деньги на спиртное?
Лоренцо приподнял руку и тяжело опустил ее.
– Я задал тебе вопрос!
– Занял у одного парня, – прохрипел навахо.
– Серьезно? У кого же?
– Не знаю, как его зовут.
– Не знаешь, как его зовут, – повторил Эдди.
Лоренцо предпринял еще одну вялую попытку обойти пастора, но тот снова не позволил ему это сделать. У него дрожали руки.
– Я знаю, откуда ты взял деньги. Ты их украл. С тарелки для пожертвований.
– Ни фига.
– Да, украл! Больше пятидесяти долларов!
– Ни черта я не крал.
– Не чертыхайся при мне, Лоренцо! Я видел, как ты их брал.
Ложь соскользнула с языка Эдди прежде, чем тот осознал, что вынужден прибегнуть к ней. Впрочем, можно было считать, что он и вправду все видел: индеец не признавался в содеянном, но правда высвечивалась на его лице.
– Ты присвоил пятьдесят долларов, в которых эта церковь крайне нуждается. Но ты украл их не только у нее. И не только у меня. Ты украл их у Господа!
Лоренцо молчал.
– Как, по-твоему, Господь на это ответит? Ты думал об этом, когда брал деньги, а, Лоренцо? «И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну»[11].
Лоренцо быстро развернулся и зашагал в противоположном направлении, назад, к городу. Эдди догнал его и схватил за рубаху в районе плеча. Лоренцо вырвался и продолжил путь. Потом вдруг резко остановился и направился к трейлеру.
– Ты куда? – закричал Эдди. – Не смей туда входить, слышишь?
Лоренцо поднялся на крыльцо и вошел внутрь. Эдди взбежал по ступеням вслед за ним, но остановился у самой двери.
– Немедленно выходи! – Опасаясь, что негодяй нападет на него, заходить в трейлер он не решался. – Вор! Вот ты кто! Самый настоящий вор! Сейчас же выходи из моего дома, или я вызову полицию!
Из кухни послышался шум. Судя по звукам, индеец выдвинул и швырнул на пол ящик со столовыми приборами.
– За нанесенный ущерб ты заплатишь! Все до последнего цента!
Снова раздался грохот. По кухне разлетелась еще какая-то домашняя утварь. Эдди всем сердцем рвался в дом, однако его удерживал страх. Хорошо еще, что индеец прошел в кухню, а не в спальню, где стоял драгоценный компьютер.
Снова раздался грохот. По кухне разлетелась еще какая-то домашняя утварь. Эдди всем сердцем рвался в дом, однако его удерживал страх. Хорошо еще, что индеец прошел в кухню, а не в спальню, где стоял драгоценный компьютер.
– Выходи, я тебе говорю! Несчастный алкоголик! Человек-паразит! Сор в глазах Иисуса! Я все расскажу твоему надзирателю, и ты отправишься обратно в тюрьму! Я обещаю!
Лоренцо внезапно возник на пороге с большим кухонным ножом в руке. Эдди попятился назад и сошел по ступеням вниз.
– Лоренцо. Нет.
Индеец остановился на крыльце, слегка покачиваясь, щурясь в лучах вечернего солнца и размахивая оружием. Спускаться он как будто не собирался.
– Брось нож, Лоренцо, – произнес Эдди. – Брось, кому говорят!
Индеец опустил руку.
– Брось сию секунду. – Эдди заметил, что крепко сжатые вокруг рукояти пальцы навахо немного расслабляются. – Брось, или Иисус покарает тебя!
Из груди Лоренцо вдруг вырвался вопль ярости.
– Да имел я твоего Иисуса в задницу! Вот так! – Он с таким остервенением пронзил ножом воздух, что чуть не потерял равновесие и не шлепнулся с крыльца.
Ошарашенный Эдди подался назад.
– Да как… ты… смеешь… столь гадостно… богохульствовать? Ты больной… погрязший в грехах человек! И будешь гореть в аду! Сатана! Ты… – Голос Эдди оборвался. Он задыхался от негодования.
Лоренцо засмеялся сиплым бесстрастным смехом. Он стал неистово размахивать ножом, будто упиваясь ужасом Эдди.
– Да, да! В задницу!
– Гореть тебе в аду! – проревел Эдди в приступе неожиданной храбрости. – Ты будешь упрашивать Иисуса смазать твои обуглившиеся губы, но Он тебя не услышит! Потому что ты мерзавец. Гадкий презренный человечишка!
Лоренцо снова сплюнул.
– Ну, ну…
– Господь тебя накажет, помяни мое слово! Он уничтожит тебя, проклянет, жалкий богохульник! Ты украл у Него, грязный индеец, ничтожество, вор!
Лоренцо бросился на него. Но тщедушный Эдди был весьма юрок. Пока нож прочерчивал в воздухе широкую неровную дугу, пастор отпрыгнул в сторону, и вцепился обеими руками в предплечье индейца. Тот повернулся, намереваясь вновь замахнуться, но Эдди, будто терьер, не выпускал его руку и изо всех сил дергал ее, чтобы навахо выронил нож.
Лоренцо зарычал, напрягся, однако, ибо был пьян, не мог собраться с силами. Мало-помалу его рука совсем ослабла. А Эдди лишь яростнее тряс ее.
– Брось нож!
Лоренцо не знал, как ему быть. Эдди, почувствовав, что перевес сил на его стороне, ударил противника плечом, выхватил у него нож и, не устояв на ногах, повалился на спину. Лоренцо упал на него, грудью прямо на нож, рукоять которого Эдди крепко сжимал пальцами. Ему на руку хлынула теплая кровь. Лезвие вошло аккурат в сердце индейца. Пастор, вскрикнув, отпустил нож и стал выбираться из-под навахо.
– Нет!!!
Невероятно, но Лоренцо встал на ноги с торчащим из груди ножом. Собравшись с остатком сил, он схватился за рукоятку обеими руками и попытался выдернуть нож. На его лице по-прежнему ничего не отражалось, глаза были затуманены. Дернувшись вперед, он повалился лицом в песок. Нож пронзил его насквозь, и самый кончик лезвия вышел из спины.
Эдди смотрел на индейца расширенными от ужаса глазами. Его губы сводило судорогой. Сухой песок под обмякшим телом пропитывался кровью; на поверхности оставались лишь алые сгустки.
Рассу в голову пришла первая осознанная мысль: «Опять становиться жертвой я не намерен».
* * *Когда Эдди выкопал яму, на земле царила темень и ночная прохлада. Песок был сухой и рассыпчатый, и копать пришлось долго. Очень долго.
Расс вздохнул, вытер пот со лба, содрогнулся всем телом, выбрался на поверхность, достал лестницу и ногами столкнул тело вниз. Оно приземлилось на дне с приглушенным ударом.
Предельно сосредоточившись, Эдди сбросил в яму окровавленный песок – всё до последней песчинки. Потом снял с себя одежду и кинул ее сверху. За нею последовала вода из ведра, в котором он мыл руки, само ведро и полотенце, которым он вытирался.
Совершенно нагой, пастор замер на краю громадной ямы и задумался. «Стоит ли помолиться?.. Нет, богохульник того не заслуживает. И поможет ли ему молитва, если он уже теперь корчится и стенает в адском пламени? Я предрек ему кару Господню, и Бог тут же его умертвил. По сути, Он убил богохульника его же рукою. Я стал тому свидетелем. Случилось чудо».
Все еще голый, Эдди стал закапывать яму, лопата за лопатой, работая быстро, чтобы не мерзнуть. К полуночи с кошмарным делом было покончено. Разложив по местам орудия труда и заметя последние следы произошедшего, Расс вошел в трейлер.
В ту ночь он молился настолько отчаянно, как не молился за всю свою жизнь. За окнами, как обычно, свистел и выл ветер, сыпля в стекла песок и стуча по выцветшим стенам трейлера. «К утру, – подумал Эдди, – двор будет подметен и выровнен. О том, что стряслось, мне не напомнит ничто. То сам Господь перегоняет песок с места на место. Он же простит меня и очистит от греха мою душу».
Вновь и вновь содрогаясь, пастор лежал в кровати и в первый раз в своей жизни чувствовал себя победителем.
Глава 12
Букер Кроули проследовал за метрдотелем в тускло освещенный дальний зал стейк-хауса, расположенного в Маклине, штат Вирджиния, и увидел преподобного Дона Т. Спейтса. Тот уже сидел за столиком и изучал увесистое меню в кожаной папке.
– Преподобный Спейтс, безмерно рад снова вас видеть. – Кроули протянул руку.
– И я вас, мистер Кроули.
Лоббист опустился в кресло, взмахнул полотняной салфеткой, сложенной в виде веера, и расстелил ее на коленях.
К столику неслышно подплыл официант.
– Чего желаете выпить, джентльмены?
– «Семь и семь», – сказал преподобный.
Кроули поморщился, радуясь, что они встретились в таком месте, где не обитало его знакомых. От Спейтса разило «Олд Спайсом», а его бакенбарды были слишком уж длинные. В действительности он выглядел на двадцать лет старше, чем на телеэкране. Его лицо покрывали пигментные пятна, кожа была красная с синеватым отливом, как у всех любителей выпить, а оранжевые волосы жутко горели в неярком свете лампы. «Как столь известный человек может расхаживать со столь убогой прической?» – мелькнуло в мыслях Кроули.
– А вы, сэр?
– «Бомбейский сапфир» с сухим мартини. Принесите его, как только смешаете.
– Непременно, джентльмены.
Кроули изобразил на лице дружелюбную улыбку.
– Смотрел вчера ваше шоу. Вы были великолепны!
Спейтс кивнул, похлопывая по столу пухлой рукой с профессионально обработанными ногтями.
– Мне помог Господь.
– Я вот все раздумываю: откликнулся ли народ на ваш вчерашний призыв?
– Разумеется, откликнулся. За последние двадцать четыре часа на электронный адрес в мой офис пришло восемьдесят тысяч писем.
Кроули помолчал.
– Восемнадцать тысяч?
– Нет, сэр, – ответил Спейтс. – Восемьдесят.
Букер ошеломленно моргнул.
– От кого же? – спросил он, опять немного помолчав.
– От зрителей, конечно.
– Наверняка вы не рассчитывали на подобный успех? Или я ошибаюсь?
– Не ошибаетесь. Но мое вчерашнее выступление задело их за живое. Впрочем, ничего удивительного тут нет. Когда правительство пускает собранные с населения деньги на то, чтобы доказать, будто Господь лжец, христиане, несомненно, бунтуют.
– Да, само собой. – Кроули снова растянул губы в улыбке. Восемьдесят тысяч! Узнай об этом хоть самый храбрый конгрессмен, тотчас перепугается до смерти.
Официант принес напитки, и Кроули подождал, пока он не удалится. Спейтс схватил запотевший стакан и сделал жадный глоток.
– Перейдемте к вопросу о судьбе «Вечерних часов» и прочих моих дел.
– Да, конечно. – Кроули похлопал по пиджаку в том месте, где с внутренней стороны располагался карман. – Все, что вас интересует, при мне.
– Что говорят в Вашингтоне?
Кроули узнал из специальных источников, что многие конгрессмены тоже получили пропасть электронных сообщений и что им целые сутки пытаются дозвониться. Однако не спешил порадовать Спейтса, чтобы тот не заломил несусветную цену.
– Через толстые вашингтонские стены подобные новости пробиваются не так скоро.
– А масса моих зрителей заявляют, что отправили копии писем и конгрессменам.
– Несомненно, – поспешил исправить ошибку Кроули.
У столика вновь возник официант. Мужчины сделали заказы.
– Если не возражаете, – сказал Спейтс, – я хотел бы забрать деньги сейчас. А то принесут еду, и обляпаем их жиром.
– Да, да, естественно. – Кроули достал из кармана конверт, будто между прочим положил его на стол и чуть покривился, когда Спейтс с важным видом схватил деньги. Из-под его рукава выглянуло мясистое, поросшее оранжевыми волосами запястье. Стало быть, этот отвратный цвет – его натуральный, отметил Кроули. Удивительно. Самое немыслимое в этом толстяке – самое естественное. Может, это далеко не единственная его странность? Кроули постарался не обращать внимания на свою неприязнь к сотрапезнику.