Благовещенский тянул за петлю, а старший лейтенант Картузов нес потерявшего сознание старика за ноги. Под веткой березы он поставил Ивана Ивановича, удерживая одной рукой за спину, чтобы старик не упал, а Благовещенский в это время завязал узел на ветке березы. Когда менты отпустили Прохорова, он остался стоять, привязанный к дереву за шею.
– Гляди-ка, какой хитрый, ноги поджал, чтобы повеситься, – сказал Благовещенский, при этом он своей ногой подцепил ступни старика.
Иван Иванович повис на ремне. Вес тела пришелся на петлю на шее старика. Она затянулась еще туже и содрала кожу.
– Кажись, готов, – Картузов посветил в осунувшееся лицо старика со впалыми закрытыми глазами.
Благовещенский приподнял веко Ивана Ивановича. Зрачок не реагировал на свет.
– Ну вот, не выдержал папаша смерти дочери, – констатировал он.
– Да, нервы слабые оказались, – сказал Картузов.
Старлей пошлепал здоровенными ладонями по карманам мертвого старика, покопался в одном из них и достал ключи.
– Когда здесь все закончим, поедем на свой участок, – подмигнул Картузов Благовещенскому.
– А Сутягина с собой возьмем? – спросил тот.
– Зачем, я сам сяду за баранку, пускай отсыпается.
– Ну что, тогда идем к своим.
– Бежим! Раз, два, три, – скомандовал капитан.
Менты оставили мертвого Прохорова полустоять-полувисеть привязанным к суку березы, а сами, грузно переваливаясь с ноги на ногу, побежали в ту сторону, где находилась основная группа полицейских.
– Товарищ полковник, – обратился запыхавшийся Картузов к начальнику уголовного розыска, – старик повесился!
– На своем ремне, на березе, – договорил Благовещенский.
– Черт! – с огромным сожалением в голосе произнес Грищенко.
Он видел, как за всем происходящим наблюдает молодой судмедэксперт.
– Где это? – выкрикнул тот.
– Там, – рукой в глубь лесопарка показал капитан. – Я проверил. Папаша уже труп. Поэтому мы его не трогали. Пускай этот глянет, – он кивнул в сторону судмедэксперта.
– Пошли, я осмотрю все лично, – напряженно проговорил полковник Грищенко.
* * *Под утро к подъезду, где находилась квартира Прохоровых, подъехал милицейский «уазик». Из него вышли двое полицейских – капитан Благовещенский и старший лейтенант Картузов.
Не мешкая, они направились к подъезду и даже не заметили, как из лакированного джипа, дежурившего неподалеку от подъезда, вышли двое крепких мужчин-кавказцев.
Железная дверь подъезда не успела примагнититься – Гамзат рукой задержал ее. Вместе с Асланом они быстро поднялись вслед за парочкой полицейских.
– Эй, ребята! – металлическим тоном с кавказским акцентом произнес Гамзат. – Вы случайно не в квартиру номер двадцать девять на втором этаже?
– Это кто там тявкает? – обернулся Благовещенский.
– Предупреждаю, – с таким же резким, угрожающим акцентом проговорил Аслан, – эта квартира – частная собственность, и войти в нее вы можете только с разрешения прокурора.
– Какой, ёперный театр, прокурор! – не сдержался Картузов.
Он развернулся и попытался схватить Аслана за ворот, но тот ловко вывернулся и отпрянул.
– Слышишь, давай лучше по-хорошему. Квартира-то моя…
– Чё ты мелешь? Какая твоя? – Капитан даже вздрогнул от такой наглости – он ведь отлично знал, что эта квартира только что задушенного им старика Ивана Ивановича.
– Правда его, я свидетель, – вмешался Гамзат и встал между ментами и Асланом.
– Я сейчас позвоню вашему начальнику, и мы все разъясним, – пытался уладить все мирным путем Аслан.
– Какому начальнику, ты, конченый, позвонишь? – старлей потянулся к кобуре.
– Не надо будить и пугать людей, – спокойно сказал Аслан.
– Ты охренел, мудила, – побагровел капитан. Сжимая увесистые кулаки, он ступил навстречу дагестанцам.
– Ребята, я сейчас позвоню Грищенко. Знаете такого? – невозмутимо проговорил Аслан.
– Какого еще Грищенко? – старший лейтенант Картузов сделал вид, что никогда не слыхал такую фамилию, и расстегнул кобуру.
– Полкана вашего…
В это время двери подъезда открылись, и на лестничную площадку вошел Мансур.
– Аслан, что там у вас?! – крикнул он по-лакски.
Входя в дверь, Мансур услышал, что наверху происходит напряженный разговор, он узнал голос Аслана и, не дождавшись ответа, взбежал на второй этаж.
– Вот документы, что эта квартира его, – быстро сказал Мансур и протянул папку. – А вот и ключи.
Мансур достал из кармана связку, которая раньше принадлежала Марии Ивановне. На них даже остался брелок – маленький плюшевый медвежонок.
Менты замялись. В кармане у Аслана задрожал телефон.
– Это Грищенко, – послышался в трубке голос, – документы и ключи получил?
– Да, Михаил Павлович.
– Задаток жду сегодня после обеда. За городом, где и раньше…
– Хорошо, Михаил Павлович, – согласился Аслан, – все будет, как и договорились. Только возникла одна непонятка. Здесь возле квартиры ваши люди пасутся, можно их убрать?
– Какие еще люди! – возмутился Грищенко.
– Полиция. Чего от моей квартиры хотят – вот это и есть непонятка, – объяснил Аслан.
– Дай-ка их мне! – проговорил Грищенко с раздражением.
Начальник уголовного розыска за день уже основательно вымотался и хотел побыстрее уладить все дела, чтобы отправиться на боковую.
– Это вас, – Аслан протянул телефон старшему лейтенанту Картузову, чья рука так и застыла на кобуре.
– Алло, – последовала продолжительная пауза. – Так точно, товарищ полковник. Понял. Все понял, – изменившимся до неузнаваемости тоном проговорил в телефон полицейский.
– Не понял, а слушаюсь, идиот! – рявкнул в трубку полковник.
– Слушаюсь!
Картузов вернул телефон Аслану и изобразил на своей щекастой харе что-то наподобие улыбки:
– Мы это… вам принесли запасные ключи… Чтобы отдать.
– Ну, это хорошо, – Аслан растянулся в улыбке, показав свои крупные белые зубы. – А за хорошую работу мы всегда благодарны. Мансур, проводи товарищей из полиции. Или как теперь – господ? Правильно? – засмеялся дагестанец… – Передай господам офицерам от меня три «Кизляра». Вы кизлярский коньяк уважаете?
Благовещенский и Картузов, набычившись, и все-таки почти одновременно в знак согласия кивнули.
– Выпьете за наше здоровье. И друзей своих угостите.
Капитан достал из кармана штанов ключи от квартиры Прохоровых и как-то нехотя отдал их Аслану.
– Значит, порядок, – сказал дагестанец, принимая ключи.
– Порядок, – буркнул Благовещенский.
Мансур и двое полицейских, которые тяжело ступали по ступенькам казенными полуботинками, отправились к выходу из подъезда.
17
Квартира Прохоровых на самом деле оказалась шикарной. Дом постройки еще сталинского времени, подарок высшему партийному руководству города и района за безупречную и самоотверженную службу во время Великой Отечественной войны. За то, что не сбежали перед наступающими фашистами, проявив в тяжелый для страны и Москвы момент стойкость и героизм. А фактически просто не успели эвакуироваться и отобразить это в отчетных документах. Вот и получилось, что партийцы стали героями поневоле.
Так как квартира уже якобы до смерти Марии Ивановны и «самоубийства» Ивана Ивановича была «продана», то есть официально принадлежала другим людям, полиция понятия не имела об имуществе семьи Прохоровых. Опись ведь не делали. А капитан Благовещенский и старший лейтенант Картузов, которые по своей инициативе захотели осмотреть содержимое шкафов и ящичков столов Ивана Ивановича и Марии Ивановны, просто не успели этого сделать.
Однако полковника Грищенко по прямолинейности мышления интересовал только навар с метража и расположения квартиры. Да и каких ценностей можно было ожидать у бедного пенсионера, бывшего учителя истории, и провинциальной преподавательницы английского языка?
А вот схема «прихватизации» их квартиры была довольно незамысловатая. Аслан через своего юриста и местных «подкормленных» чиновников переоформлял квартиру на далекого, проверенного родственника, почти безвылазно живущего у себя на малой родине, где-нибудь в горном ауле. В это время квартиру доводили до ума – делали ремонт, окончательно «подчищали» документы, в общем, придавали ей товарный вид. Гамзат предложил прописывать в приобретенных таким образом квартирах своих людей – сидельцев, уважающих понятия, чтобы в любой момент можно было новым хозяевам предъяву кинуть, мол, в вашем жилище – и как же вы это раньше не заметили! – прописан честный вор, который вот-вот должен откинуться с зоны. Таким образом, можно было новых хозяев «подоить» по кругу еще несколько раз.
– Хорошо говоришь, Гамзат, – согласился Аслан, – но это опасно. Вдруг за спиной покупателей найдутся серьезные люди? А если хоть на одной квартире оступимся – запалим всю схему. Покупать не будут, а наведут бакланов из Москвы. Скажут, что у нас крысиные заходы. Тогда не отобьемся и бумагой не откупимся. Работать надо честно. Тебя что, папа в детстве этому не учил?
– Так можно это делать с лохами. Пробьем с помощью наших хакеров, кто окончательный покупатель. Если окажется, что он прилетел с лоходрома, то замутим движуху.
– Ладно, покумекаем. Но эта хата, я тебе серьезно говорю, в таком доме, сто пудов не для лоха подгоняется.
Аслан посмотрел на связку ключей, потом – на дверь. Она была железная, обитая дерматином под натуральную кожу шоколадного цвета. Дагестанец глянул на замочную скважину, выбрал подходящий ключ.
– Какой-то хитро заточенный замок, – протянул Аслан.
Ключ, который подходил к скважине, был плоский, и только небольшие ямочки, величиной с булавочную головку, составляли на нем двухсторонний узор.
– Я такие ключи и не видел ни разу, – сказал Гамзат.
На ключе было написано «Made in Germany».
– Бундесовский. Это хорошо, – отметил Аслан.
– Это почему? – спросил Гамзат.
– Дорогой замок открывает двери в дорогие квартиры.
– Да ну, без вариантов – откуда у старика учителя бабки? – засомневался Гамзат.
Аслан вставил ключ в замок. Он довольно легко прокрутился в замочной скважине. Наконец дверь без скрипа открылась, а за ней была деревянная дверь. На связке ключей оказался ключ и от этой двери. Замок стоял тоже импортный, но не такой хитрый, как на внешней двери.
Предчувствие не обмануло Аслана. Глазам дагестанцев предстала просторная прихожая с мягкими обоями «под кирпич», создавалось впечатление, что попадаешь в древние руины замка. Прихожую освещали электросветильники, стилизованные под факелы, имитация огня была настолько впечатляюще реалистичная, что Аслан даже мысленно предостерег себя: близко не приближаться к пламени, чтобы не обжечься. Однако любопытство, как известно, сильнее чувства опасности. Дагестанец провел рукой по стене в том месте, где виднелась копоть, конечно же, изображенная умелым художником.
– Чики-поки – старая крепость у нас в горах, – сказал Гамзат.
– А глянь туда, видишь, какие нарты-стражники, – показал рукой Аслан.
Гамзат посмотрел и невольно содрогнулся. На выходе из прихожей – слева и справа от арки, ведущей в гостиную, – стояли два рыцаря. Вернее, это были пустые доспехи – полная экипировка пешего рейтара. Под шлемом и панцирем было пусто.
Гостиная одновременно со своей прямой функцией – комнаты для гостей, служила и библиотекой. От пола до самого потолка – он был высокий – больше трех метров, вверх вели книжные полки. Все они были до отказа набиты книгами – старыми и новыми изданиями, в основном по истории, археологии, искусствознанию. В одном из углов комнаты дагестанцы заметили электрокамин, стилизованный под настоящий, перед камином стояли два плетеных кресла-качалки. Одно побольше – явно для хозяина, другое поменьше – для его дочери. С противоположной стороны от камина находился мягкий кожаный диван, перед которым застыл старинной работы журнальный столик с гнутыми ножками. В прозрачной вазе на столике были живые гладиолусы.
– Нехилая обстановочка. Если с мозгой продать, – прикинул Гамзат, – под полтора ляма потянет.
– Ты еще сядь книги посчитай, – задумался Аслан и кашлянул.
– А что книги? Морока с ними! Сдадим в макулатуру.
– Слышь, надо будет все-таки пересмотреть – мало ли что. А старинные коллекционерам можно попробовать загнать.
Кабинет Ивана Ивановича был просторный и светлый благодаря большому окну, выходящему на балкон. Здесь стоял высокий книжный шкаф, заставленный книжками. Перед ним находился рабочий стол, на котором возвышался громоздкий, далеко не новый компьютер. А за шкафом пряталась старенькая полуторная кровать.
Комната Марии Ивановны представляла собой ухоженную спальню, не очень богатую, но и не бедную. Здесь был еще один, только застекленный балкон, где на крючках, вмонтированных в стену, висел полосатый гамак. Балкон затеняла листва раскидистого клена, что рос напротив. Мария Ивановна любила качаться в гамаке и в лучах пробившегося сквозь листву солнца почитать книгу.
– Красава, – говорил себе Аслан. – Хата – красава.
В уме он уже подсчитывал, на сколько потянет такая квартира. Выходило даже больше, чем он раньше предполагал.
Кухня – не кухня, а большая столовая – была устроена в русском стиле XIX века. Овальный стол, стулья с шелковой обивкой в цветочек. Белоснежная скатерть. Взгляд Аслана зацепился за наборы старинного русского фарфора. Он даже цыкнул от удовлетворения.
– Гамзат, все эти вещи ты отвезешь в Москву, Хейдару. С выручки заплатишь причитающееся Абдурагиму и Мансурику.
– Я думаю, тут и нам с тобой еще неплохо перепадет.
– Я тоже так думаю, – потер от удовольствия руки Гамзат.
Дагестанцы заглянули в туалет и ванную комнату. Там все было на приличном уровне.
– Тут вполне хватит и косметического ремонта. Только обновить кое-что, чтобы в глаз зыркнуло.
– Согласен, – послушно кивнул Гамзат.
Дагестанцы зашли в гостиную и расселись по креслам-качалкам. Гамзат закурил сигарету. Пару секунд поискав глазами пепельницу и не найдя ее, он стряхнул пепел на паркет.
– Вай, эбель, олень, чё ты делаешь, – осуждающе проговорил Аслан.
– О, извини, – Гамзат наклонился, собрал пепел с паркетин, затем взял с журнального столика вазу с цветами, поставил между креслами-качалками. Следующая порция пепла полетела в воду между стеблями гладиолусов.
– И все-таки что за движения мутил этот старик? – стал вслух рассуждать Аслан.
– Я тоже прикинул – не на пенсию же он все это прикупил, – Гамзат глубоко затянулся и с шумом выдохнул дым.
Сизые клубы поднялись к потолку. Их прорезали белые лучи солнца, которое уже ярко светило за окном. Со двора начали разъезжаться автомобили – соседи, в основном чиновники местной администрации и их родственники, новоиспеченные бизнесмены, – спешили заполнить собою кресла в своих кабинетах.
В комнате вдруг задребезжал телефон – Аслан и Гамзат одновременно обернулись, посмотрели друг на друга, но трубку снимать не стали. После пятого звонка включился автоответчик, работающий на громкой связи.
– Здравствуйте, это квартира Прохоровых. Извините, в данный момент подойти к телефону мы не можем. Пожалуйста, оставьте свое сообщение после звукового сигнала, – произнес приятный голос Марии Ивановны.
– Маша, это Джонатан. Мне принесли вещи. Пускай Иван Иванович приедет, посмотрит, – проговорил в трубке мужской голос с отчетливым английским акцентом. – Мне сказали, что они хорошие. До восемьсот двенадцатого года. Надо проверить. Очень жду.
Аппарат замолчал.
– Теперь ты врубился, Гамзат, чё старик-то мутил?
– И чё же?
– Оценщик он, короче. Был. Хавал систему по антиквариату или старинным пикам и пушкам, и медалькам всяким, – Аслан сам достал пачку сигарет из кармана пиджака, закурил, с шумом выпустил дым и внимательно посмотрел на стеллажи, забитые книгами. – Я так мыслю, что он мог иметь где-нибудь здесь добрую заначку.
– Если что в банке держал, то это Грищенко гребанет. Мы не вытянем.
– Старик грамотный был. Такой не будет показывать, что у него, пенсионера, деньга водится.
– Точно говоришь, русские старики и старухи вечно собирают себе на похороны, – Гамзат бросил бычок в вазу с гладиолусами, окурок зашипел, выпустив в воздух едкий запах. – Знал я одну цыганку, сбежала от своих из Дагестана в Россию. Из Ново-Дмитриевки… Ходила по старикам всяким, ишачка. А открывали ей, потому что пасмы и брови перекисью водорода выжгла и линзы голубые, прикинь, вставляла.
Аслан смотрел на полку камина, где в золотой рамочке стоял портрет молодой, улыбающейся Марии Ивановны.
– На гроб он себе, конечно же, копил, – прищурил один глаз от сигаретного дыма Аслан. – А как она тебе?
Дагестанец взял изо рта сигарету и указал ею на портрет Прохоровой.
– Так себе. Не чикса-бикса, понятно, – болячка. Одно в кайф, что натуральная блондинка. Нос большой, торчит, как слива, губы узкие, глаза хоть голубые, но в натуре умные, ей не навешаешь слюней на уши. Все мозги вмиг просветит, как флюорография. И ноги не в моем вкусе. Я за такую большого калыма не дал бы.
– Калыма?! – заржал Аслан и чуть не подавился дымом. – Какой еще калым за такую! – угорал дагестанец. – Да лучше всю жизнь шкурам платить, чем калым за такую давать.
Аслан перестал ржать, так же, как и Гамзат, он стряхнул пепел в вазу с цветами.
– А у русских все наоборот. Не мужики платят и не их родственники, а женщины и их старые. Чтобы только ее замуж взяли.
– Да знаю я. Как это… приданое, называется, кажется. Хорошо придумали. А так до тридцати годов копи, если захотел взять красавицу и чистую, и по-нашему воспитанную.
– А она, понимаешь, никогда замужем-то и не была.
– Аслан, ты душой волочешь. Он же старик образованный. Прикидывал, что за деньги кто-нибудь на нее и позарился бы. Особенно за хорошие деньги.
– И эти деньги явно здесь. В хате, – перебил его Аслан. – Гробовые и приданое этой Марии Ивановны. И это, в натуре, так. Но вот где искать?