— Хей! — крикнул он, и испуганный гардемарин, приоткрыв дверь шире, промямлил:
— Наилучшие пожелания доктору Мэтьюрину от капитана, и если доктор достаточно проснулся и чувствует себя в силах, справа по носу — сирена.
Она была уже на траверзе, когда Стивен выскочил к поручням, большое серое существо с круглым рылом и толстыми губами, высовываясь из воды, она смотрела на корабль маленькими, похожими на бусинки глазами. Если это и правда была «она», то у нее должен был быть и «он», ибо левым плавником она придерживала большого серого детеныша. Она быстро оказалась за кормой, продолжая разглядывать судно, но у Стивена было время разглядеть ее пышную грудь, полное отсутствие шеи, волос и ушных раковин, и оценить ее вес где-то в сорок стоунов до того, как она нырнула, вхмахнув над волной широким хвостом. Стивен рассыпался в благодарностях за этот вызов — он всегда мечтал увидеть это существо, облазал все лагуны на Родригесе и на острове у Суматры, но до этого счастливого момента встречал лишь разочарование. Теперь же его мечта исполнилась, причем куда лучше, чем он мог надеяться.
— Рад, что доставил вам удовольствие, — отозвался лорд Клонферт, — и, надеюсь, это будет некоторой компенсацией за мои плохие новости. «Сириус» нас обскакал, смотрите, где он.
Стивен оперся на фальшборт. В четырех или пяти милях по его правую руку виднелось юго-восточное побережье Маврикия, с выдающимся в море Пон дю Диабль. Также по его правую руку, но в сотнях ярдов, вытянулся длинный риф, где-то торчащий над водой, где-то скрытый под белыми бурунами. Одинокий остров возвышался над ним, вырастая из бледных мелких вод за барьером рифа, у дальнего его конца, куда указывал Клонферт, стоял на якоре «Сириус», близко к укреплениям острова, над чьими стенами, ясно видимый в трубу, реял «Юнион Джек».
Несмотря на удовлетворение от реакции Стивена, было видно, что Клонферт глубоко разочарован и очень расстроен.
— Они, должно быть, выиграли лиг двадцать, пока мы лавировали у мыса, — заметил он. — Имей Пим хоть каплю сочувствия, он бы подождал нынешнего вечера, в конце-концов, я ведь одолжил ему своего лоцмана.
Однако, как внимательный хозяин, он отслеживал проявления эмоций, что могли бросить на него тень, и спросил Стивена, не хочет ли он позавтракать.
— Вы очень добры, милорд, — отозвался Стивен, — но, я считаю, мне надо оставаться здесь в надежде увидеть еще одну сирену. Они обычно обнаруживались в мелких модах у рифов, как мне говорили, и я не упустил бы такой случай и за дюжину завтраков.
— Чарльз принесет вам завтрак сюда, если вы точно уверены, что достаточно окрепли, — ответил Клонферт. — Но сначала я должен послать за Мак-Адамом, чтобы он осмотрел вас.
В утреннем свете Мак-Адам выглядел особенно неаппетитно, в плохом настроении, грубый, и в добавок встревоженный, ибо вспомнил грубости, которыми они со Стивеном обменялись накануне ночью. Но, под впечатлением встречи с «русалкой» Стивен пребывал милосердным ко всему человечеству, и он встретил Мак-Адама криком:
— Вы пропустили сирену, мой дорогой коллега! Но, возможно, если мы достаточно посидим здесь, мы увидим еще одну.
— Вовсе нет, — буркнул Мак-Адам. — Видел я это чудище через люк кормовой галереи, подумаешь, всего лишь ламантин.
Стивен ненадолго задумался, а затем ответил:
— Дюгонь, конечно же. Зубы дюгоня отличаются от таковых у ламантина, ламантин, как я вспоминаю, не имеет резцов. Более того, от ареала ламантина нас отделяет обширный африканский континент.
— Ламантин, дюгонь — не один ли черт? — не сдавался Мак-Адам. — Для меня, с точки зрения моих исследований, эта животина является лишь дополнительной иллюстрацией силы, непреодолимой силы внушения. Вы ведь не слышали болтовни по этому поводу на нижней палубе?
— Не приходилось, — сознался Стивен.
Разговоров дальше к носу от поручней квартердека хватало и сейчас, причем разговоров, судя по всему, оживленных, но «Нереида» и так была изрядно болтливым кораблем, и, после того, как первое удивление сменилось у него легким раздражением по этому поводу, Стивен старался не обращать на эти разговоры внимания.
— Кажется, однако, они недовольны, — добавил он, прислушавшись.
— Конечно, они недовольны, каждый знает, что русалки приносят неудачи. Но дело не в этом. Слушайте сейчас, слышите? Это Джон Мэтьюз, правдивый, трезвый, рассудительный матрос, а другой — старый Лимон, учился на адвокатского клерка, то есть понимает, что такое доказательство.
Стивен прислушался, пытаясь различить голоса и уловил смысл спора: диспут между Мэтьюзом и Лимоном, спикерами двух враждебных партий, вертелся вокруг вопроса, что было в руке русалки — расческа или зеркало?
— Они увидели отблеск мокрого ласта, — хмыкнул Мак-Адам, — и восприняли его со святой уверенностью, как один из этих предметов. Мэтьюз предлагает поколотить Лимона и еще двух его сторонников в честной драке, дабы доказать свою правоту.
— Люди шли на костер и за меньшее, — отозвался Стивен, и, пройдя вперед, к поручням, окликнул находящихся внизу:
— Оба вы ошибаетесь, это была щетка для волос.
Ответом было полное молчание на миделе. Моряки посмотрели друг на друга с сомнением, и тихо разошлись среди шлюпок на бимсы, сопровождаемые многочисленными взглядами в спины, захваченные этой новой версией.
— «Сириус» сигналит, сэр, если позволите, — обратился гардемарин к вахтенному офицеру, который ковырялся в зубах столь ожесточенно, что абсолютно не услышал происходящего на палубе диспута. — «Капитану прибыть на борт».
— Мне не терпится посмотреть, есть ли на «Сириусе» пленные, — обратился Стивен к появившемуся Клонферту, — так что, если можно, я бы хотел сопровождать вас.
Пим приветствовал их с меньшей бодростью, чем обычно: он провел недолгую, но кровавую схватку, в которой одним из погибших оказался его младший кузен. И хотя сейчас палуба фрегата была в таком же порядке, как где-нибудь у Сент-Хеленс, на ней лежали ряды зашитых коек, подготовленных для похорон в море, а шлюпки сгрудились вокруг в беспорядке, все более или менее побитые, в одной сбитая карронада валялась в красной луже. Ночной порыв сказался на Пиме, и сейчас, когда его стимулирующее действие закончилось, он выглядел очень усталым. Вдобавок, «Ифигения» прислала авизо с сообщением, что три фрегата в Порт-Луи готовы выйти в море, и на «Сириусе» все не покладая рук готовились возвращаться на блокирующую позицию. Капитан нашел время и силы быть любезным со Стивеном, но было видно, что заботит его другое.
Клонферт держался подчеркнуто официально. Когда он, произнося поздравления, начал говорить, что «Нереида» надеялась также поучаствовать, Пим оборвал его: «Я действительно не могу сейчас обсуждать все это. В таких случаях основное правило — первый пришел, первый сделал. Тут у меня сигнальная книга французского коменданта, он не успел ее уничтожить. Что до ваших приказов, то они очень просты: Сформируйте гарнизон подходящей силы для этого острова. У французов тут были сто человек при двух офицерах. Удерживайте остров до получения дальнейших инструкций, в это время можете действовать на берегу на ваше усмотрение, но консультируйтесь с доктором Мэтьюрином, чьим советам по политическим аспектам вы должны неукоснительно следовать. Доктор, если Вы хотите поговорить с французским комендантом, мой салон — в вашем распоряжении».
Когда Стивен вернулся после допроса бедного капитана Дювалье, у него возникло ощущение, что Клонферту были высказаны упреки за его медлительность или какие-то огрехи в управлении «Нереидой». Это ощущение усилилось, пока они направлялись на катере обратно, вместе с черным лоцманом-маврикийцем, ибо Клонферт был молчалив, а его красивое лицо искажало негодующее выражение.
Но настроение Клонферта было изменчиво, как барометр, и очень скоро после того, как «Сириус» и «Стонч» исчезли за западным горизонтом, унося Пима обратно, к блокаде французских фрегатов в Порт-Луи, он снова расцвел. Форт был очищен от кровавых останков, для мертвых солдат в напластованиях кораллов взрывами были пробиты могилы, бомбейские артиллеристы и пятьдесят гренадеров 69-го полка составили гарнизон, переустановив тяжелые орудия так, что одна батарея контролировала узкий проход, а вторая — внутреннюю якорную стоянку. «Нереиду» провели по каналу в удобную бухту за фортом, и теперь Клонферт был свободный человек, сам себе хозяин, в распоряжении которого было все побережье в пределах досягаемости. Да, он, несомненно, должен был советоваться с доктором Мэтьюрином, но доктор Мэтьюрин, требуя постоянно напоминать его людям о совершенной необходимости хороших отношений с гражданскими, черными и белыми, женщинами и мужчинами, был вполне счастлив довериться его военным взглядам. Так что великолепный штурм на рассвете батареи у Пон Дю Диабль и штурмы прочих батарей, что капитан счел достойными внимания, не вызвали никаких возражений доктора (чего опасался Клонферт, подозревая в нем противника кровопролития). Он даже сопровождал флотилию, что пересекла ночью широкую лагуну, чтоб взять ту самую батарею на Пон Дю Диабль (не потеряв в этом замечательном деле ни одного человека). Доктор наблюдал там, с видимым удовольствием, приведение в негодность орудий, захват отличной медной мортиры, и грандиозный фонтан огня из взорванного порохового погреба. Затем он прогулялся в ближайшую деревушку — с целью налаживания многочисленных контактов и распространения своей подрывной литературы.
Рейды на военные объекты продолжались день за днем, несмотря на противодействие французских регулярных частей и куда более многочисленной милиции. У французов не было кавалерии, а шлюпки, ведомые лоцманом, знающим каждый ручеек и проход, достигали цели куда скорее пехотинцев. Более того, со все более широким распространением Стивеновых посланий, желание милиционных частей ввязываться в бой все слабело и слабело. Фактически, после примерно недели, когда высадочные партии «Нереиды» исходили местность вдоль и поперек, не причиняя при этом никакого вреда частной собственности, платя за все взятое, не обижая мирных маврикийцев и обращая в бегство жалкие силы, что мог выставить против них командующий войсками на юге острова, отношение милиции стало совершенно нейтральным, причем нейтралитет был дружеским. День за днем солдаты, морские пехотинцы и матросы сходили на берег, фрегат при этом все активнее заселялся обезьянами и попугаями, купленными в деревнях, или плененными в лесах. Стивен же, хотя и занятый чрезвычайно своими делами, успел поговорить с почтенной старой леди, чей дедушка не только видел, догнал и съел додо, возможно, последнего додо на свете, но и набил подушечку его перьями.
Хотя трофеев не было, это было приятное время для всей команды: много эмоций, отличная погода и изобилие свежих фруктов, овощей, мяса и свежего хлеба. Правда, Клонферт торжествующий был куда более утомительным компаньоном, чем Клонферт подавленный. Стивен находил его шумную энергию утомительной, а его страсть к разрушению — дурновкусицей. Его непрерывные вылазки на берег, часто — в полной форме, со шпагой с усыпанным алмазами эфесом и со своей дурацкой звездой, Стивену казались такими же скучными, как и обеды, которыми Клонферт праздновал успехи своих скромных сил (порой — важные, чаще — ничем не выдающиеся). В этих вылазках Стивен никак не мог разглядеть хоть какой-то планомерности, скорее они казались серией беспорядочных набегов «как левая нога захотела», но, с другой стороны, их алогичность постоянно ставила в тупик французского командующего.
В праздничных обедах принимали участие офицеры Клонферта, и опять Стивен обратил внимание на удивительную вульгарность кают-компании и гардемаринов «Нереиды», их открытое пресмыкательство перед капитаном, и все растущее наслаждение капитана этим пресмыкательством. Ни одного обеда не проходило без того, чтобы второй лейтенант, Веббер, сравнил Клонферта с Кохрейном, причем в пользу Клонферта, слово «лихой» не сходило с языков. Однажды казначей, покосившись на Стивена, сравнил капитана с коммодором Обри, но Клонферт с видом возмущенной скромности отверг этот комплимент.
Стивен также заметил, что когда на обед приглашался Мак-Адам (что бывало не каждый раз), его подначивали напиваться, чтоб затем в открытую поиздеваться над ним. Было больно смотреть, как седовласого человека выставляют на посмешище молокососы, которые, несмотря на мореходные навыки и отвагу, не могут похвастаться ни умом, ни хорошим воспитанием. Еще хуже было то, что Клонферт никогда не обрывал эти развлечения — видимо, капитану было важнее расположение и даже преклонение его молодых соратников, чем защита старого униженного друга.
По утрам Клонфертова шумливость была особенно утомительной, а в это утро Стивен просто пожалел, что капитан увязался с ним, когда, в промежутке между политическими делами, он зашел к старой леди, дабы выторговать у нее подушечку. Клонферт неплохо говорил по-французски и хотел помочь, но он с самого начала взял ошибочный тон. Его веселая шутливость обижала и смущала старуху, она выказывала непонимание и тревогу, повторяя: «Ни на чем не спится так хорошо, как на перьях додо. Сон — величайшее благословение, посылаемое старикам, а джентльмены молоды и вполне могут обойтись перьями глупышей.» Стивен уже почти потерял надежду, когда Клонферта вдруг вызвали наружу. Но, как только тот покинул помещение, бабуля вновь выслушала аргументы покупателя, и доктор уже вручал плату, когда дверь распахнулась, и чей-то голос проревел: «К лодкам, к лодкам! Враг на горизонте!» Деревня наполнилась топотом бегущих ног, Стивен выложил последнюю монету, запихнул подушечку за пазуху и присоединился к остальным.
Далеко в море виднелись пять кораблей, идущие по ветру к Иль де ла Пасс. Балансируя в гичке с подзорной трубой, прижатой к глазнице, Клонферт разглядывал их:
— Передний — «Виктор», корвет. Затем их самый большой фрегат — «Минерва». Следующий не могу рассмотреть. Дальше, господи, «Беллона». И готов поклясться, что последний — «Виндэм», «компанеец», опять! Давай, давай, навались!
Экипаж гички греб изо всех сил, так, что две другие шлюпки, отвалившие позже, скрылись из виду (в три другие, у дальнего ручья, еще даже не собрался экипаж). Но расстояние было очень велико, вся длина двух больших якорных стоянок между побережьем и островом, четыре мили, и, в основном, против ветра.
— Заманю-ка я их в проход, — обратился Клонферт к Стивену.
Затем, глянув на отставшие шлюпки, добавил:
— Тем более, если они пойдут дальше, к Порт-Луи, «Сириус» и «Ифигения» не смогут их перехватить, если Гамелен выведет свои три фрегата.
Стивен не ответил.
Измученный экипаж пришвартовал, наконец, гичку к борту «Нереиды». Клонферт, приказав рулевому оставаться на месте, вылетел на борт, через несколько мгновений фрегат поднял французские флаг и гюйс, а Клонферт скатился в шлюпку с воплем:
— К форту, живее! Покажите, ребята, на что вы способны!
Теперь и форт поднял французский флаг, и, после короткой паузы, французский сигнал пополз вверх на флагштоке батареи: «Враг крейсирует к северу от Порт-Луи». Ведущий корабль ответил секретным опознавательным сигналом, остров ответил правильно, и каждый корабль поднял позывные. Клонферт был прав: «Виктор», «Минерва», «Беллона». Два остальных были кораблями Ост-Индской Компании, взятыми в Мозамбикском проливе — «Цейлон» и вновь злосчастный «Виндэм».
Приблизившись к рифу французская эскадра убавила паруса, стало ясно, что они собираются войти, но входить медленно, так что было время приготовиться к встрече. Стивен выбрал дальний, возвышающийся угол форта, откуда перед ним открывалась вся картина, и уселся там на свою подушечку. Над ним пассат нес легкие белые облачка по чистому небу, бриз на солнцепеке приятно обвевал его щеки, а фаэтон описывал замысловатые кривые над его головой. Однако, на бастионах внизу он видел гораздо больше смятения, чем рассчитывал. На «Нереиде», что проверповалась ближе к острову и завела шпринг, напротив, все казалось в полном порядке, хотя достаточно много членов команды все еще находилось в шлюпках. Фрегат приготовили к бою, орудия накатили к портам, а ее старшие офицеры вполне справлялись с командованием.
А вот на батарее народ продолжал бегать туда-сюда, раздавался ор, индийские артиллеристы, чьи офицеры были все еще не то в шлюпках, не то на берегу, бурно спорили друг с другом. Солдаты и матросы сталкивались друг с другом, и даже среди моряков не было той спокойной, целеустремленной бодрости, что отмечала схватки, свидетелем которых Стивен был под командованием Джека Обри, не было и близко впечатления хорошо отлаженной машины, выполняющей свою работу. Про то, чтобы накормить бойцов и речи не было — мелкая деталь, но Джек всегда настаивал на этом. А оставшиеся лодки, в которых оставалось около ста пятидесяти солдат и матросов, все еще находились на изрядном удалении от корабля и форта. Насколько Стивену удалось рассмотреть, баркас сел на мель у оконечности банки, и, поскольку шел отлив, остальным никак не удавалось стащить его на глубину.
В форте и в лагуне время, казалось, застыло, несмотря на бурную активность, в море же оно продолжало течь как обычно, даже, возможно чуть быстрее, и в глубине души Стивен почувствовал все возрастающее, необъяснимое опасение, похожее на то, что сопровождает ночные кошмары. Сейчас уже можно было рассмотреть людей на борту подходивших судов, вот уже можно различить лица, и отдаваемые приказы отчетливо доносит ветер. Французские суда выстроились в линию для прохода по каналу, впереди — «Виктор», затем «Минерва», следом «Цейлон». Корвет вышел из ветра, убрал нижние паруса, и направился в проход под марселями, лоты свесились у клюзов с обеих бортов. Шум в форте сменился, наконец, мертвой тишиной, бриз понес запах дымящихся фитилей от ведер, расставленных за каждым орудием. Корвет вошел в узкость, скользя все ближе и ближе, его колокол блестел на солнце, вот он оказался перед фортом, где артиллеристы в тюрбанах пригнулись за парапетом, и прошел дальше, все также в мертвой тишине. Очередной приказ штурмана рулевому повел судно по крутой кривой за форт, на глубокую воду в двадцати ярдах от «Нереиды». Французский флаг на «Нереиде» скользнул вниз, под боевой клич на мачту взвился английский флаг, и борт фрегата скрылся в дыму под мощный рев бортового залпа. Снова и снова, под непрерывный крик, грохотали орудия, и вот, корвет бросил якорь на правой четверти «Нереиды», все еще под ее жестоким бортовым огнем, и офицер пробежал на корму по его содрогающейся палубе с криком, что они сдаются.