Все как по команде скрестили руки на груди и уставились на него.
— Ладно, пошел. — Темпл схватил мобильник и ринулся к двери. — Исходим из того, что наш клиент сейчас где-то рядом и посмеивается над нами, недоумками, подкрадываясь к красавице, которую собирается через несколько дней отправить на тот свет. — У двери он остановился и повернулся к собравшимся. — Из любви ко всему, что свято, остановите его.
ГЛАВА 3
Квинтон Гулд предвкушал радость поглощения сочащихся кровью ребрышек на вертеле, которые подавали в шашлычной «Элвей», на углу Девятнадцатой улицы и Кэртис, в квартале от помещения ФБР на Стаут-стрит, в центре Денвера, штат Колорадо, США, Северная Америка, Земля, Вселенная, Бесконечность.
Мысль о близости к человеческим существам, которые могут разрушить его замысел, заставляла Квинтона заняться расчетами. Настало время раздумий и самопроверки.
Погружаясь в раздумья, Квинтон испытывал чувство полного удовлетворения.
Официант, высокий светловолосый мужчина с наметившимся животом и острыми локтями, поставил на стол керамическую тарелку, поддерживая ее снизу горячей салфеткой кремового цвета, чтобы не обжечь ладони.
— Осторожнее, горячо.
— Спасибо, Энтони.
— Все как вы хотели?
— Через минуту вы об этом узнаете.
— Может, все-таки что-нибудь еще? Овощи? Хлеб?
— Нет, спасибо, больше ничего не надо.
— Выпьете что-нибудь?
— Вода на столе. А водой, Энтони, очень хорошо запивать мясо, особенно после того, как много крови пролилось.
Официант скромно улыбнулся, давая понять, что ценит выбор слов, какими Квинтон оперирует, рассказывая о забитой корове. Но Квинтон имел в виду не корову, а Кэролайн. Кэролайн не была коровой, и ее не забили на бойне. Она была из числа богоизбранных, и ее просверлили. А потом она истекла кровью.
«Благослови меня, Отче, ибо я согрешил».
Квинтон взял со стола вилку и зажал ее в своей большой костистой ладони. На секунду застыл, глядя на золотые запонки в манжетах рубахи, выглядывающих ровно на два сантиметра из рукавов голубого костюма для особых случаев.
Он никогда не работал в костюме и галстуке, находя их слишком тесными и предпочитая наготу, прикрытую разве что короткими трусами.
На мгновение он остановил зачарованный взгляд на зажатой в пальцах вилке с желтой ручкой. Эта длиннее обычных вилок. Вилка настоящего мужчины. Его пальцы тоже были длиннее обычных мужских пальцев сантиметра на два. Если судить по одним лишь ладоням, можно подумать, что его рост больше двух метров. На самом деле в нем было под метр девяносто.
Поглощенный видом мяса на металлическом вертеле, этой твердой материи, объятой мягкой плотью, он потряс ладонью. Когда-то давно собственные руки показались ему вдруг слишком длинными и нескладными, этакие отростки на длинных костях. Тогда-то он и решил как можно более тщательнее ухаживать за руками и постепенно начал ценить их по достоинству. Они обладали несравненной красотой, а в красоте он разбирался лучше большинства людей. Целый год дважды в неделю он предоставлял пальцы рук и ног в распоряжение азиатских женщин, и результат получился впечатляющий.
Квинтон пошевелил указательным пальцем. Затем еще раз, пытаясь уловить послания, которые проносились по нейронам его мозга со скоростью шестьсот единиц в секунду, чтобы затем добраться по нервным окончаниям до мышц руки. Маленькие сгустки энергии неслись от мозга к ладоням по ясному, точно выверенному направлению, но он не отдавал себе отчета в том, как и когда начался и закончится этот цикл. Каким образом решения превращаются в команды. Когда команда становится движением.
Мозг — это тайна для большинства человеческих существ, и для Квинтона Гулда тоже.
Он подумал, что погружение в глубины лучших сторон жизни растянулось у него на целую минуту, а может, и больше. Неплохо. Ведь в конце концов он пришел сюда получить удовольствие. А какое удовольствие может превзойти способность сознания к самоудовлетворению!
Пока Квинтон созерцал свою ладонь и зажатый в ней прибор, он пребывал в полной гармонии со всеми, кто находится в этом заведении, где люди едят.
Например, с барменом при серебряных серьгах: он извинился перед женщиной, которой выплеснул на руки пиво, и предложил бесплатную выпивку. Женщина отказалась, но выругала бармена за неповоротливость. Настоящая корова, которую обманный внутренний голос уверяет, что ее черные брюки из синтетики недостаточно тесны, хотя за последние три месяца она набрала из-за лекарств пять килограммов веса. Кажется, ее угнетает депрессия.
Еще с двумя посетителями — один с чумазыми детьми, — появившимися уже после того, как он взял вилку.
С мужем и женой, сидящими через два столика от него и рассуждающими о цене нового грузовичка и какого он должен быть цвета, синего или серого. Черный быстро загрязняется.
«Нет, это белый быстро загрязнится, — мысленно возразил Квинтон. — Может, помочь им освоить различные оттенки слова “грязь”»?
С симпатичной официанткой в белом переднике, улыбнувшейся ему, проходя мимо столика. Он показался ей интересным мужчиной. Привлекательный. Судя по виду и осанке — настоящий джентльмен. Он понял это не только по ее взгляду. Просто женщины всегда отмечают в нем эти достойные восхищения качества. А помимо того, эту конкретную женщину, которую, судя по бейджику, зовут Карен, не оставила равнодушной его высокая фигура. Говорят, рост не имеет значения, но большинство женщин, когда дело доходит до роста, выказывают-таки свои пристрастия. Карен явно нравятся крупные мужчины.
В окне застряла муха.
И еще много чего промелькнуло у него в сознании, пока он теребил вилку. Не в последнюю очередь — аромат, исходящий от ребрышек. Квинтон взял вилку в левую руку и прижал палец к шейке, чтобы держалась ровно. Он вонзил в нежное мясо зазубренное лезвие ножа, какими сервировали стол у Джонатана Элвея, знаменитого квотербека команды «Денвер бронкос», который, как показали исследования трехдневной давности, когда Квинтон тщательно подыскивал соответствующий событию ресторан, действительно ходил у Бога в любимчиках.
«Благослови меня, Отче, ибо я согрешил».
Элвей, мужчина завидной физической силы и умственных способностей, умел так мощно бросить мяч-дыню, что защитники даже не замечали полета, не говоря уж о том, чтобы помешать снаряду достичь нужной цели.
На своей богоданной площадке Джонатан Элвей, известный миру как Джон Элвей, и сам был воистину бог. Не то чтобы он ошибочно полагал себя богом, как большинство человеческих особей, жаждущих избыть свои ничтожные фантазии. Он на самом деле был богом, хотя скорее всего сам об этом не догадывался.
Квинтон отправил в рот первый кусок мяса и прикрыл глаза. Божественный вкус. Румяная корочка слабо хрустнула, обнажив влажные волокна. Он глубоко вонзил зубы в нежную плоть, и в рот хлынул сок, образовав под языком целую лужицу.
Так вкусно, так сладостно, что он даже позволил себе слегка застонать. Еще два надкуса с закрытыми глазами, чтобы ни на что не отвлекаться. Получаемое удовольствие требовало голосовой, а не визуальной оценки.
— М-м-м-м… м-м-м-м… Великолепно, — прошептал он.
Важно не сгибаться. Притворяться перед самим собой — значит, принижать себя. Большинство носит на людях маску, чтобы взять реванш за собственные недостатки и слабости.
Весь мир сгибается, он населен людьми, играющими роли, способными обвести вокруг пальца только дураков. Печально: люди столько времени носят маски, что даже сами перестали отдавать себе в том отчет.
Я — крупный управленец, заработавший немало денег, это должен подтвердить «Ролекс», на моем запястье.
Я — первоклассный любовник и опора всего, о чем свидетельствуют натренированное тело и ухоженная внешность.
Я вполне доволен собой, это видно из небрежной походки, когда я прогуливаюсь, надев лишь спортивный костюм и фуфайку.
Я никто. Но пожалуйста, пожалуйста, никому об этом не говорите.
Голос чумазого мальчишки, сидящего в противоположном конце шашлычной, скрежетом отозвался в голове. Квинтон подавил гримасу неудовольствия. Да, важно не сгибаться, но не менее важно уважать святость чужой территории. Мальчишка нарушил тишину и покой в зале. Нет сомнений: любой клиент заведения охотно запихнул бы ему в горло носок или швырнул ботинком, если бы не боялся показать свое истинное лицо.
Он перестал думать о мальчишке и сосредоточился на аромате, благоухающем во рту. Заработал челюстью с удвоенной силой, омывая соками гортань и горло. Проглатывая кусок за куском. В сознании проносились сцены недавнего спектакля, который он отмечал сегодня, нарушив вегетарианскую диету. Время, проведенное с Кэролайн, принесло такое же удовлетворение, какое приносит любое великое свершение. Но физического наслаждения от кровопускания он не получил.
Иное дело ребрышки… Почти как секс. И поскольку сексуального удовлетворения Квинтон не получал с той самой ночи три года назад, он особенно смаковал любое физическое удовольствие — это напоминало, что испытывать физическое удовольствие — бесценный дар.
Известие о смерти Кэролайн скоро отзовется в мире единственным вопросом: кто? Кто это сделал? Может быть, сосед, или продавец из магазина, или директор школы?
Люди предсказуемы, как очередной кадр в мультфильме. Картонная вырезка необычной формы, и та сложнее.
Есть лишь одно человеческое существо, которое действительно что-то значит, и в настоящий момент это он сам. Подлинный актер на сцене жизни, где все вокруг — театральная гримерка.
Зрителей интересует только он, остальные — массовка. Все одинаковы, лишь у немногих хватает смелости понять или признать эту единственную, прекрасную, горькую истину: в глубине души каждый считает себя пупом земли.
«Но сейчас в центре — я, — размышлял Квинтон, — и у меня хватает ума оценить это положение. Бог избрал меня, Квинтона Гулда. Вот так просто. Бесспорно. Окончательно. И это подчеркивает значимость миссии и реальность текущей задачи. Еще три — так я решил. И в конце самая красивая».
Мальчишка в противоположном углу расхныкался — ему не понравился горох. Великолепное овощное блюдо, но этот темноволосый малый на вид лет десяти-одиннадцати, отказывается следовать доводам разума — отчасти потому, что отец учит его не разуму, а капризам: «Как насчет мороженого, Джоши? Как насчет лобстера?»
Квинтон отрезал еще кусочек мяса и просмаковал его. Объедение. Редко он получал такое удовольствие от мяса. Но мальчишка отвлекал от еды, и Квинтон почувствовал регрессивное давление на психику. Джоши — явно чокнутый, хотя внятных причин для этого не видно. Он просто бьет мимо цели. Ему капут. Разлагается задолго до того, как попал в могилу.
Теперь Квинтона мало что отвлекало от главного. Он давно научился управлять своим сознанием. Когда-то врач диагностировал у него шизоидное расстройство, то есть состояние, при котором наблюдаются нарушения мозговой деятельности и склонность к раздвоению личности. Пять лет жизни прошли в медикаментозном тумане, пока он наконец тайно не восстал против давления. Его состояние вовсе не болезнь, это величайший дар. Он по-прежнему принимал небольшую дозу лекарств, чтобы подавить тик — естественный побочный продукт высокоорганизованного сознания, — но в остальном полагался на собственную глубокую сосредоточенность и просвещенность.
Сейчас все силы его незаурядного интеллекта были направлены на то, чтобы сохранять спокойствие. Хрустящие ребрышки во рту приобрели теперь вкус картона. После недавнего знаменательного события небеса ему улыбались, но крысам на земле было все равно. В этом мире не осталось даже намека на уважение.
Отец предложил Джоши взять «перерыв», чтобы подумать о своем поведении, и мальчишка с воплями помчался в туалет. Никто в зале словно не обратил на это внимания.
Вся эта мизансцена опротивела Квинтону. Он спокойно положил нож на стол и семь раз, меняя концы, протер рот салфеткой — такая процедура всегда помогала ему взять себя в руки. Он сделал еще один большой глоток чистой воды, сунул под тарелку стодолларовую купюру и поднялся.
Кивнув и улыбнувшись официантке, которой явно понравился, он двинулся в сторону туалета.
«Когда сохраняешь твердость, — про себя поучал недалеких людишек Квинтон, — важно не выделяться в толпе. Настоящая жизнь. Но без высокомерия и вызова. Проблема мальчишки в том, что он выделяется в толпе, ведет себя как избалованный принц, поедающий мороженое, в то время как королевство питается горохом.
Моя задача просветить мальчишку, не повторяя его ошибки, то есть не привлекая внимания. Свет рампы мне не нужен, особенно сейчас».
Он прошел в туалет, обернувшись по пути и убедившись в том, что никто не спешит оторваться от своих тарелок и бокалов. Дверь закрылась за ним с негромким стуком. Мальчишка стоял перед унитазом и протяжно подвывал, словно оказался на похоронах, а не съел только что порцию мороженого.
Намереваясь покончить с делом как можно быстрее, Квинтон подошел к кабинкам, убедился, что обе пусты, затем направился к мальчишке.
Он похлопал Джоши по плечу. Мальчишка как раз застегивал брюки и резко повернулся, вскрикнув от неожиданности.
— Ты чего ноешь, юноша? — поинтересовался Квинтон.
Джоши оправился от первоначального страха и поджал губы.
— Не твое дело, — буркнул он и сделал шаг к выходу.
Квинтону стало ясно: дело плохо. Мальчишка душевно нездоров или, скорее, просто испорчен. Вмешательство и разумно, и необходимо, чтобы оставить ему хоть какую-то надежду вступить в зрелый возраст хорошо подготовленным.
Квинтон рукой остановил мальчишку.
— Не так быстро, юноша. Я задал вопрос и жду ответа. — Он отбросил мальчишку к стене и впился ему в плечо.
— Ой! Пусти!
— Не веди себя как ребенок, — спокойно произнес Квинтон и поправился: — Юноша. «Да, именно так, — похвалил себя Квинтон, — ибо это английское слово придает всей фразе должное звучание». — Скажи, почему ты считаешь, что у тебя есть право хныкать? Ответишь правильно — обойдемся предупреждением.
— Пусти, урод! — Мальчишка попытался вырваться.
«У него что, вообще мозгов нет? Нет даже малейшего представления, с кем он имеет дело?»
Квинтон теснее сжал пальцы на плече мальчика, наклонился, чтобы не повышать голос, и сурово прошептал:
— Не сегодня завтра тебе всадят пулю в лоб. Я бы и сам это сделал при других обстоятельствах. Ты не единственный сопляк в мире, и, по правде говоря, большинство людей скорее прикончат тебя, чем будут слушать твои жалобы.
Мальчик в ужасе уставился на него. На штанах у него выступило темное пятно. Он явно не успел до конца опорожнить мочевой пузырь.
— Только аккуратнее выбирай слова. Все равно никто не поверит, что я стукнул тебя. Лицо и так красное как свекла, а все потому, что ведешь себя как ребенок. Но если все же ты, когда выйдешь, скажешь всем, что я тебя ударил, я ведь могу пробраться к тебе в комнату, когда заснешь, и вырвать язык.
Но мальчик повел себя так, как в подобной ситуации среагировали бы большинство человеческих особей. Он стал самим собой. И закричал:
— Убивают!
Хорошо рассчитанным движением Квинтон двинул открытой ладонью заходящемуся в крике мальчику в челюсть. Если бы он не удерживал его за плечо, силы удара хватило бы, чтобы отбросить Джоши к противоположной стене, но не сломать ему челюсть или шею.
— Благослови тебя Бог, парень, потому что ты грешник.
Этого оказалось достаточно, чтобы мальчик умолк.
И опустился на пол. Квинтон оттащил обмякшее тело в угол и втиснул его между стеной и унитазом.
Удовлетворенный сделанным, он подошел к зеркалу, поправил воротничок, подтянул рукава так, чтобы манжеты выходили на нужную длину, пригладил левую бровь, немного растрепавшуюся в ходе эпизода, и вышел из туалета.
Никто в переполненном ресторанчике на него и не посмотрел. Узнай все эти люди, что Джоши уснул в сортире, весь зал, может, встал бы и от восторга зашелся в хохоте. Но если бы все эти люди достаточно долго продержали пальцы скрещенными, в один прекрасный день мальчишка заснул бы за рулем, врезался в перила моста и рухнул в реку, где нашел бы ледяную смерть.
Квинтон почувствовал себя вдвойне удовлетворенным. Пусть он не доел ребрышки, зато пришел на помощь и мальчишке, и всем этим крысам в ресторане, да так, что никто из них даже бровью не повел. Кроме Джоша, конечно.
Квинтон шел между столиками и ловил на себе беглые взгляды, какими обычно награждают людей с незаурядной внешностью. Встречая в ежедневной суете множество людей, лишь единицы осознают, как много психически нездоровых каждый день попадается в продуктовых магазинах или ресторанах. А если станет известно, сколько нормальных на вид людей нездоровы психически и сами о том не подозревают, — это вызовет шок у миллионов.
Продвигаясь к выходу, Квинтон подмигнул официантке, затем поблагодарил Энтони за превосходный стол. У двери его тепло приветствовала женщина-метрдотель.
— Ну как, все понравилось?
— Да. Да, Синтия, все хорошо. У вас нет, случайно, дезинфицированной зубочистки?
Синтия покосилась на поднос, полный зубочисток, затем наклонилась, извлекла из-под стойки целую коробку зубочисток в индивидуальной упаковке и понимающе улыбнулась.
— Спасибо. — Он отсчитал семь штук и кивнул. — Это для моих друзей.
— Да о чем речь, возьмите всю коробку.
— Нет, этого я себе позволить не могу. Сомневаюсь, что Джону понравится: подумает, будто его обкрадывают.
— Да что вы говорите, — рассмеялась она. — Мистер Элвей очень щедрый человек.