– Ой, маменька, а там, на улице, поди, холодно.
– Так оденьтесь. Не голышом же пойдете. Ну, если вы правда хотите сырую похлебку есть…
– Не, не, матушка, мы лучше сбегаем.
Шустро накинув плащики из козьих шкур, детишки скрылись за дверью, впустив в дом надоедливый шум дождя и ночную сырость.
Гость зябко повел плечом:
– Да уж, не сладко на улице-то. Ты что так смотришь, тетушка?
– Да так… Экий ты стал ладный! Повзрослел, вытянулся. Жениться тебе пора, Амбрионикс!
– Ну, ты и скажешь – жениться! – в голос расхохотался юноша. – Для начала неплохо было бы хоть где-нибудь осесть. А то все на барке, на барке… сегодня в Генабуме, завтра – у синего моря.
– Так живи у нас, сколько уже зову?! Место есть, дом тебе сладим. Вот молодая-то жена его и будет блюсти, покуда ты на барке.
– Так я почти все время на барке, – задумчиво проговорил молодой человек. – А жена, стало быть, здесь… без меня. Нет уж, мне так не нравится.
– На барку ее с собой забери! – хмыкнула тетушка. – То-то кормчий с гребцами повеселятся.
– Я сам уже почти кормчий. Ну, что ты так смотришь-то?
– И все-таки надо тебя женить. Парень ты пригожий.
Юноша снова сконфузился, почесал на шее белесый рубец.
– Бедный ты, бедный, – подойдя ближе, Гаута погладила племянника по волосам. – Болит поди, шрам-то? Ноет?
– На погоду – ноет, – честно признался Амбрионикс. – Так ведь это и хорошо!
– Чего уж хорошего, – сварливо заметила тетушка. – Вот же предупреждали тебя – не ходи в священную рощу! И чего поперся?
– Да сто раз уже говорил! Может, уже хватит спрашивать?
– Не хватит. Осторожней надо быть, милый. Так вот глупо попасться в лапы друида.
Юноша вспыхнул:
– Я и не думал, что они еще есть!
– Никто не думал. Однако, если б не те римские торговцы – быть бы тебе без головы, парень!
– Да уж… до сих пор за них Бога молю. И друида этого на всю жизнь запомнил. Представляешь, рожа его по ночам снится, квадратная, как у филина! А глазищи так и сверкают, так и сверкают… и серп! А на левой руке пальцев не хватает – словно клешня у рака.
– Господи, грехи наши. Бедный…
– Да, ладно, чего уж, – шумно втянув воздух, парнишка сглотнул набежавшую слюну. – И где там твои детки шатаются? Хворосту уж пора бы подкинуть, а то до утра будем варить.
– Да, – согласно кивнула женщина. – Что-то они долго. Пойду-ка, выгляну, посмотрю. А ты пока слей пену.
– Хорошо. Только и ты, смотри, не пропади.
– Не пропаду уж.
Гаута вышла, оставив племенника одного, и тот, споро слив пену, посмотрелся в прислоненное к стене зеркало – большую медную пластину, начищенную до нестерпимого блеска.
В пластине смутно отразился длинноволосый парень в просторных штанах-браках и выпущенной поверх короткой римской тунике без рукавов, подпоясанной узеньким желтым поясом, к которому были подвешены широкий нож в резных деревянных ножнах, огниво, небольшой мешочек для монет и бронзовый, щедро украшенный красной эмалью, гребень – предел мечтаний любого сельского щеголя. Все, что и нужно солидному, уважающему себя, человеку. Да, еще – стилос! Амбрионикс, кстати, умел писать – для того, кто решил посвятить себя речной торговле, качество немаловажное.
Чу! Юноша вдруг насторожился, принюхался. Из-за неплотно закрытой двери явственно потянуло гарью. Пожар?! Потому-то и нет детишек – убежали смотреть? Да и Гаута задержалась.
Резко распахнув дверь, Амбрионикс выскочил во двор… и в ужасе распахнул глаза, едва не споткнувшись о лежащую в трех шагах от дверей тетушку. Женщина лежала на спине, нелепо раскинув в стороны руки, в груди ее торчала стрела. А за оградой, в дальней стороне селения – той, что ближе к горам – вставало красное зарево! Слышались отдаленные крики, звон мечей.
Топот копыт… все ближе…
Юноша быстро пригнулся, спрятавшись за забором – черные всадники, демоны ночи, наметом пронеслись мимо, не задерживаясь у невзрачного дворика кузнеца. Лишь кто-то из них, словно бы походя, швырнул факел. Соломенная кровля, высушенная недавним ветром, занялась сразу, вспыхнув с таким жаром, что едва не опалила подростку волосы.
Вот снова топот копыт… крики… и чей-то стон.
Гунны!!! Неужели, они все же добрались до забытого всеми богами поселка? Зацепили по пути, словно неудержимая лавина.
Выхватив нож, Амбрионикс громко позвал детей:
– Тирак! Амнозия! Где вы?
Никакого ответа. То ли они сами выбежали посмотреть на пожарище, то ли их схватили… молодой человек только сейчас заметил, что ворота-то распахнуты настежь.
Быстро пожрав крышу, огонь перекинулся на амбар и птичник, вот уже вспыхнули и кроны деревьев, уже пылало все вокруг, все!
Гунны… А где же аланские воины? Где живущие бок о бок с аланами галлы? Все убиты? Побеждены? Но как же такое может быть?
Бедная Гаута… бедные дети. Бежать! Поискать своих. Быть может, еще не все потеряно, еще можно отразить натиск… и отомстить!
Закрывая рукою лицо, Амбрионикс помчался по пылающей улице, задыхаясь от дыма. Вот впереди показались люди – в основном женщины и дети – все они бежали вниз, к реке. Значит, все кончено?
А позади уже слышался стук копыт и хищные крики.
– Что случилось? – на бегу поинтересовался юноша.
– Гунны! Они напали внезапно… явились толпою, как саранча.
– Что, их так много?
– Без числа! Наших выбили сразу, подожгли крепость.
– Но хоть кто-то еще сражается?
– Вряд ли. Бежим! Бежим! Господи, помоги!
Говоривший с парнем старик, подоткнув подол туники, прибавил шагу.
В-вух!!!
Гуннская конница тучей пронеслась мимо, оставляя после себя трупы. Амбрионикс успел увернуться, а вот его собеседнику не повезло – рухнул с раскроенным черепом в желтую дорожную пыль. А гунны, весело крича, хватали женщин!
Юноша не вслушивался, но, кажется, средь врагов звучала и германская речь.
Черные фигурки мятущихся жителей были хорошо видны в оранжевом свете пожарища. Бурное пламя, казалось, поднималось высоко-высоко к небу, смешиваясь с алым мерцанием рассвета. Всюду слышались крики и стоны, кто-то смеялся, кто-то жутко орал. А гунны двигались неисчислимой лавиной! Они уже заполонили все.
Улучив момент, молодой человек юркнул в проулок, пронесся меж горящими хижинами, сворачивая к частоколу, местами уже разрушенному врагами. Нет худа без добра – теперь здесь можно пройти к реке. Спуститься в ров и дальше – по дну… никто и не заметит.
– Хунну! Хунну! Аттила!
Вот снова всадники… и откуда они взялись? Что им тут, на окраине, надо-то?
Юноша поспешно бросился в кусты жимолости, затаился, затих, пропуская проскочивший мимо отряд. Перекрестился… ага – на этот раз, кажется, пронесло.
– Спаси, спаси, Господи! – прошептали совсем рядом.
Подросток дернулся, обернулся:
– Кто здесь?
– А ты кто?
– Я – Амбрионикс, мой народ – битуриги.
– А я – Глезия. Давай дальше вместе пойдем. Ты ведь к реке?
– Да. Попробуем во-он через тот пролом. Давай руку!
Амбрионикс помог девчонке забраться на вал и осмотрелся. Тянувшийся внизу ров, местами заваленный фашинами, казался каким-то уж слишком глубоким. Прыгнешь – ноги переломаешь, точно.
Не думая, юноша стащил с себя тунику:
– Рвем! Держи вот тут… оп… Да не падай же! Экая ты слабосильная.
Девчонка виновато улыбнулась. Светловолосая, босая, в рваной нижней тунике – видать, уже спала, когда все началось. Как и многие здесь.
– Постой. Сейчас я ножом… А ну-ка, быстренько сплетай ленты!
– А выдержат?
– Выдержат. Не такие уж мы с тобой и тяжелые. Ну? – Амбрионикс осмотрелся. – Вроде никого. Давай, спускайся, а я тут посторожу.
– Ага.
Ухватившись за только что сплетенную веревку, накрепко привязанную к обломку бревна, Глезия боязливо зажмурилась и юркнула вниз. Что-то плюхнуло.
– Ну, как ты?
– Цела, – задрав голову, девушка помахала рукой, впрочем, жест ее все равно был заметен плохо – все же еще до конца не рассвело, лишь над головою светлело небо, здесь же, во рву, было еще мало что видно.
Еще раз осмотревшись, молодой человек поплевал на руки и принялся спускаться. Осторожно – все же он весил побольше, чем Глезия, и чувствовал, как трещала материя. Опасался не зря – одна из связанных лент вдруг порвалась, и юноша камнем полетел вниз, с головой окунувшись в холодную воду. Хорошо, не так уж и высоко оставалось падать!
И все же приятного мало.
– А-ап! А-ап! – Амбрионикс вынырнул, задыхаясь от холода.
Девчонка протянула ему руку:
– Давай. Держись крепче!
– Как бы мне тебя с собою не утащить.
– Не утащишь, я за какой-то кол зацепилась. Ну же!
Выбравшись, молодой человек едва не свалился обратно в воду – обрывистые края рва оказались скользкими донельзя.
– Господи, – покачала головой Глезия. – Как же мы здесь пойдем?
– Пойдем как-нибудь, зато никто нас тут не заметит. Ну, пошли потихоньку. Хватайся за меня, если что.
– Пойдем как-нибудь, зато никто нас тут не заметит. Ну, пошли потихоньку. Хватайся за меня, если что.
– Да-а, а у тебя плечи скользкие. Как же я ухвачусь?
Ничего не ответив, Амбрионикс сделал несколько осторожных шагов, прижимаясь к почти отвесному краю.
Девчонка послушно пробиралась сзади. Вот вскрикнула… схватилась за плечи, и юноша тотчас же вжался в глину – не упасть бы вдвоем, не упасть. Не то что не очень-то приятно вновь окунуться в холодную воду – гуннские разъезды излишним бы шумом не привлечь.
Нет, повезло, не упали, а дальше стены рва сделались уже куда более пологими, и можно было продвигаться быстрее.
Чу! Вот откуда-то сверху донеслись голоса.
Юноша резко обернулся, приложив палец к губам:
– Тсс!!!
Глезия молча кивнула, подняв вверх глаза. Беглецы затаились.
– Вроде, тихо, – через некоторое время шепнула девушка. – Пойдем, а?
Амбрионис прислушался и согласно кивнул:
– Пойдем.
Они прошли еще шагов с полсотни, и наконец-то за изгибом рва блеснула широкая лента реки!
Беглецы переглянулись, не сдерживая улыбок – наконец-то вышли.
– Здесь осторожней, – шепотом предупредил юноша. – Уже рассвело, а место открытое. Постой. Осмотрюсь сначала.
На сером песке не было видно никого. Лишь лежали килем вверх старые, рассохшиеся от времени, лодки, которых было не жалко. Скоро, уже совсем скоро, в горах начнут таять снега, наполняя водою бурные реки. Разольется и Лигер, выйдет из берегов, затопляя заливные луга и эту излучину, и все-все низины вокруг, вплоть до белых известковых утесов. А потом, через пару недель, вода начнет спадать – и тогда самое время для речников-лодочников. Горячая пора, страда, если можно так выразиться.
– Идем. Пока все спокойно.
Поеживаясь, Глезия выскочила на песок и смешно шмыгнула носом:
– Холодно.
– Холодно ей! Главное – выбрались! Убежали!
– Напрасно вы так думаете, ребята! – на весь пляж прозвучал чей-то громкий насмешливый голос. Послышался смех.
Беглецы затравленно обернулись: позади, в дюжине шагов, на круче, с луками и дротиками в руках сидели какие-то люди. Человек десять. Часть из них – светловолосые, в чешуйчатых латах и куполовидных шлемах, явно были германцами – готами, франками, бургундами, другие выглядели иначе – смуглолицые, с узкими, словно щелки, глазами. Гунны!!!
– Идите-ка сюда, птенчики! – лениво махнул рукой рыжий широкоплечий верзила, похоже, что предводитель. – И не думайте, что сумеете броситься в реку. Во-первых, там холодно и долго вам не проплыть, а во-вторых – вы и не добежите… – Верзила оглянулся к своим: – Миусс!!!
Один из гуннов резко вскинул лук. Худощавый, смуглый, с черными, падавшими на лоб волосами, он выглядел ничуть не старше Амбрионикса. Непроницаемое лицо, узкие, вытянутые к вискам глаза. Враг! Они убили тетушку и ее детей… и…
Просвистев в воздухе, пущенная молодым гунном стрела впилась в песок у самых ног беглецов.
– Следующая поразит девчонку, – с усмешкой предупредил рыжий главарь. – Так что поднимайтесь, не стойте. И давайте-ка побыстрей.
Он очень хорошо говорил по-латыни, этот рыжий, точнее сказать – не на чистой латыни, а на том ее диалекте, мало похожем на оригинал, что со времен Цезаря был в ходу по всей Галлии. Наверное, когда-то побывал в плену, где-нибудь в Генабуме или Августодуруме.
Глаза беглецов встретились. Светло-карие – Амбрионикса и большие жемчужно-серые – Глезии.
А она красивая, – запоздало подумал юноша. И закусил губу от обиды и ненависти, а главное – от бессилия.
В этой ситуации он ничего не мог сделать. Нет, если бы был один, то, конечно, не тратил бы время на разговоры с врагами, а попытался бежать. Пусть и убили бы – и что? А так… Почему-то не хотелось, чтоб из-за него погибла Глезия. Впрочем… может быть, этот плен куда хуже смерти?
– Бежим! – обняв юношу за шею, девушка сверкнула глазами. – Ты влево, я – вправо. На раз-два… Прыгай!
Они рванули друг от друга, побежали по вязкому песку… Ловко брошенный аркан сдавил шею юноши, так, что потемнело в глазах. А Глезия уже давно валялась на песке, и спустившиеся с кручи враги со смехом связывали ей руки. Вот кто-то уже рванул с девчонку тунику, обнажив грудь…
Амбрионикс закричал, дернулся… и закашлялся, получив ногой в бок. Казалось, и кто ему эта Глезия? А все ж…
И тут же где-то неподалеку призывно протрубил рог.
– Что там такое? – гунны встрепенулись, взяв в руки оружие. – Неужто Торисмунд выслал в погоню все свое войско?
– Бежим, други, посмотрим!
– Эй, эй! А что делать с пленниками?
– Ты спрашиваешь – что?
– Все ж я оставил бы девчонку. Ее можно выгодно продать. Знаю одного купца, Варсоней его имя. Он бы заплатил щедро. Его возы всегда шли за нами.
– Что ж ты, Гудоин раньше молчал про своего купца?
– Думал, успеем позабавиться.
– Теперь успеть бы продать. Выручку поделим на всех, верно?!
– Слава щедрому Бертольду!
Не обращая никакого внимания на визг и ругань, верзила легко, словно пушинку, закинул пленницу на плечо:
– Пошли, ребята. Гудоин, так где, говоришь, твой торговец?
– Где-то в лугах должен быть. Я покажу.
– Миусс, дружище, – на ходу обернувшись, главарь повелительно бросил: – Прикончи этого.
– Нам не нужен пленник?
– Вряд ли наш купец его купит. Убей!
Гунны (и германцы) поднялись на кручу и быстро зашагали в сторону горевшей крепости. Здесь, у реки, остался один гунн – тот самый, что так ловко управлялся со стрелами. А теперь он вытащил из-за пояса узкий, чуть кривоватый кинжал.
Амбрионикс презрительно скривился – он не боялся смерти и, зная германскую речь, хорошо понял, что приказал рыжий главарь. Что ж, смерть, так смерть… Глезию вот только жалко. Так толком и не познакомились. А, видно, хорошая девушка. Могли бы с ней стать друзьями… и даже более того…
– Ну, что же ты? – юноша гордо вскинул голову. – Воткни же свой нож в мое сердце, гунн, и будь ты проклят, как и все ваше поганое племя! Ну? Чего же ты ждешь? Или, может быть, хочешь перерезать мне горло, как это когда-то уже пытался сделать один недобитый друид?
Молодой гунн не сказал ничего. Ни один мускул не дрогнул на его смуглом лице, бесстрастном, словно у греческой статуи. Просто сверкнул в тусклом утреннем солнце клинок…
И Амбрионикс внезапно ощутил свободу!
Стягивающие его путы упали, а гунн толкнул его в грудь, в реку, и сказал лишь одно слово:
– Беги!
Эта широкая река, окруженная заливными лугами, мощными известняковыми утесами и крутыми, поросшими угрюмыми лесами холмами, чем-то напоминала Радомиру Волгу. Столь же величаво неторопливое течение, на излучинах так же плещет крупная рыба… ага – вот снова! Юноша повернул голову:
– Ну, что там наши рыбаки, Иксай? Еще не пришли?
– Нет, господин.
– Сколько раз тебе говорить? Называй меня вождем. Или, как готы – хевдинг.
– Слушаюсь, го… хевдинг. А за рыбой не так уж и давно отправились. Пока еще вернутся.
– Что ж, подождем. Правда, лучше б они заодно поискали проводника.
– Они сказали, что поищут. Серый Карась сказал.
– Ну, раз Серый Кара-а-ась… – качнув головой, вождь посмотрел вдаль. Карасю можно было верить, если он что и говорил, то, как правило, делал, не то что балабол Скорька Заячьи Уши. Тот уж много чего мог наболтать.
Хотя, с другой стороны, Раду куда приятнее было иметь дело со Скорькой, парнишкой хоть и болтливым, да незлобивым, нежели с тем же Карасем или Горностом – вот уж, поистине, два сапога пара, хоть Горност и не такой опытный, как его дружок. Князь давно замечал – не очень-то они были им довольны, пару раз Карась даже прямо призвал добыть по пути добра и женщин – пограбить хотелось, снасильничать, удаль свою молодецкую показать, а заодно нажиться да предаться похоти, как и положено воинам в далеком походе. А Радомиру не до того было, да и не очень-то хотелось грабить и жечь, честно сказать. Вот и невзлюбили его дружинники – не все, но Серый Карась с Горностом – точно.
– Велишь разложить костер, вождь? – тихо осведомился Иксай.
Не оборачиваясь, Радомир махнул рукой:
– Да, разжигайте. Скоро вечер, а до темноты они точно придут.
Поклонившись, парнишка тихо скрылся за деревьями, где на небольшой поляне был разбит лагерь. Два дцать человек – вся дружина Радомира, явившаяся на зов Аттилы – никак не могла отыскать своего конунга. Да и не мудрено – тот то грабил североиталийские города, то вдруг подался в Галлию, то вроде бы засобирался к ромеям. И где его сейчас черти носят, вернее, где будут носить – предсказать никак не возможно.
Опасаясь нарваться на превосходящие вражьи силы, дружинники шли осторожно, таясь, на большие – здесь, в Галлии, их называли «римскими» – дороги не лезли, если только по ночам, да и то крадучись. Селения – как ни щурились презрительно Карась с Горностом – старательно обходили, как и мелкие города, а крупных по пути что-то покуда не попадалось, не считая тех, что в Паннонии. Через нее ведь и шли, да вот только Аттилы там не оказалось, да и никого из старых знакомых. Остальные же смотрели на Радомира и его воинов косо – явились, мол, неизвестно откуда и неизвестно зачем. Поди проверь – кто такие? А с подозрительными что нужно делать? Правильно – убить, тут и думать нечего. Классический стиль: нет человека – нет и проблемы.