- Тащите на казахском, у меня друг казах, он переведет.
- Погодите, Сережа! - Раздувать наш творческий коллектив мне совсем не хотелось. - Давайте уж лучше на французском, если нет китайского или арабского.
Мой сарказм не вызвал на лице молодого человека даже легкой зыби. Он кивнул и удалился, а девушка вдруг виновато заулыбалась, забормота ла по-своему, жестами стала изображать чемодан, как она в него вещи складывает. Я безнадежно махнул рукой и тем дал старт ее путешествию в Грецию.
По дороге к метро мой компаньон на чем свет стоит ругал французов:
- Ну скажи, Серег, ты хоть одну красивую француженку видел, только не в кино, живую?
- Сережа, я не Сергей, а Александр.
- Вот. И я не видел, и никто не видел. Все туфта. И три мушкетера туфта. Тоже орлы! Их только ленивый не бил, лягушатников этих. Мы били, англичане били, немцы два раза, даже вьетнамцы. А... да с них все как с гуся вода. Аперитив, презерватив - дрянь народ.
Я помалкивал - великая держава, как-нибудь сама за себя постоит...
Старшая дочь, которая в отличие от жены успела построить пару воздушных замков на зыбком фундаменте моих будущих телевизионных успехов, открыла дверь с горящими глазами:
- Тебя Эльвира искала, просила сразу же перезвонить.
- Подождет, сначала поем. - Я и вправду сел есть, но гордости хватило только на винегрет и первую ложку щей.
- Алло, Эльвира, это Щелкунов.
- Сережа, очень хорошо, что позвонили. Как на "Крекекексе", все в порядке?
- Порядка там мало... - мрачно начал я, но Эльвира хотела говорить, а не слушать.
- Да, Ваганетов звонил, рассказывал про ваш поход... Тут вот какое дело. Все поменялось, приборы, которые я вам дала, пойдут во второй ролик, а сейчас будем работать с третьим списком.
Жена, случившаяся рядом, хитро улыбнулась, будто слышала, о чем идет речь. И что улыбаться: какая мне разница - про мясорубки писать или про соковыжималки?
- Надо тогда опять к французам ехать, - произнес я с максимальной, на какую способен наемный работник, строгостью.
- Нет, Сережа, никаких французов, на это времени у вас нет, завтра в одиннадцать съемка.
- Но я даже не знаю, что там за приборы в вашем третьем списке.
- Все узнаете. Ваганетов уже на "Крекекексе", через час будет с каталогами.
- А писать когда?
- Ночь, Сереженька, целая ночь впереди, лучшее время для творчества.
Вернулся к супу. В нем плавала одна капуста. Младшая дочка, дрянь такая, уже успела выловить из тарелки все грибы. Помечталось о рюмочке, но нет, в сон потянет. Как-то я уже сроднился с приборами из первого списка. Кто его знает, что там в третьем, - доменные печи на одну семью или настольные прокатные станы. А, черт с ним - лишь бы деньги платили. Но с деньгами тоже мутно. Договор отсутствует, про аванс ни полслова.
Звонок в дверь подбросил мою собаку на полметра в воздух. Это такое забавное зрелище, когда она, чтобы набрать скорость, быстро-быст ро перебирает лапами и не может на натертом полу стронуться с места. Яповеселел и пошел открывать.
Раз уж казах возник в мире идей, не материализоваться он не мог. Рядом с роскошным Ваганетовым стоял худенький, пряменький, без возраста азиат с удивительно ровно уложенным по две стороны сабельного пробора волосом.
- Дормидонтыч, принимай! Талгат Ниматович, казах натуральный, еле уломал. Так переведет, тебе и делать ничего не надо будет.
Сердиться в таких случаях Богородица не велит. Пропустил гостей в дверь, попытался даже принять у казаха плащ, но Ваганетов меня оттер - сам обслужил товарища.
Недобрым глазом старшины осмотрев свое отражение в зеркале, переводчик решил, что условно готов к церемонии знакомства и торжественно, без улыбки протянул мне руку.
- Кожамкулов, Талгат Ниматович.
За галстучным узлом ерзал кадычок. Даже и не скажешь, как именно годы трудились над этой внешностью, - ни морщин, ни седины, но полста каким-то образом угадывались. Я тоже представился полным именем. Вообще взял тон официальный и сухой, чтобы они поскорей убрались.
Ваганетов при Кожамкулове совсем не такой был, как утром, - тихий, на приятеля смотрел обожающими глазами, кинулся даже ему стул подставлять, когда мы рассаживались. А между тем эти два человека находились далеко по разные стороны черты бедности. Кожамкулов явно в полной нищете пребывал. В такую одиночество ведет и запойность или в обратном порядке - запойность, а потом одиночество. Но, что это опустившийся субъект, нельзя было сказать. Тщательнейшим образом дыры залатаны, чистое все, из-под утюга. Посадка головы княжеская. Ваганетов лицом попроще был, но в смысле одежды не то что пожилому казаху, иному банкиру мог фору дать. И поди ж ты, этот случайный баловень рыночной экономики непонятно по каким причинам безоговорочно принимал верховенство малоимущего Кожамкулова, даже перед ним стелился.
Ваганетов извлек из портфеля стопку каталогов и положил их перед носителем казахского языка. За годы советской власти кириллица далеко шагнула на восток, вышла аж к китайской границе. Особенно она полюбилась кочевым народам, думаю, за букву "ы". И все ж таки это было для меня сюрпризом, что казахские письмена оказались напечатаны по-нашему, я ожидал чего-то более иероглифического. Казах тоном, каким стряпчий читает семье усопшего завещание, начал:
- Эпилятор ножной, щипковый... - На плоское суровое лицо Кожамкулова выбежала улыбка и сразу же спряталась. - Знаете, как они на казахский перевели слово "эпилятор"? Артык шаштарды жулгыш - выдергива тель женских волос.
Подождав, пока я запишу первую фразу, Талгат Ниматович продолжил:
- Эффективно удаляет волосы с поверхности голени. Производитель ность (при средней волосистости) двенадцать квадратных сантиметров в минуту, мощность сто ватт. Внимание! Не применять для выщипывания бровей и лобкового волоса...
- А как по-казахски "лобок"? - прервал вдруг Ваганетов ровное течение перевода. Лицо его светилось нутряным подростковым любопытством, удовлетворить которое - долг каждого взрослого мужчины. Но Кожамкулов не то что ответом - взглядом не удостоил приятеля.
- Автомат татуировочный, трехкрасочный, с анестезирующей насадкой...
На удивление споро у нас продвигалось дело. Казах обладал феноменальным даром прямо с листа выдавать правильно построенные фразы, так что с ними ничего и делать не надо было - знай записывай. Приходилось даже его останавливать - рука не поспевала. Управились мы со всеми героями будущего ролика в какие-нибудь полчаса.
- Может, чаю? - Было немного совестно, что я поначалу сухо принял столь полезного человека, а то бы я их, конечно, задерживать не стал и сразу сел творить. Кожамкулов как будто читал мои мысли. Он отрицательно повел головой и поднялся со стула. Ваганетов же, напротив, идеей чая вдохновился:
- Талгат Ниматович, куда спешим-то? На чай мы с вами, чай, заработали.
Нельзя было не восхититься его лексической виртуозностью, однако намек, высунувший мордочку из этой фразы, меня слегка напугал. Можно было и так его понять, что с переводчиком должен расплачиваться я, а не Эльвира. Сразу в голове завертелась разная шкурная арифметика, и чуткий казах, понятное дело, вскипел. Полоснув нас из своих смотровых щелей узким пучком ненависти, он, не разжимая зубов, прохрипел:
- Не мы, ты заработал! Ты, Ваганетов! Кожамкулова здесь не было!
В сухих и маленьких всегда много страсти. Метнув молнию в Ваганетова, переводчик не прямо, а по какой-то яростной ломаной ринулся к двери, но покинуть комнату не смог. Его остановила хозяйка дома, которая в этот момент, открыв из коридора ногой дверь, вплыла в комнату с подносом, украшенным бутылкой водки и еще чем-то сопутствующим.
- Направо вторая дверь, верхний выключатель, - проинструктирова ла она Кожамкулова чисто автоматически, потому что у нас в квартире по типу двери нельзя определить тип помещения.
Гость застыл, не зная, как реагировать, и гнев, который промедления не терпит, от него отлетел.
- Хи-хи, - запел кто-то тенорком внутри его сухонькой фигурки, хи-хи-хи.
Звук быстро достиг такого уровня, что увлек за собой все тело. Последним к общему веселью присоединилось лицо - оно вдруг, как река, разом вскрылось, обнаружив замечательную искристость. Особенно много света разбрасывали зубы - ровнехонькие, какие только у тех бывают, кто рос рядом с лошадьми.
- Талгат Ниматович, ты теперь все тут знаешь, свой человек, - натужно пошутил Ваганетов. Он ужас как напугался, когда Кожамкулов вспылил. - Счас хозяйке поможем. - И стал сгребать бумаги со стола. Множественное число сделало казаха участником уборки, хотя сам он ничего не делал, а продолжал по инерции смеяться. Даже специально смех продлевал, потому что еще не решил: дальше обижаться или смилостивиться и сесть за стол. Жена на детях научилась такие вещи тонко чувствовать.
- Если нетрудно, откройте, пожалуйста, шпроты.
Она подала гостю консервный нож. Тот взял не сразу, а предваритель но убедившись, что на наших лицах нет и тени улыбки. Зато уж когда взял, то действовать стал по-хозяйски. Положил под банку салфетку, наш консервный нож забраковал, вынул из кармана свой, перочинный, в чехольчике, с богатейшим набором лезвий, и в два счета справился с толстенной, еще советской раскатки жестью.
- Спасибо вам большое, а то для меня это такое всегда мучение, скокетничала жена. - Саша нас даже не познакомил.
И, назвавшись, протянула Кожамкулову руку. Однако этот человек так к миру настороженно относился, что почти не делал автоматических движений, обязательно мгновение думал. У него даже пластика была какая-то странная кукольная, прерывистая. Но, взявшись все-таки за руку, он не просто ее пожал, а торжественно поцеловал, и так галантно, как это уже никто, кроме пожилых театральных администраторов, делать не умеет.
Ваганетов следом подошел знакомиться. Хотел было взять ту же высоту, но побоялся осрамиться и просто трясанул всю конструкцию от кисти до плеча.
- Садитесь, пожалуйста, сейчас приборы принесу, - пригласила жена.
Еда на столе и бутылка уже стали забирать над гостями власть, отчего в их облике и движениях появилась некоторая лунатичность. Уселись, руки оба положили на ширину тарелки, воцарили тишину. Словно голову жертвенной птице, я свернул винтовую пробку. Спины выпрямились. Бутылка, не желая расставаться с содержимым, выпускала ледяную струю гулкими сердечными толчками.
- Чего это вы половините? - неприязненно осведомился Ваганетов, заметив, что я себя несколько обделил.
В таких случаях на что ни ссылайся, все равно есть большая вероятность остаться непонятым, но я все ж таки сделал попытку:
- Мне ночью работать.
- Так тут вроде все не бездельники. - Ваганетов обвел рукой стол, словно за ним, кроме Кожамкулова, еще человек десять сидело.
- Ему и половинки много, - вмешалась жена, очень вовремя вернувшаяся с тарелками. - Сейчас такой мужик пошел, от одной рюмки с копыт валится.
Ваганетов посветлел лицом.
- Нет, мы пока еще пару-тройку... - он сделал ударную паузу и взялся за рюмку, - десятков... - опять пауза, - таких малышек держим. Правда, Талгат Ниматович?
- Сергей, еще раз прошу, говори только за себя, - ответил казах, но уже без всякой злости. - Предлагаю за хозяйку дома.
Выпили. Жена, хоть я и смотрел на нее умоляюще, отправилась якобы укладывать ребенка. Мы же налили по следующей.
И вот после нее Кожамкулов стал быстро терять резкость очертаний. Жесткости в скелете поубавилось, суровость, которая очень шла к его азиатскому лицу, расползлась в какую-то, наоборот, отчаянную улыбку - что вот он себя уронил и теперь все секрет узнают, какой он пьяница горький, будут смеяться над его беспамятной оболочкой. Я даже кивнул ему: мол, погружайся спокойно. Но уже приглашать не нужно было: Кожамкулов, словно ребенок, который прячется за ладошками, тихонечко налил одному себе полную рюмку и, выждав секунд десять, изобразил на лице удивление: как же так, все выпили, а он пропустил? Отставание было ликвидировано, и какое-то время, пока жидкость двигалась по пищеводу, переводчик ее внутренним взором сопровождал. Но, как только она достигла желудка, перевел фокус на меня:
- Думаете, казахский мой родной?
В тоне появились пузырьки агрессии.
- Думаю, да. - Я ответил вполне искренне, но наползающую тучу это не остановило.
- Хочу заметить, что в моем вопросе ответ уже содержится, и вы напрасно делаете вид, что он вам неизвестен.
- А какой ответ? - заинтересованно вставил Ваганетов. Его простодушие несколько смягчило Кожамкулова.
- До одиннадцати лет я в русском детдоме воспитывался. Сестра меня забрала, только когда работать пошла.
Воцарилось молчание. Физически чувствовалось, как оно заползает в зияющий провал между сиротством Кожамкулова и моим теплым, домашним детством.
- Александр, чего не наливаешь, прокиснет! - Ваганетов шахматным манером двинул ко мне рюмку. - Давай за вас, Талгат Ниматович. За вашу докторскую. - И, отвернув голову в мою сторону, театральным шепотом объявил: - По моторам в стране первый человек.
- Был! - отрезал Кожамкулов. - Теперь все первые.
Выпили.
- Половинишь, Александр.
- Половиню, Сергей.
Полминуты ушло на закусывание, и тут Кожамкулов вдруг резко поднялся из-за стола. Я перепугался, что опять его на скандал повело, но, вглядевшись, обнаружил полное отсутствие в глазах злобы и вообще всего.
- Готов, - громко констатировал Ваганетов, как будто казах не мог его услышать.
Он и не услышал - постоял, покачался и вдруг, словно догоняя свой центр тяжести, кинулся вон из комнаты.
- Не суетись, Александр, - пресек мою попытку последовать за гостем Ваганетов, - очухается через полчасика.
Все же было интересно, как пойдет процесс очухивания. Выглянул в коридор. Кожамкулов стоял перед зеркалом, опершись рукой о раму, и давил взглядом на точку, помещавшуюся вне пределов материального мира. Надежды, что он быстрее чем за полчаса совместит ее с плоскостью зеркала, и впрямь не было. Успокоенный, я вернулся в комнату.
- Вглядывается? - осведомился Ваганетов.
Я кивнул.
- Потом грустить будет и все раздавать. Мужик святой. Захотел бы, любые бабки мог сшибать: какой хошь двигатель - хоть с иномарки, хоть какой - послушает и сразу говорит, где что. Я, когда гараж покупал, расплачиваюсь, а дед, хозяин, мне вдруг лепит: "По-хорошему с вас надо бы лишнюю тысячу взять". "Счас, - говорю, - с какой радости?" "С такой, что у вас с автомобилем теперь никаких забот не будет. Соседний с вами бокс занимает, можно сказать, лучший в Москве механик". Точно, забот никаких, делаю-то я сам, но гайки вертеть ума не надо, главное - знать чего.
- Как-то он для такого мастера больно нище одет.
- А потому что дурак. Кандидат, а дурак. Денег не берет! - Ваганетов ретроспективно рассердился на товарища, но не столько за непрактич ность, сколько за нарушение рыночных основ жизни. - А что в институте получает, все сестре в Кокчетав шлет. Да еще пьет, как лошадь.
Телефонный звонок вклинился в разговор с обычной своей бесцеремонностью.
- Сережа, как ваши дела, привез Ваганетов материалы?
- Привез. Уже все перевели, спасибо Талгату Ниматовичу.
- Как перевели?! - взревела Эльвира. - Зачем?
Странное это удовольствие: притопить ближнего, - ведь сидело же внутри меня знание, что Ваганетову влетит за казаха, - а потом тянуть к нему спасительную руку.
- Затем, что на вашем "Крекекексе" проспекты имеются только на казахском. Без Сергея я бы вообще не знал, что делать.
- Ну да, а теперь узнали, когда он с этим алкашом к вам заявился. Гоните обоих в шею!
Приказ был явно невыполним, и я застыл с трубкой в руке, ожидая, пока течение времени отнесет его от меня подальше.
- Дайте-ка этого умника сюда! - угли в голосе Эльвиры дышали жаром.
Тезка мой по бизнесу не сразу смирился с неизбежностью, заключенной в протянутой к нему трубке. Он целиком сосредоточился на тыканье вилкой в папиросный кусок ветчины, который без наматывания не подцепишь. Тыкал, тыкал, я стоял с телефоном - долго это продолжаться не могло.
Текст выволочки почти целиком поступал в ушное отверстие адресата, до меня долетали только те пассажи, которые женщина выделяла жирным шрифтом. Но звука и не требовалось, само действие Эльвириной речи на Ваганетова было достаточно красноречиво. При полном сохранении геометрических размеров на нем с каждой поступавшей по проводам фразой все больше и больше обвисала кожа. В какой-то момент я даже испугался, что она уже никогда до прежней упругости не натянется. Но короткие гудки, гневным многоточием завершившие Эльвирин монолог, немедленно вернули моему напарнику прежнюю наполненность.
- "Уволю!.." Шла бы она! Как машину чинить - Талгат Ниматович, Талгат Ниматович. Да я ее две штуки вонючих где хошь заработаю.
Какую боль причинила мне эта фраза, не могу и передать. То, что я всю жизнь списывал на фортуну, оказалось вовсе не фортуной, а строгим законом движения человеческих судеб, в котором записано, что таким, как Ваганетов, уж две-то тысячи в месяц обеспечены. И жена моя этот закон тоже откуда-то знает - почему и уверена, что мне нигде, никогда, ничего не заработать.
"А что ж он тогда так Эльвириного звонка испугался? - ухватился я за соломинку и сам же добровольно ее отпустил: - Нисколько не испугался, а просто его организм знает, какую реакцию на свой гнев хочет получить хозяин".
Ни малейшей у счастливчика Ваганетова вины передо мной не было, но по извечной человеческой слабости за свою колченогую судьбу захотелось спросить с него.
- Сергей, мне за красивые глаза денег не платят, так что давайте прощаться, работа ждет.
- Ну ты, Александр, и фармазон! - Зуб даю, что Ваганетов не знал значения этого слова, но употребил его очень к месту. - Ладно, давай подписывай, а то кататься все любят.
И он положил передо мной бумагу следующего содержания: "Трудовое соглашение между: с одной стороны, ЗАО "Ассоциация независимых астрологов-исследователей (АНАСИС)" и с другой, г-ном Кожамкуловым Талгатом Ниматовичем в том, что он в срок до..." В графе "вид работ" стояло: "перевод с французского на русский каталогов фирмы "Крекекекс".
- Почему с французского? - удивился я, хотя главное вранье содержалось в пункте "объем работ".