Дверь в комнату отдыха была открыта. Там стоял коричневый кожаный диван, к которому подходило определение «нехилый», телевизор, на полу — мягкий ковер. Один угол был отведен под импровизированную кухоньку. Здесь и жарит Ведищев оладушки для своего сына. Из комнаты еще одна дверь вела в ванную.
— Греб твою мать! — выругался охранник.
Я обернулась, потрясенная грубостью, и только тут заметила, что решетка с окна комнаты отдыха была спилена, а створка приоткрыта. Дверца сейфа располагалась в необычном месте — почти возле пола, между диваном и стеной. Похоже, обычно ее прикрывал низенький журнальный столик, но сейчас он был отодвинут, а сейф открыт.
Пришлось согласиться с Семеном, так звали охранника — вспомнила вдруг!
Заглянув в сейф, увидела, что там совсем пусто. Ну ни пылинки — и на полу валяется обрывок бумаги. Воры выгребли из ниши все.
Осталось позвонить маме. Я не стала тянуть, а прямо из кабинета Ведищева набрала укороченный по региону код и родной с детства номер. Мне повезло, трубку сняла Катя, жена брата. Я любила своих братьев, но из всех их жен (а каждый из троих успел жениться по паре раз!) мне нравилась только Катя. Не блистая внешними данными, она была привлекательна редкой душевной теплотой. Генке, ее мужу, уж слишком повезло. Так не должно быть, чтобы женщина, которая умнее, добрее, образованнее, скромнее, терпеливей мужа, пахала двенадцать часов в сутки в колхозе за мизерную зарплату, тянула на себе домашнее хозяйство, состоящее из коровы, двух поросят, кур и прочего, да еще и возилась с вечно пьяным от безделья дураком, ее супругом. И сейчас у Кати был усталый голос, надтреснутый, может, даже убитый. Оказывается, умерла большая часть цыплят, которых Катя взяла недавно, надеясь вырастить и продать через годик.
— За что ни возьмусь — все прахом, — сказала невестка.
— Катя, бросай все, приезжай в город! Найду тебе работу, будешь в тепле сидеть.
— Ох, Алла! Куда я поеду! Тут Генка неделю не просыхал, а вчера у него сердце схватило. «Скорой» не дождешься, он лежит белый, мать причитает, дети плачут! Наконец, приехали врачи, отвезли в больницу. Я назад пешком три часа шла — автобусы у нас после десяти на ходят. Пришла — скотину кормить надо. А утром такое…
Я не знала, что и сказать! Все барьеры жизни у нас в сознании. Только в это и верю. Да пусть они провалятся со своими пьянками, хозяйством и прочим! Повернулась и уехала — вот так надо поступать. Нельзя себя привязывать и хоронить там, где одна водка и горе. Потому и я уехала.
Немного успокоившись, Катя рассказала, что звонил мой знакомый, Вагиф. Всех переполошил, спрашивал, не привозили ли им от меня десятилетнего мальчика? Дальнейшая информация про то, как все стали бегать и спрашивать друг у друга, откуда у меня десятилетний мальчик, меня не интересовала. Мы попрощались, и я положила трубку. Да…
Глава 12
Во все силки попалось по зайцу. Я вернулась на «химию». Мероприятие уже было готово, включая банкет для гостей и журналистов. Я снисходительно осмотрела диспозицию, сопровождаемая озабоченным Игорем. Он волновался, но не забыл спросить, как у меня дела. Утром мы не успели об этом поговорить. Еще он сказал, что похороны Льва Абрамовича Касевича назначены на послезавтра. У судмедэкспертов вопросов нет.
— А Олег Георгиевич все бузит! — усмехнулся Садков, вспомнив свой разговор с Гувером.
— Игорь, не говори ему, что нет у нас романа, ладно? — попросила я.
— С огнем играешь! — заметил он, но пообещал поддержать глупый розыгрыш. Его репутация не пострадает: с женой он развелся много лет назад и она уже умерла. Других женщин к себе близко не подпускал. Кроме дочери, конечно. Вот еще один субъект с сильным отцовским инстинктом.
Вообще же презентация поражала изобилием рекламной продукции на заданную тему: буклеты, календари, блокноты, авторучки, футболки, бейсболки, украшенные логотипами Гродинского химического завода и восхвалениями в адрес его нового продукта — универсального удобрения «Плодородие-4». На стене красовались три вида постеров — с яблоками, с помидорами и с девушкой. Бабы тоже росли и спели на «Плодородии-4» как на дрожжах. Похихикав в свое удовольствие, все же вспомнила, что это мою работу выполнил шеф самолично, пожалев дуру, запутавшуюся даже не в трех соснах, а в одном мужике.
Постепенно подтягивался народ, приглашенный на мероприятие. Уже расселись на отведенных местах журналисты, работавшие в газетах, уже разместились вокруг трибун три телекамеры, вокруг которых суетились операторы и корреспонденты трех местных телевизионных каналов. Все знакомые лица! Со многими наше агентство работало по много лет.
Игорь, кстати, и хотел, чтобы я поболтала с пишущей братией. О том о сем, кстати, и направила бы мысли борзописцев в нужное русло. Пусть на пресс-конференции задают правильные, для пользы дела, вопросы, а не растекаются мыслию по древу. Такое общение с журналистами было, конечно, лишь легким штрихом. Все они, перед тем как появиться на химкомбинате, прислали по факсу счета для «Эврики» на кругленькие суммы и напишут так, как им скажут. Но Садков любил изящные детали на полотне его произведения: журналисты еще до презентации проникнутся атмосферой мероприятия, их доброжелательные вопросы, одобрительная реакция, приветливый тон создадут благоприятный микроклимат для окручивания самых главных персон акции — представителей фирм, торгующих удобрениями, агрономов колхозов-миллионеров, то есть потенциальных потребителей «Плодородия-4». Они купят новый продукт, а химкомбинат заплатит — закажет нам следующую рекламную кампанию и проплатит астрономические суммы за работу.
Я выполняла поставленные шефом задачи, улыбаясь, кивая, кокетничая, выдавая «секреты», когда вдруг лед сковал мне сердце. Не думала, что буду так реагировать, увидев в толпе знакомые очки в тонкой золотой оправе, сидящие на горбатом носу. Еще немного, и я встретилась с Вагифом взглядом. У него так странно вдруг дрогнуло лицо при виде моей вымученной улыбки, что на долю мгновения показалось, что мое страшное знание — это просто дурной сон, увиденный под утро бессонной ночи. Сейчас я подойду к Вагифу и скажу: «Представь, мне приснилось…» и расскажу про монстра в моей прихожей. Однако выражение его лица резко поменялось, и он широко улыбнулся лживой улыбкой базарного торговца, впаривающего вам гнилые абрикосы вместо хороших.
Я двинулась к нему навстречу, будто повинуясь приказу свыше. Он тоже приближался ко мне. Мы сошлись прямо посреди банкетного зала, наполненного людской суетой и ядовитыми желтыми воздушными шарами.
— Привет, дорогая! — сказал мой лучший друг, когда-то сломавший челюсть моему неверному мужу.
— Привет, — ответила я.
— После презентации прошу ко мне в гости, в моем кабинете — маленький банкет для своих.
Он все улыбался. И, возможно, это фантазия, но мне казалось, что передо мной стоит вовсе не Вагиф. Кто-то другой. Чужой, злой, плохой, лживый, из детских сказок и моего недавнего сна. Я стряхнула наваждение. В любом случае это Вагиф. Тот или не тот — не имеет значения.
— Вагиф, — мои слова звучали так ясно в окружающем шуме, что я даже испугалась, что кто-нибудь услышит их. Но люди галдели, сновали по залу, болтали по мобильникам и не смотрели в нашу сторону. — Вагиф, я все знаю!
Он покачнулся, будто земля просела под его ногами, и наконец-то закрыл свою гадкую улыбку, как панель на экране компьютера.
— Я так и понял, — сказал он. — Мне бы раньше тобой заняться! Но я так спешил дела доделать! С документами в клинике была подстава? Мне что-то подсказывало это, но я и подумать не мог, что ты начнешь со мной играть! Не представлял, что ты можешь догадаться о моих делах. Что тебе в голову придет мне препятствовать. Ты же мне как сестра! Но это все Ведищев, он тебя настроил! — Вагиф нашел, как ему казалось, правильное объяснение моей неожиданной пронырливости. — Не вовремя он появился. Не вовремя для меня, и для себя, и для тебя. Как ты догадалась?
— Сначала был обыск в моей квартире, а дверь взломана не была. А ключ только у Карины, значит, — и у тебя. Потом мой специалист по информации исчез, встретившись с тобой. Твоя секретарша видела, как вы сели в машину вместе, она вышла покурить в туалет, а ты с ним уезжал. Ей показалось странным, что ты оставил машину не на обычном месте, перед входом в здание администрации завода, а со двора, где никто почти не ходит! — Вагиф слегка прищурился. — Так ты своими руками застрелил человека?
— Нет, не своими. У меня для этих дел есть пара свободных рук, — он говорил буднично, и от этого разговор производил гнусно-призрачное впечатление. — Жаль, что секретарша меня видела!
Господи, я что же, подставила Светку?
— А с мальчиком ты тоже ловила меня?
Господи, я что же, подставила Светку?
— А с мальчиком ты тоже ловила меня?
— Да, — подтвердила я. — И с Кириллом тоже. Ты хотел оставить его у себя?
— Мне же надо было, чтобы Ведищев во всем признался! — искренне возмутился Вагиф. — И я думал, что ты — член моей семьи! Змея ты!
— Зачем ты влез в это все? — глупо, но мне хотелось услышать неоспоримую, объясняющую все причину. Так, чтобы потом можно было с облегчением сказать: «Ух! А я уже испугалась!»
— Деньги, — произнес он ключевое слово. — Ты знаешь, какие это деньги? Это миллионы долларов.
Я опустила глаза. Мне было стыдно, что Вагиф не понимает.
— У меня в кармане пистолет, — завел он чужую пластинку. — Если будешь кричать — выстрелю.
— Ты сошел с ума. — Я совсем перестала волноваться. Самое страшное произошло, все случилось. Это я так тогда думала! — Я не буду кричать. И не надо мне угрожать. Я не буду кричать ради Карины. Не хочу, чтобы ты попал в тюрьму за убийство. Делай свое дело и проваливай отсюда!
— Ведищев тоже в курсе?
— Нет.
Я отвернулась от него и хотела поскорее уйти. Спрятаться на некоторое время, продышаться, найти в себе новые силы. Этот короткий разговор опустошил меня. Но Закарьян резко и грубо схватил меня за руку и потащил за собой.
— Не могу я отпустить тебя! И Ведищев твой все знает, не надо мне врать, — говорил он на ходу.
Чувство, охватившее меня, можно было назвать скорее удивлением, чем страхом. Куда это он меня тянет? Зачем? Я не собиралась никому ничего говорить… Хотя как это раньше не пришло мне в голову?! Если преступления совершил Вагиф, а не Олег, то молчать я не смогу! Закарьян понял это раньше. Что же будет?
Мы уже пересекли коридор, спустились два пролета по пустынной лестнице служебного хода и оказались во дворе комбината. Здесь Вагиф оставлял свой «Сааб». Втолкнув меня в машину, он заблокировал двери и сказал:
— Алла, прости меня. Мне это нелегко далось, но решение принято. Я должен выполнить его.
— Убить меня?
Он опустил голову и на секунду прикрыл глаза. Его ответ не потряс меня:
— Да. И Ведищева.
— Ты просто обложил его как волка! Спасу ему нет: и трупы подбросил, и деньги подсунул, и следователя купил. Зачем же убивать?
— Это за тебя. Он должен понять, что это его расплата за твое одиночество. Его найдут убитым, и все поймут, что это действительно он убил тех троих и… И тебя!
А вот теперь я испытала настоящее потрясение!
— Что ты несешь? Ты же действительно сумасшедший! Его ты убиваешь из мести за меня, а меня — за то, что я много знаю! Ты хоть понимаешь, что это абсурд?
И тут он заорал:
— Что ты сама понимаешь! Что ты знаешь? Дура! Как ты дальше жить будешь со всем этим? Зная все это? Ты будешь думать обо всем, пока не рехнешься, тебя свезут в психушку, и там ты подохнешь среди психов. Олег погибнет, мы пропадем из твоей жизни. Тебе поговорить будет не с кем. Эти десять лет ты прожила благодаря нам! Если бы не Карина и я — ты бы уже давно погибла! Ты не жизнеспособна, ты все равно пропадешь! Тебе добро делают, а ты недовольна! Идиотка! Умереть для тебя сейчас — лучший выход!
Глядя в его пустые глаза, на его искаженное судорогой безумия лицо, слушая весь этот бред, я будто теряла себя, свою волю. Вагифа трясло, он еле владел собой. Наконец монолог стих, и он завел мотор. Так я второй раз за день оказалась у клиники Ведищева.
Глава 13
Покорно, будто животное, обреченное на заклание в жертву злобному божеству, я шла впереди друга. Первый раз я споткнулась возле тела охранника Семена, лежащего с простреленным сердцем недалеко от входной двери, а во второй — когда вошла в кабинет Ведищева. Там уже было немало народу: парень в черной кожаной куртке, кожаных штанах, вытянутых на коленях, и в нелепых длинноносых туфлях; девушка с пышными каштановыми волосами, тоже вся в коже, будто это была у них униформа; следователь Ефремов, с хмурым лицом, хотя ему, в его обстоятельствах, можно было выглядеть и повеселее. Последней я увидела широкую спину сидящего на стуле посреди собственного кабинета Олега. Его руки были связаны, а когда он повернул голову, я увидела кровь на лице.
— Олег! — я рванулась к нему, чтобы быть рядом, вылечить раны, спасти его от неизбежной чужой воли, но Вагиф ухватил меня за волосы. Я остановилась, не сводя взгляда с резкого милого профиля, испачканного бордовым.
— Ничего, Алла! — отозвался Ведищев. — Все будет в порядке. Я уже сообщил в ФСБ о том, что здесь творится.
— Остроумно, — прокомментировал Вагиф и перешел на деловой тон: — Так, все за дело. Видишь ли, Алла, все будет выглядеть в деле твоего мужа так, будто это он убил тебя и покончил с собой. Анатолий Петрович побеспокоится о деталях. — Следователь кивнул, подтверждая правильность сказанного. — Володя, давай! Оля, иди на улицу, встречай Посредника, я уже получил сообщение, что он здесь.
Парень в кожаном прикиде достал из-за пояса пистолет и, сделав шаг к Олегу, приставил дуло к его голове. Тогда я закричала. Не помню, чтобы когда-нибудь кричала вообще, но сейчас, когда Вагиф держал меня за волосы, я пыталась остановить пулю звуком. Закарьян, будучи раз в десять сильнее меня, не мог ничего сделать. Я орала, он ругался. Володя, морщась, поднял на нас глаза. Наконец Вагиф сильно рванул меня за волосы и ударил под дых. Я задохнулась, мой крик смолк, Володя перевел взгляд на лоб жертвы. Оля, зажав уши руками в ожидании выстрела, пошла к двери. Но не успела она взяться за ручку, как дверь широко распахнулась. Оля отскочила.
На пороге стоял Ханмурзаев собственной персоной. Я не сразу узнала его, потому что видела лишь несколько раз в жизни. А поняла, что это именно он, не по тонкому кавказскому лицу, выбритым до синевы впалым щекам и волосам, лаково блестевшим в полумраке коридора, вспомнилось его особое, скучающее, выражение глаз, барственный изгиб черной брови и ощущение гнетущей тяжести, которое исходило от Рафика Ханмурзаева подобно запаху гнили.
Я еще не могла дышать, но за Володей следила каждую секунду. Увидев гостя, он опустил руку с оружием, и я услышала свой собственный вдох.
— Что здесь происходит? — поинтересовался Барыга спокойно. — Кто кричал?
Он увидел меня.
— Ты, Алла?
Я кивнула.
— Почему?
— Они… убить… Олега… — я указала на связанного дантиста.
— Кто он тебе? — продолжал говорить со мной Ханмурзаев, как будто остальные в комнате ничего не значили.
— Бывший… муж…
— Хорошо. Развяжите его.
Барыга держался спокойно и уверенно. Он был хозяином здесь, в Гродине, и пришел сюда вершить суд над негодяем, предавшим его. Не все правильно понимали положение вещей. Тогда я тоже этого не знала. Оля и Володя переглянулись, и Оля грубо спросила:
— Что за хрен?
Имея в виду, конечно, Рафика Ханмурзаева. Реакция на оскорбление последовала незамедлительно. Оля упала на пол, в ее голове зияло небольшое пулевое отверстие.
Если бы я физически смогла, то снова бы закричала, остальные по-прежнему молчали. Только Ведищев изогнулся на стуле и, увидев тело, заметно вздрогнул. Я обернулась на Вагифа, выпустившего из рук мои волосы. Его смуглая кожа приобрела цвет холодного пепла, на висках выступил пот, губы дрожали. Он предчувствовал, что ляжет на пол рядом с Олей. Для себя я тоже не видела иного выхода.
Вторым на очереди был Володя. Он только поднял пистолет градусов на сорок-шестьдесят, как тоже повалился с пулей, пробившей бездумный гладкий лоб. Только тут я поняла, что стрелял не Ханмурзаев, а кто-то из-за его спины. Было абсолютно непонятно, как целился стрелявший и где находилось оружие во время выстрела. Рафик продолжал стоять на месте.
— Я сказал, развяжи его, — хозяин города смотрел на Вагифа.
Тот вроде бы очнулся от своего безумия и медленно двинулся выполнять приказ. Вагиф развязал Олегу руки, и стоматолог встал, потирая запястья. Увидев его лицо, я ахнула: оно было измазано в крови, левый глаз заплыл, по левой челюсти, некогда пострадавшей от удара Закарьяна, растекалась синева. Он потирал затекшие руки. Я хотела броситься к нему, но поймала быстрый косой взгляд Барыги и, подчиняясь какому-то особому женскому инстинкту, велевшему не выдавать чувств к любимому, удержалась.
Ханмурзаев двинулся в глубь кабинета, следом за ним вошел огромный человек, просто Гулливер среди лилипутов. Вот кого я узнала сразу! Это был Ахмед, московская «няня» Кирилла. Ведищев тоже узнал великана и, похоже, тоже не слишком обрадовался. Конечно, если Ахмед припомнит дантисту тот удар дверцей «Жигулей», от Олега останется мокрое место.
Очень похоже, что это Ахмед, будучи на голову выше хозяина, стрелял из-за его спины. Довольно опасная для Барыги комбинация: чуть двинулся и — схлопотал пулю. Но Ханмурзаеву, наверное, это и нравилось!