– Простите меня, Григорий.
– За что?
– Я вела себя с вами по-свински. Это все из-за усталости.
– Понимаю. Кстати, меня зовут Саундер.
Она наконец-то оторвала взгляд от моря и посмотрела ему в глаза:
– Как?
– Саундер. Григорьев. Губернатор представлял меня, вы, наверное, не обратили внимания…
Она покраснела, как девочка. Снова отвернулась, нахлобучила шляпу и затемнила вуаль.
– Все путают, – сказал он великодушно. – Жена звала меня Сашей. А губернатор – Гришей.
– Я хочу искупаться, – сказала Ирина резковато. – У вас есть эта их… купюра? Чтобы проверить воду?
Саундер пошарил по карманам куртки. Прошли те времена, когда он водил торговые делишки с полевыми ребятами, но до сих пор обычно брал с собой на выезд немного денег.
– Вот.
Купюра была большая, с ладонь, и почти негнущаяся. Имела семь степеней защиты, но Саундер не представлял дурака, которому понадобилось бы подделывать полевые денежки.
– А почему здесь Будда? – спросила Ирина, вертя купюру так и эдак.
– Не знаю, – честно признался Саундер. – На двадцати реалах у них Христос, на пятидесяти Будда. На ста – не помню. – Он помедлил и добавил: – Некоторых это шокирует.
– Меня – нет, – равнодушно отозвалась Ирина. – Я атеистка. Ну, проверяйте!
Он взял у нее бумажку и зашагал к воде, в самом деле чувствуя себя идиотом. Зачем понадобилось приплетать Ирисово Поле? Сказал бы коротко – нет, в море у нас не купаются, опасно для жизни. И она бы поверила.
Море наваливалось на песок, прозрачное и неподвижное, будто огромная линза. Подойдя к самой кромке, Саундер присел на корточки и, взяв купюру за уголок, опустил в воду до половины. Подержал, вытащил, сличил обе половинки Будды – сухую и мокрую. Мокрая блестела на солнце, сухая матово отсвечивала, но разницы в цвете не было.
– Выходит, можно купаться? – нетерпеливо спросила Ирина.
– Я бы не советовал, – Саундер стряхнул с купюры воду.
– Но почему? – И, не дожидаясь ответа, она подсела к морю и омыла в нем ладони. – Какая прозрачная вода… И теплая…
На мелководье проглядывало оранжевое дно, бледнело, уходя в глубину, уступало морской зелени. Ирина зачерпнула со дна песка, пропустила сквозь кулак яркой струйкой, обернулась к Саундеру:
– Будете купаться?
– Сейчас межсезонье, – сказал он скованно.
– Но с купюрой все в порядке! Кислоты пока нет! Давайте купаться, Саундер!
Прежде чем он успел ответить, она рванула застежку комбинезона, уронила на песок шляпу и, на ходу избавляясь от одноразового белья, пошла в воду.
Я ретроград, подумал Саундер и на секунду зажмурился. На Ириске нет голых пляжей. Везде есть, а на Ириске – домострой. Так это, кажется, называлось… Какая у нее кожа, не белая, не бронзовая – золотая. И какая у нее линия бедра…
Ирина бросилась в море. Брызги взлетели лениво, тяжело, всплеск прозвучал глухо. Саундер смотрел, как она плывет, явно красуясь, широко взмахивая руками, струясь вдоль поверхности, как шелковая нитка в канве. Что-то происходило с этой женщиной, что-то очень важное и трудное, именно в эти часы, минуты, сейчас.
Он вспомнил инспектора с его свинцовым выражением лица. Что нам инспектор? Даже если губернатора погонят – он, Саундер, будет нужен его преемнику. Чтобы закупать дерновое покрытие, контролировать температуру в жилых помещениях, устанавливать графики дежурств, утверждать отпуска, устраивать разносы и самому получать по шее от начальства… И по первому требованию исполнять особые поручения: развлекать инспекторш, например. У которых кризис в личной жизни.
Ирина тем временем обернулась к берегу, замахала рукой, и радужные брызги полетели веером:
– Саундер? Вы будете купаться?
Он заколебался на долю секунды. Нет, это слишком.
– Нет. Я не хочу.
– Такая вода! Такое удовольствие! – она смеялась. Вся усталость, скованность, напряжение слетели с нее в этот момент, и женщина казалась двадцатилетней.
– Я знаю, но… Я просто не хочу.
– Вам же хуже!
Она нырнула, блеснув круглыми ягодицами.
Беда в том, что я совершенно не понимаю свою роль в этом деле, подумал Саундер. Губернатор отправил меня, потому что я молодой и «выгляжу привлекательно». Входят ли в программу экскурсии плотские радости? И как отнесется к этому инспектор? И неужели я, леший побери, гожусь на эту роль?!
Он скептически поджал губы. Нет, конечно, губернатор имел в виду только то, что сказал: прогулка, развлечения, легенды. Губернатор не мог знать некоторых нюансов, существующих между инспекторшей и ее инспектором. Да и нюансы эти, судя по всему, обнаружились совсем недавно, может, пару часов назад.
Женщина вынырнула и поплыла вдоль берега в ритме вальса, раз-два-три, сверкая попеременно мокрым затылком, бедрами и пятками. Саундер сел на песок, скрестив ноги.
Ни краба не водилось на этом побережье, ни рыбешки, ни единой медузы. Водилось два каких-то невероятных микроорганизма, приспособившихся к жизни в кислоте, но никак не умеющих скрасить человеку его одиночество. Ни птицы не показывалось в небе над цветными барханами, ни змейки не струилось в песке. Саундер давно привык, но иногда ему снилось море с чайками и дворик с назойливыми воробьями; его родители участвовали в национальной программе «Демовзрыв», но вместо пятерых детей сподобились родить только одного. Тогда их вышибли из проекта, отселили с космической станции, и Саундер провел детство в квартире бабушки, в тесноте и шуме приморского городишки, в полнейшем счастье и прекрасных мечтах.
Вернуться бы в те времена.
– Саундер?
Инспекторша царственно выходила из воды. Ее короткие волосы торчали ежиком, открывая великолепие шеи и линию ключиц, единственная длинная прядь небрежно падала на лицо. На гладком теле не было ни волоска; Ирина шагала, глядя Саундеру в глаза, и он задумался на секунду: она в самом деле провоцирует? Или, привыкший к консервативным нравам Ириски, он принимает за эпатаж естественное поведение свободной женщины?
Две тени, прилипшие к пяткам инспекторши, струились по оранжевому песку: покороче от Пса, подлиннее от Щенка. Саундер торопливо поднялся навстречу.
– Я приму душ в этом… вертолете, хорошо? – Женщина небрежно поправила длинную мокрую прядь.
– Конечно. Массаж, терморегулятор, панель ароматов, интуитивно понятное управление…
Она улыбнулась, не двигаясь с места.
Высокая, ростом почти с Саундера, она смотрела теперь с неприкрытой дерзостью. Капли воды скатывались по ее коже, и каждая, преломляя свет Пса и Щенка, мерцала зеленой или желтой искрой. Длинная прядь пересекала губы.
Саундер обнаружил, что дышать трудно.
Поднял руки, коснулся мокрых плеч, потянулся к губам. Все это в воображении; стоял неподвижно, зная, что через секунду поднимет руки, коснется плеч, потянется…
Длинная прядь, влажная, мягкая, покачивалась у ее лица на едва ощутимом ветру.
На ветру!
Исчезла женщина, исчезли ее губы, грудь, маленькие розовые уши. Саундер смотрел на прядь; Ирина перестала улыбаться:
– Что с вами?
– Все отлично, – сказал Саундер.
– Я что-то не так делаю?
– Нет, все хорошо. Идите в душ, пожалуйста. И плотнее закройте дверь блока.
После коротенькой паузы она повернулась и пошла к транспорту, на ходу подобрав комбинезон и шляпу. Саундер послюнил палец; никакого ветра быть не могло, тем не менее вот оно: еле заметный, нарождающийся поток воздуха коснулся влажной кожи и остудил ее. Мерещится?!
Купюра в пятьдесят реалов, которую он оставил сушиться на песке, вдруг шевельнулась. Медленно перевалилась на ребро, снова опрокинулась, потом вдруг завертелась волчком, открывая то Будду, то храмы и пальмы на другой стороне. Саундер хотел наступить на нее – но купюра вдруг взлетела, не переставая вертеться, высоко в небо и оставила на песке две тени, мутнеющие с каждой секундой.
…Когда он ворвался в кабину, женщина уже скрылась в душевом блоке и заперла за собой дверцу. Плотно, как и было сказано. Хорошо.
Он взобрался в пилотское кресло. Открыл метеосводку; на экране ничего не изменилось с того момента, как флаер покинул станцию. Даже часы не двигались и секунды застыли. Батюшки, да ведь у нас висит система…
Саундер отдал команду на перезагрузку. Вытащил коммуникатор. На пульте мигала красная лампочка.
– Борт ноль-шесть, вызываю центр…
– Борт ноль-шесть, где тебя носит?! Возмущения на Щенке! Штормовое предупреждение по всему южному полушарию!
– Возвращаюсь на станцию, – Саундер сглотнул.
– Немедленно! Чтобы сейчас был здесь, так тебя растак!
Диспетчер был взвинчен, его голос трещал, перекрывая атмосферные помехи. Саундер спрятал коммуникатор и перевел дыхание; возмущения на Щенке случались на его памяти дважды, всякий раз – внезапно. Похоже, инспектор застанет интересное зрелище; хорошо это или плохо для карьеры губернатора?
Он щелкнул по экрану, устанавливая связь с душевой:
Он щелкнул по экрану, устанавливая связь с душевой:
– Ирина, я прошу прощения, мы вынуждены взлетать сию минуту. Пожалуйста, одевайтесь скорее.
Система тем временем перегрузилась. Саундер открыл экран с метеосводкой – и разинул рот; над пустыней Ириски черными жгутами тянулись области повышенного давления, ветвистой сетью расползались аномалии, и, что самое неприятное, большой грозовой фронт надвигался с северо-востока.
– Ирина, я прошу, скорее!
Щелкнула дверца душевой. Вошла инспекторша, чистая, сухая и отстраненная, как дорожный знак:
– В чем дело, Саундер?
– Нам надо возвращаться. Испортилась погода.
– Погода прекрасная, – она позволила себе холодную улыбку.
– Посмотрите.
Он указал за широкий иллюминатор. С верхушек острых цветных языков срывались песчинки – десятками, сотнями. Пригоршнями. Экскаваторными ковшами. Ветер медленно вылизывал карамельные барханы, цветной песок наполнял собой воздух, создавая картину за картиной: объемные воронки… Леса и горы… Лепестки… Видения фантастических замков, галактик, цветов. Во внешних микрофонах отчетливо слышался шелест песка.
Прошла секунда, а может, секунд пятнадцать. Саундер смотрел на игру песка, как смотрят в бездну; инспекторша молчала, завороженная.
– Что это?
– Это ветер… Здесь не бывает ветра, я имею в виду, в нормальное время. Нам нужно…
Новый порыв ветра прошелся по пустыне, будто щеткой, и все песчаные холмы, абсолютно все, вдруг дрогнули и разом изменили очертания. Воздух сделался непрозрачным. Исчезло море. Гладкая поверхность, на которой стоял флаер, опора, твердая, как бетон, вдруг зашевелилась, будто со всей пустыни сползались, извиваясь, змеи.
– Пристегнитесь!
Транспорт пошатнулся, глубже увязая в песке. Саундер дал команду на взлет. Транспорт завибрировал, трясясь, как желе, вместе с баром, массажной установкой, гипносном и солярием. Прошла секунда, потом вторая, полная для Саундера тихого ужаса, и наконец транспорт взлетел, будто муха, в последний момент оборвавшая паутину.
– Ничего себе, – сказал Саундер вслух.
Транспорт пробил слой мутного воздуха и через несколько мгновений оказался в чистом небе. Внизу клубилась песчано-воздушная масса: голографическая картинка менялась с каждой секундой, показывая то поверхность, изрытую кратерами, то гладкий лед, то волнующиеся верхушки леса. Сверху, как ни в чем не бывало, сияли Пес и Щенок; опустились автоматические заслонки, затемнявшие окна.
– Это потрясающе, – хрипловато сказала инспекторша.
– Редкий человек это видел, – отозвался Саундер, тоже хрипло. И добавил про себя: «Видел – и остался в живых».
– Теперь мы возвращаемся?
– Да, – Саундер нервно засмеялся. – Возьмите в баре что-нибудь… И мне воды, пожалуйста. Наша экскурсия неожиданным образом подошла к концу.
Инспекторша подхватила его смех. Хохоча, открыла дверцу бара:
– Ой, здесь столько всего… Какой вам воды?
– Без газа, обыкновенной, этикетка «Родник»… Нет, ну вы видели? Видели?!
– Живые картины, – она посмотрела вниз. – Люди, тени, дворцы какие-то… Неужели у меня такая богатая фантазия?
– Выходит, да, – Саундер кивнул. – Пристегнитесь, нас может болтать…
Сразу же, будто подтверждая его слова, транспорт дернулся и затрясся, угодив в зону турбулентности.
– Это опасно? – Ирина расплескала воду.
– Нет… Подождите, сейчас пройдем этот участок, тогда можно будет разливать…
На изменчивой пелене внизу лежали теперь две тени флаера. Автопилот справлялся безукоризненно. Саундер еще раз просмотрел метеокарту: грозовой фронт ускорялся и, кажется, менял направление.
– Вы такое уже видели?
– Точно такое – нет. Похожее видел однажды.
– Теперь понятно, откуда берутся легенды… Бог Ириса, теперь он разгневался, да?
– Что-то в этом роде.
Саундер вытащил коммуникатор. Монитор оставался темным, индикаторы не мигали; коммуникатор был глух и нем, не реагировал ни на что и представлял собой бесполезный кусок пластика.
Тряска прекратилась.
– Ух, – Ирина стряхнула капли воды с колен. – Вот это приключение!
– Да, – отозвался Саундер, не глядя на нее.
Коммуникатор должен был работать; если отрублены все частоты, связь через спутник, луч, зеркалка… Что там еще? Не может обыкновенная гроза отрезать сразу все ниточки, так?
Значит, это не обыкновенная гроза.
Он вызвал метеокарту во всех возможных проекциях. Магнитная, радиологическая, инфракрасная… Требуется время для обработки: пять секунд. Четыре. Три.
Обрыв связи. Динамическая картинка сменилась обыкновенной картой, неподвижной, безмятежной. Ну, разумеется; Саундер в раздражении провел ладонью по сенсору.
Впереди по курсу флаера вдруг вырос, вытягиваясь к небу, песчаный столб. Сложился на долю секунды в колоссальных размеров человеческую фигуру, потом верхушка его сплюснулась шляпкой гриба. Саундер перехватил управление и изменил курс.
– Это тоже фантазия? – шепотом спросила Ирина, Саундер еле расслышал ее. – Вы видели?
– Воображение, – сказал Саундер сквозь зубы.
Данных достаточно, грех жаловаться. А времени нет. Ровно пять секунд, чтобы сообразить: что, собственно, теперь делать?
Падала скорость. Губернаторский транспорт уже несколько минут пер против чудовищной силы ветра. Разумеется, до станции теперь не дотянуть: против того, что надвигается с северо-востока, флаер все равно что муха против цунами.
– Саундер? Что-то не так?
– Придется лавировать. Скорее всего, придется сворачивать к Ирисовому Полю…
– Но мы ведь возвращаемся на станцию?
– Расклад не позволяет, – признался Саундер. – Мы попали в самум. Это буря, сопровождаемая рядом аномалий.
– Что значит…
– Одну минуту.
Поток ветра не был однородным. Автопилот прокладывал маршрут пунктиром; Саундер перехватил управление и начал маневр.
Вниз, к песчаному мареву. Здесь встречный ветер местами слабел. Саундер разворачивал флаер, мысленно благодаря губернатора за все его излишества, за блок с душевой и массажем, за солярий и каждую бутылку в баре: масса транспорта была союзником пилота.
Маневр походил на путь в зыбучем лабиринте, на дорогу в сыре, ежесекундно меняющем очертания. Саундер то и дело промахивался мимо пунктира, намеченного автопилотом: иногда сознательно, делая поправку на изменение обстановки, иногда случайно, не в состоянии погасить инерцию. Вверх; щелкнул автоматический экран, затеняя окна. За стеклом, теперь с другой стороны, снова взошли два солнца – Пес и Щенок. Транспорт перестал трястись и трещать: ветер подхватил его и понес обратно, прочь от станции, как щепку в потоке.
Чувствуя, как пот катится по лбу, Саундер переключился на автопилот. Флаер тряхнуло, но только один раз.
Ирина молчала. Саундер, не глядя, чувствовал ее взгляд. Она молча налила воды, протянула ему; Саундер выпил до дна, не отрываясь.
Песчаное марево внизу представлялось теперь растрескавшейся коркой глины с редкими скалами. Если долго смотреть на него, начинали мерещиться человеческие фигуры, бредущие с низко опущенными головами. Но лучше не смотреть.
– Куда теперь? – тихо спросила Ирина.
– Теперь навестим Ирисово Поле. Заодно спросите, почему у них Будда на пятидесятке.
– У нас дикая скорость, – Ирина поглядела на экран.
– Да. Но у нас приличный запас прочности.
– Саундер, я прошу прощения.
– За что?
– Да за все… Если бы не я, вы бы вообще не полетели.
– Никто не знал, что будут возмущения на Щенке. Это редчайшее явление. Иногда его удается спрогнозировать, чаще – нет.
Он потихоньку расслабился, прислушиваясь к флаеру. Двигатель вроде бы звучал как всегда. Корпус вибрировал даже меньше обычного. Можно подключить программу энергосбережения, вот так. Потому что будь у нас запас энергии, мы могли бы вообще на все наплевать и лететь пока летится, к морю, за море, и болтаться там над кислотной гладью, дожидаясь, пока угомонится ветер. Включить экран на случай дождя; экран, зараза, жрет энергии в три раза больше, чем движок…
– Саундер, – торопливо сказала женщина. – Я давно живу по инерции. Как в вате. Ничего не испытываю, кроме скуки и иногда – омерзения… Вы меня извините, Саундер. Такие, как я, не должны портить жизнь таким, как вы. – Она замолчала, и по ее лицу было ясно, что она сожалеет о сказанном.
– Я прилетел сюда много лет назад, – сказал Саундер. – Уж точно не затем, чтобы вертеться как винтик и всегда думать только об уровне масла, капремонте, рабочих графиках или уборке помещений. Я хотел изменить себя и мир. Хотел, чтобы меня услышал бог. Пусть не большой, творец Вселенной, но хотя бы маленький – бог Ириса.
– Вы…
– Я паломником сюда прилетел! Такое счастье… А потом оказалось, что наш организатор тура – мошенник. Эти шустрилы подделывали чудеса – в промышленных масштабах! Запускали голоса в храмах, иллюминацию… Я тогда отбился ото всех, сам бродил… Все бродил вокруг этих храмов и внутри, в темноте, все молился: бог Ириса, дай мне знать о себе, дай мне знак, дай мне… И ничего он мне не дал, конечно. – Он перевел дыхание. – И теперь я тоже живу по инерции. Это не так плохо.