Культура – это когда по телику показывают писателей вроде Ваттимо и Бузи, готовых стереть друг друга в порошок. Или вот молодых писателей. Все это творится в передаче «Другой киоск».
В тот раз среди молодых писателей был я (через неделю, в передаче о семье я тоже был) и Кьяра Дзокки.
С Кьярой Дзокки тяжелый случай. Тут мне ничего не светит.
Еще в студии были Никколо Амманити и его невеста, красотка Луиза Бранкаччо.
Никколо Амманити – мой любимый писатель.
А еще там были Изабелла Сантакроче (своими книжульками она впаривает всем и каждому); Тициано Скарпа; этот полоумный тип Пикка, который вечно залупается; Джулио Моцци; Дарио Вольтолини; Джузеппе Каличети; Андреа Пинкеттс и Томмазо Лабранка: для меня он – бог.
А еще были критики. Говнились все, как один (кроме Пиччинини).
Жаль, не было Паолы Маланга, той самой, которая написала «Все кино Трюффо» (изд. Baldini & Castoldi). У нее такие глаза – хоть стой, хоть падай, да и в целом кадр что надо.
До начала передачи Дзокки расхаживала по студии. За ней увивался Пинкеттс: ему жуть как охота, чтобы она написала с ним роман в четыре руки.
Повторяю для бестолковых: с Дзокки ловить нечего. Лучше расслабиться и подумать, как сварганить бестселлер.
В студии не было Инге Фельтринелли, Даниэле Луттацци и Нанни Балестрини. Правда, они шли в записи. А Фельтринелли даже была на связи в Милане. Она оделась во все красное и спикала на манер Этер Паризи.
Дальше показали книжку Даниэле Луттацци «С.п.а.з.м.». Даниэле угарный малый, так что было уже смешно. Один Даниэле Луттацци стоит десяти таких, как Альда Мерини, и пяти таких, как Марио Луци. Меня переполняет счастье оттого, что на свете есть Даниэле Луттацци.
О Нанни Балестрини словами не скажешь: это полный абзац. Ему шестьдесят, а дашь на сорок-пятьдесят меньше. Он абсолютно задвинут и абсолютно велик.
Сначала все писатели вошли.
Все входили нормально, кроме Кьяры Дзокки: она входила сексуально. Пинкеттс смотрелся как Муссолини. Тициано Скарпа шел ва-банк со своей книжулей «Глаза на Решетке».
Тициано Скарпа вроде Манганелли. Разница в том, что он идет ва-банк только на телепередачах.
Передачу запустили. Разорялись ни о чем. Томмазо Лабранка был круче всех. Какой-то критик в красных окулярах наехал на Сангвинети: решил, будто Сангвинети – один из молодых писателей. Ровно с катушек слетел.
В конце все перепрощались. Я так и не понял, выудил Пинкеттс у Дзокки телефончик или не выудил. Все равно там без мазы. С Дзокки ловить нечего. Лучше расслабиться и подумать, как сварганить бестселлер.
Бевилаква
Когда мы, писатели, приходим на ТВ, мы так тихонечко прикидываем, что если не надрывать глотку, сколько-то твоих книжек все равно, конечно, купят, но не столько, чтобы можно было постоянно мотаться в альпийские пансионаты. Потому как если ты весь такой из себя скромняга, то зритель на тебя не подсядет и быстренько переключится на другую программу.
Чисто как писатель Альберто Бевилаква, я скажу, соображает, что говорит. В свое-то время он нарубился – мало не покажется. У Маурицио Костанцо он так горланит, что ты уже без вариантов купишь его «Душу-любовницу» или «Эрос и письма матери».
Я когда «Вубинду» отчудил, меня позвали на передачу по культуре, где будет Бевилаква. Называется «Короткое замыкание».
Помню, я страшно мандражировал, потому что хочу стать Бевилаквой Третьего тысячелетия. Бевилаква когда говорит, он задумчивый такой. Потом с ходу начинает на кого-нибудь орать, потому что он вспыльчивый. Я тоже так хочу. Но пока не получается. А все из-за того, что я стеснительный.
Была там еще Селен. Селен – это порнозвезда. Телка она оттяжная, хотя в тот раз даже минет никому не сделала.
Селен сидела одна.
Бузили про то, годится ли, когда на рекламе фильмы о Ларри Флинте – есть там один, все порнуху мастачил – нарисован актер, распятый конкретно не на кресте, а на пизде. Ну и вообще – о порнографии.
Отвечал еще один мэн, который аж с 1963 снимает в Италии порно плюс эротику, и там одна газетчица, Татафиоре: она в этих делах дока.
По мне, так порнография – лишний повод разок-другой подрочить. Клевая дрочка – это то, что доктор прописал.
А эти ни в какую: нет, мол, и все тут!!!
И давай лажу гнать. Такой хай подняли – я и половины не прочухал.
Селен нахалку шила Папе. Типа он беспредел учинил: вон сколько народищу понапрасну ухайдакал за всю-то историю.
Бевилаква надрывался, что порнуху смотрят дети, которых потом же и насилуют.
Я, газетчица-минетчица и мэн, что с 1963 навалял груду видюшного порева, больно-то не возникали. Такое вот «Короткое замыкание».
Селен вопила, что все эти семьянины-католики и есть главные садюги: втихаря имеют деток в попки. Бевилаква кричал дурным голосом, что многие порнушки сляпаны без всякого вкуса, особенно когда натягивают домохозяек. Селен жала на то, что без резины в перепихоне каюк, а Папа с резиной не велит. Короче, Селен сводила к тому, что этот Папа, блин, всех уже достал.
Когда передача пошла, кусок насчет Папы вырезали.
Призрак с голубой п....й
Меня зовут Марио. Я мужчина.
В детстве я не верил в привидения.
Я тащился от Карменситы и Кабальеро. Они разгуливали по сказочной стране в виде бумажных рупоров!
Я тащился от Бельфагора. Он выходил на дело из самой преисподней!
Я тащился от привидений Скубиду, от мумий Скубиду́!
А еще я тащился, когда в передаче «Порто-белло» говорили о призраках давно умерших женщин. Так я узнал, что призраки возвращаются!
Я сам гасил свет перед сном!
Я был славным бутузом.
Сейчас мне тридцать два. Моя жизнь совсем не та, что прежде.
Она резко переменилась с того самого дня, когда случилось то, что случилось. Теперь-то вы поняли, что я верю в сказочный мир привидений?
Я верю в него, потому что встретил призрака с голубой пи. Она явилась мне согласно древнему пророчеству. А это вам не хухры-мухры!
Наша встреча стала решающей не только для меня, но и для судеб всего человечества. Ныне, и присно, и во веки веков!
Без балды. Дело было так.
Я сидел за Пауэр ПиСи Макинтошем с Монитор 16 Колор Дисплеем.
Сидел и строчил себе тексты для эротической телефонной линии 144. Специализация: летальный фетишизм с использованием резиновых аксессуаров. Желательно в перчатках.
Телефонные клиенты прутся от эротических историй с резиновыми перчатками красного или черного цвета. Они типа представляют, что их сечет такая матильда в резиновых перчатках и латексных чулках. Все красного цвета. Потом парочка голых бундесов продергивает ее в роттердам и поппенгаген, а она орет «Замочи меня, замочи!». Ну, тут адольфы в красных гольфах и мочат матильду миксером, прижав ей голову к тахте.
Вот такие прогоны я маракал. На кооператив не хватало.
Раз сижу я, значит, кропаю писульку под названием «Убойная мочиловка на собачьей секс-площадке в блядском городе Содоме». За одну только страничку этой чернухи мне отстегивали по стольнику (куда больше, чем за страшилки для страшилкосборника «Юные людоеды», изд. «Эйнауди»). Штучка вышла полный лом: всюду чертова гибель влагалищ, разодранных лиловыми овчарками. Кабысдохи отдают концы, отрыгивая кровь, дерьмо и черную резину. Истерзанные псами лохнезии носили бельишко из черной резины, а резина, если ее обожраться, смертельна.
Даже для кабысдохов в блядском городе Содоме.
К чему это я? Ах да – к сказочным событиям. Вот как они развивались.
«Наверни шматок резины – кегли с лету отбросишь», – думалось мне в тот день, когда звонок вдруг атасно затренькал. Раньше он так не тренькал. Это треньканье я бы сравнил с попурри из всех песен, побеждавших на фестивале в Сан-Ремо с самого начала и по сегодняшний день. А именно:
Grazie dei fìor – Спасибо за цветы (Нилла Пицци),
Vola colomba – Лети, голубка (Нилла Пицци),
Viale d'autunno – Осенняя аллея (Карла Бони и Фло Сандон'с),
Tutte le mamme – Все мамы (Джино Латилла и Джорджо Консолини),
Buongiorno tristezza – Здравствуй, грусть (Клаудио Вилла и Туллио Пане),
Aprite le finestre – Откройте окна (Франка Раймонди),
Corde della mia chitarra – Струны моей гитары (Клаудио Вилла и Нунцио Галло),
Nel blu dipinto di blu – В синей-синей синеве (Доменико Модуньо и Джонни Дорелли),
Piove – Дождь (Доменико Модуньо и Джонни Дорелли, второй раз),
Romantica – Девушка моей мечты (Ренато Рашел и Тони Даллара),
Al di là – По ту сторону (Лучано Тайоли и Бетти Куртис),
Addio... Addio!.. – Прощай... Прощай!.. (Доменико Модуньо и Клаудио Вилла),
Uno per tutte – Один на всех (Тони Ренис),
Non ho l'età – Еще не подросла (Джильола Чинкветти),
Al di là – По ту сторону (Лучано Тайоли и Бетти Куртис),
Addio... Addio!.. – Прощай... Прощай!.. (Доменико Модуньо и Клаудио Вилла),
Uno per tutte – Один на всех (Тони Ренис),
Non ho l'età – Еще не подросла (Джильола Чинкветти),
Se piangi, se ridi – То слезы, то смех (Бобби Соло в сопровождении ансамбля «Менестрели»),
Dio come ti amo – Боже, как я люблю тебя (Доменико Модуньо в дуэте с Джильолой Чинкветти),
Non pensare a me – He думай обо мне (Клаудио Вилла и Ива Дзаникки),
Canzone per te – Песня для тебя (Серджо Эндриго и Роберто Карлос),
Zingara – Цыганка (Бобби Соло и Ива Дзаникки),
Il cuore è uno zingaro – Цыганское сердце (Бобби Соло и Никола Ди Бари),
I giorni dell'arcobaleno – Когда сияет радуга (Никола Ди Бари),
Un grande amore e niente più – Любовь, любовь и больше ничего (Пеппино Ди Капри),
Ciao, cara, come stai? – Чао, дорогая, как дела? (Ива Дзаникки),
Ragazza del Sud – Южанка (Джильда),
Non lo faccio più – Я больше не буду (Пеппино Ди Капри),
Bella da morire – До чего хороша (Хомо Сапиенс),
...E dirsi ciao! – ...Ну и пока! (Матиа Базар),
Amare – Любить (Мино Верньяги),
Solo noi – Только мы (Тото Кутуньо),
Per Elisa – Элизе (Алиса),
Storie di tutti i giorni – Такие вот дела (Риккардо Фольи),
Sarà quel che sarà – Будь что будет (Тициана Ривале),
Ci sarà – Это будет (Альбано и Ромина Пауэр),
Se m'innamoro – Если я полюблю (Рикки э Повери),
Adesso tu– Теперь ты (Эрос Рамаццотти),
Si può dare di più – Можно дать больше (Моранди, Тоцци и Руджери),
Perdere l'amore – Любовь прошла (Массимо Раньери),
Ti lascerò – Я оставлю тебя (Анна Окса и Фаусто Леали),
Uomini soli – Одинокие мужчины (Пух),
Se stiamo insieme – Если мы вместе (Риккардо Коччанте),
Portami a ballare – Пригласи меня на танец (Лука Барбаросса),
Mistero – Тайна (Энрико Руджери),
Passerà – Все пройдет (Алеандро Бальди),
Come saprei – Как мне узнать (Джорджа),
Vorrei incontrarti tra cent 'anni – До встречи через сотню лет (Pон),
Fiumi di parole – Реки слов (Джалис),
Senza te о con te – С тобой и без тебя (Аннализа Минетти).
Звонок продолжал тренькать: трень-трень.
Я сохранил файл как Mela-S и крикнул:
– Кто там?
Нет ответа.
Я встал со стула. Взял банку чего-то. Открыл. Попурри определенно роднило меня с этим миром. Счастливый, я осушил банку.
– Кто это так атасно тренькает в мою дверь? – вывел я на мотивчик «Господи, помилуй». Когда его задувает наш приходской хор, я чувствую, что идет крутой отрыв. Как в детстве: гуляй – не хочу. Бывало, поотвинчиваешь разные там пимпочки у машин на стоянке – и ничего, никто тебя за это не съест.
А ответа нет как нет. Подхожу я к двери. Снова спрашиваю, кто там. Ноги дрожат мелкой дрожью. Будто размякшие галеты. Вот это был оттяг. Нехилый такой оттяг!
Я взялся за дверную ручку. Пританцовывая, открыл дверь.
На пороге стояла призрак с голубой пи.
Призрак с голубой пи была совершенно голой. Только дутый куртец на плечах. Тело такое, что лучше тел не бывает. Как у Валерии Мацца. Хоть сейчас ребеночков стругай. Правда, тело было призрачным, потому что было телом Призрака. То есть я что хочу сказать, что на такое тело и в могиле встанет. А еще что было оно прямо из утренней, серебристой весенней росы, как в передачах про животных, ну, там про кошек, когда они на рассвете типа резвятся. Пи была полностью голубой. Она излучала свет, как телевизор, когда все программы уже кончились.
– Чао.
– Чао.
– Как жизнь?
– Туды-сюды.
– А у меня вот стоп-машина. Вишь, дуба дала.
– Может, и дала, только таких давалок поди еще надыбай! Чего не заходишь, Санбиттера опрокинем.
– Санбиттера?
– Oui, с'est plus facile!
– Let's fuck and piss!
– But what is your name?
– My name is The ghost with the blue pussy.[1]
Сели мы на диван, пропустили по Санбиттеру и стали смотреть по видаку запись сан-ремовской тусни двухлетней давности.
Призрак с голубой пи сказала, что клевее всех Ферилли. По мне, так клевее всех Мацца. Где-то с полчаса еще мы спорили, кто клевее.
Пока то-сё, призрак уговорила подряд шесть Санбиттеров. Пришлось открыть последние две упаковки. А призраку все мало. Тогда я ее и спрашиваю:
– Слушай, призрак, чего это ты присосалась к бутылочкам Санбиттера?
Призрак потрогала свою левую грудь и молвила:
– Есть вещи, на небе и на земле, коих простым смертным не понять. Ты избран в свидетели и увидишь то, чего не видела ни одна, слышишь, ни одна живая душа. Дабы свершилось предписанное, мне надо радикально надраться.
Досмотрели мы, значит, ящик и пошли в койку.
Чтобы завестись, стали смотреть обложки журналов «Панорама» и «Эспрессо». А там и нажарились.
Призрак оказалась той еще кобылкой: так скакала, что о-го-го. Я и не думал, что бывают такие призраки. Я-то думал, призраков вообще не бывает!
В конце волшебного трахтенберга призрак взглянула на меня, как Карина Хафф на Кристиана Де Сика в той сцене из «Рождественских каникул», и проговорила:
– Сейчас ты увидишь такое, что запомнишь навсегда. Ты Свидетель. Пробил час.
Призрак с голубой пи села на корточки и начала писать – обильно, не переставая. Вот почему она выдула столько Санбиттера. Она сливала безостановочно, пока не наводнила всю комнату. Мебель и другие предметы таяли у меня на глазах, ведь пипи призрака с голубой пи было до опупения волшебным. Поток пипи вытекал из окна, разъедая все подряд. Только я не разъедался. Тужась, призрак с голубой пи объяснила мне, что я Свидетель. В один прекрасный день возникнет мир вроде нашего. Я вернусь в него и расскажу про эти стремные дела. Так что я должен сидеть и смотреть, как поток пипи оставит от нашего мира мокрое место. Первым делом он смыл машины этих вонючих эмигрантов. Поток затекал в самые дальние углы и, как едкая кислота, слизывал всех и вся. Мир превращался в одно новое, бурлящее, разноцветное пипи призрака с голубой пи. В потоке пипи барахтались до того, как сгинуть с концами, политики. Там были и Дини, и Д'Алема, и Берлускони, и Фини, и Бертинотти, и Сгарби. А еще там были и Феррара, и Магалли, и Клаудиа Шиффер, и Антонио Бандерас, и Рисполи, и Формигони, и Дзенга, и Дзекки, и Бьяджи, и Гецци. Они отчаянно бултыхались, прежде чем пустить пузыри, прежде чем кануть навек в это г
Расцветали яблони и груши
Лежу я вчера вечером-ночью и дрючу свою дочку Адзурру (14 лет, Телец; такая вся ягодка, а сисечки ну прямо как у Анны Фальки). Вогнал ей, значит, и скоро уже зайдусь, как вдруг эта сикелявка оборачивается и спрашивает:
– Папа, а правда, что в этом году коммунисты на выборах победят? Голосовать у нас в школе будут – в воскресенье. Ты получил избирательный бюллетень?
Сзади моя женушка Мария особо не суетилась и знай наяривала мне сотовым Nokia.
Паоло, как обычно, был снизу.
Смерил я Адзурру взглядом и потуже затянул ей чулки на резиночке за 164.000 лир, черные такие, ажурные, симпатявые, один к одному как и Паолы Барале в этом, как его, ну, короче, вчера вечером показывали, обсадная вещь. Так затянул – аж до кровянки. От всех этих разговоров про политику я того, шалею...
Тут моя женушка Мария (40 лет, домохозяйка, Скорпион) малек тормознулась. Видно, и ей это дело в напряг пошло. Зыркнула она на меня, потом на Адзурру и вынула из моего ануса Nokia-2010. Помотала так головой и заголосила навзрыд, как та наркушница из фильмовича, что пускали на прошлой неделе по Телемонтекарло.
Паоло (мой сын, 19 лет, студент, Рак) недовольно запыхтел. Такое с ним было впервой.
Я сел на кровати. Закурил. Бациллу в красной пачке (MS Italia Red). Ослабил новенькие цепурки моей Адзурры (92.000 лир, черная кожа, без наручников).
– Давай потолкуем, Адзурра, – ответил я спокойно.
– Папа, – продолжала она, тыкая в окровавленный пульт, чтобы выключить видик, – по пятому каналу сказали, что скорей всего победят коммунисты, а синьор Гебелино с третьего этажа говорит, что тогда командовать будут негры, ну, те, что сидят у входа в метро, а еще – дамские парикмахеры-педики. Вот. А Эмилио Феди сказал в какой-то передаче, что надо обязательно проверить, пришел ли тебе избирательный бюллетень...
Ох, забодала же меня эта отвязная политика по ТВ! Внизу Паоло пыхтел и фыркал все сильнее.
Я как следует наметился в личико Адзурры. И вторцевал ей по деснам кастетом Power Rangers (46.000 лир; с крюками для контактного боя).
– Умолкни, дешевка, какого тебе фейхуа до этих выборов-перевыборов! Все коммуняки давно уже повывелись. Там теперь эти – оливочники-отливочники. Прикинь!
Ляпнуть-то я ляпнул, а сам застремался! Я тоже слыхал в новостях на четвертом канале, что вот, мол, победят коммунары, тогда снова-здорово: гестапо, там, ну и вся фишка по полной программе.