И он остановился на втором варианте.
– Вустер, – произнес Перси и положил руку мне на плечо, – можно, я задам вам один вопрос? Ваша тетя говорила вам, что я люблю Флоренс Крэй?
– Д-да, помнится, упомянула как-то.
– Я так и думал. Она дама не из молчаливых, хотя и обладает рядом прекрасных качеств. Я вынужден был с ней поделиться вскоре после приезда сюда, так как она поинтересовалась, почему, черт возьми, я брожу в унынии, как дохлая курица.
– Или как Гамлет?
– Как Гамлет или как дохлая курица, все равно. Я признался, что это из-за любви к Флоренс, к которой я питаю пламенную страсть, а недавно узнал о ее помолвке с этим остолопом Чеддером. Для меня, я ей объяснил, это было словно удар обухом но голове.
– Как сэру Юстасу Уиллоуби.
– Как вы сказали?
– Это из «Тайны красного рака». Его однажды вечером в собственной библиотеке шмякнули по макушке тяжелым предметом, и, если хотите знать мое мнение, это сделал дворецкий. Но я вас перебил.
– Да, вы меня перебили.
– Простите. Вы говорили, что для вас это было словно удар обухом по голове.
– Совершенно верно. Я прямо закачался.
– Сильное, видно, было потрясение.
– Чрезвычайно сильное. Но теперь… Помните, ваша тетя вручила мне телеграмму для передачи Флоренс?
– Да, конечно.
– Она была от Чеддера о расторжении помолвки.
Я, разумеется, не наблюдал за тем, как Перси качался, испытав потрясение, но в любом случае он делал это не так сильно, как я при этих его словах. Закат у меня перед глазами заходил ходуном, а пташка, добывавшая червячка себе к ужину, на мгновение обернулась двумя пташками, и обе мелко дрожали.
– Ч… что? – прохрипел я, едва устояв на ногах.
– Да-да.
– Он расторг помолвку?
– Именно.
– Господи! Но почему?
Перси покачал головой:
– Этого не могу вам сказать. Я только знаю, что нашел Флоренс на конюшенном дворе, она чесала за ухом кота. Я подошел и говорю: «Вот телеграмма вам». А она на это: «Да? Должно быть, от Д’Арси». При звуке этого имени я содрогнулся, и, пока я содрогался, она вскрыла конверт. Телеграмма была длинная, но Флоренс прочитала лишь начальные строки и вскрикнула. Я спросил: «Что, дурные вести?» А она сверкнула глазами, приняла гордый, холодный вид и ответила: «Вовсе нет. Вести замечательные. Д’Арси Чеддер расторгает помолвку».
– Ну и ну!
– Еще бы не ну.
– А больше она вам ничего не сказала?
– Нет. Только произнесла несколько убийственных слов про Чеддера, с которыми я полностью согласен, и удалилась в направлении огорода. Я же пошел прочь, как вы можете себе представить, вне себя от радости. Я противник современной манеры пользоваться жаргонными выражениями, но признаюсь без стыда, что шел и бормотал про себя: «Шик-блеск-красота!» Простите меня, Вустер, я должен вас оставить. Не стоится на месте.
С этими словами Перси двинулся прочь, гарцуя, как молодой мустанг, а меня оставил одного разбираться во вновь создавшемся положении.
Меня охватили мрачные предчувствия. А если вы спросите: «Но почему же, Вустер? Все же в полном порядке. Правда, свадьба упомянутой девицы с Сыром Чеддером отменяется – но тебе-то что? Ведь тут же под рукой имеется Перси Горриндж, который всегда с радостью готов взвалить на свои плечи бремя белого человека», – то я вам отвечу: «А вы видели когда-нибудь Перси Горринджа?» То есть я не представляю себе, чтобы Флоренс, даже с досады, согласилась принять ухаживания субъекта, который по своей доброй воле отпустил баки и сочиняет стихи про закаты. Гораздо вероятнее, думалось мне, что, оставшись с незаполненной бальной картой на руках, она пойдет по испытанному и верному пути, иначе говоря, обратится к злосчастному Бертраму. Так она уже поступила однажды, а такие вещи легко приобретают силу привычки.
Я недоумевал: что могло побудить Сыра к такому непостоянству? Нет, что-то тут не так. При нашей последней встрече, если помните, у него были налицо все признаки человека, опутанного шелковыми узами любви. Это однозначно и неоспоримо подтверждалось каждым его произнесенным на прощание словом. Ведь не станешь же, черт возьми, грозить тому, кто вздумает увиваться за твоим обожаемым предметом, что переломаешь ему хребет на четыре части, если ты не питаешь к этому предмету никаких серьезных чувств, верно?
Что же в таком случае могло пригасить светоч его любви и так далее?
Может быть, это он из-за усов? Увидал себя в зеркале на третьи сутки, третьи сутки – самый опасный срок, и понял, что никакие радости супружества этого не искупят? Поставленный перед выбором между любимой девушкой и выбритой верхней губой, он не выдержал, сломался и отдал предпочтение губе?
Желая получить информацию из первых рук, я поспешил в огород, где, если верить Перси Горринджу, должна была находиться Флоренс, – ходит, наверно, сейчас взад-вперед, понурив голову.
И действительно, она находилась там и голову понурила, только не прохаживаясь взад-вперед, а наклонясь над крыжовенным кустом и жадно поедая крыжовник. Увидев меня, она выпрямилась, и я сразу, без предисловий, задал вопрос по существу:
– Что такое я слышу от Горринджа?
Флоренс со страстью проглотила крыжовину, что свидетельствовало о душевном волнении, и я убедился, что, как я и ожидал на основании слов Перси, она вне себя от бешенства. Видно было, что она отдала бы все ежегодные деньги, которые получает на булавки, только бы съездить Д’Арси Чеддеру зонтиком по голове.
Я продолжал:
– Он говорит, что в вашей лютне образовалась трещина?
– Простите, не поняла?
– Трещина между вами и Сыром. По словам Перси, гармония нарушена и будто бы Сыр расторг помолвку.
– Совершенно верно. Разумеется, я очень рада.
– Вы рады? Вы довольны случившимся?
– Конечно. Какая девушка не обрадуется, избавившись от жениха, у которого лицо свекольного цвета и голову словно накачали велосипедным насосом?
Я прижал ладони ко лбу. Как человек довольно проницательный, я определил на слух, что такой разговор – не язык любви. Право же, ведь если бы вы услышали, как Джульетта отзывается в подобном духе о Ромео, вы бы наверняка удивленно вздернули брови и заподозрили нелады в их отношениях.
– Но когда я с ним виделся последний раз, все вроде бы было в порядке. Я бы поклялся, что он хоть и нехотя, но смирился с отращиванием усов.
Флоренс опять нагнулась и сорвала крыжовину.
– Усы ни при чем, – сказала она, поднявшись из-за куста. – Все дело в том, что Д’Арси Чеддер – ничтожный, низкий, ползучий, пресмыкающийся, жалкий и презренный червь, – на одном дыхании отбарабанила она сквозь сжатые зубы. – Знаете, что он сделал?
– Нет, конечно.
Она опять нырнула за крыжовиной, подкрепилась, и, когда снова показалась на поверхности, у нее из обеих ноздрей вырывались языки пламени.
– Прокрался вчера в тот ночной клуб и навел справки.
– Бог ты мой!
– Да. Кто бы поверил, что человек может так низко пасть? Он подкупил служащих, ему дали посмотреть записи метрдотеля, и оказалось, что один столик был заказан на ваше имя. Этим подтвердились его самые подлые подозрения. Он узнал, что я была там с вами. Вероятно, – заключила Флоренс, снова обращаясь к крыжовенному кусту и снимая остатки урожая, – такое подлое ищейское направление ума приобретает всякий, кто служит в полиции.
Не будет преувеличением сказать, что я ужаснулся. И более того, даже изумился. Вот уж никак не думал, что толстощекому остолопу Сыру по зубам такая тонкая детективная работа. Конечно, я всегда уважал в нем физическую силу, но считал, что способность одним ударом повалить быка – в этом он весь. Мне и в голову не приходило заподозрить в нем аналитический ум, достойный самого Эркюля Пуаро. Это показывает, как заблуждаются те, кто недооценивает человека только за то, что он не знает в жизни другой заботы, как только совать в воду и выдергивать из воды весло, хотя и кажется, что глупее занятия и придумать невозможно.
И правильно заметила Флоренс, что это неожиданное змеиное коварство у Сыра – результат того, что он пусть недолго, но служил в полиции. Так и представляешь себе, как, выдавая новичку на руки полицейский мундир и форменные башмаки, начальствующие лица каждого отводят в сторону и учат его некоторым приемам, необходимым в избранной профессии. Сыр Чеддер, похоже, все хорошо усвоил и, возможно, даже научился обмерять пятна крови и собирать сигарный пепел.
Впрочем, все эти соображения лишь мельком пронеслись у меня в голове. А в основном меня занимали мысли поважнее, замыслы с размахом, как, по словам Дживса, выражался Гамлет. Я имею в виду, в какое положение попал теперь Б. Вустер, раз Сыру все известно. Флоренс, напитавшись крыжовником, пошла было прочь, но я ее задержал.
– А что в телеграмме? – спросил я.
– Не желаю об этом говорить.
– Зато я желаю. Обо мне там что-нибудь есть?
– А как же. Много.
Я сглотнул раз-другой и провел пальцем за воротником вокруг шеи. Я так и думал.
– А как же. Много.
Я сглотнул раз-другой и провел пальцем за воротником вокруг шеи. Я так и думал.
– Он упоминает о своих намерениях относительно меня?
– Да. Он пишет, что разломает вам хребет на пять частей.
– На пять?
– По-моему, на пять. Не позволяйте ему! – горячо сказала Флоренс, и было приятно убедиться, что она против. – Что еще за глупости – спины ломать? В жизни не слышала ничего подобного. Постыдился бы.
И зашагала к дому походкой оскорбленной королевы, которая встала утром не с той ноги.
Между тем пейзаж тускнел на глазах, как говорит Дживс. Скоро уже гонг позовет к ужину. Я прекрасно сознавал, чем чревато опоздание к трапезе, сотворенной Анатолем, но у меня не хватало решимости пойти и облачиться в смокинг. Я был так поглощен мыслями, что на меня нашел как бы столбняк. Крылатые насельники ночи подлетали ко мне, вились, приглядывались и улетали прочь, а я стоял неподвижно и размышлял, как быть. Когда тебя преследует такой бандит, как Д’Арси Чеддер, необходимо употребить все мысли, какие имеются у тебя в наличии.
Внезапно, среди обступившего меня непроглядного мрака, блеснул светлый луч и растекся, пламенея, по всему горизонту. Я понял, что в общем и целом позиция моя вовсе не плоха.
Понимаете, я только теперь сообразил: ведь Сыр не знает, что я в Бринкли. Он думает, что я обретаюсь в столице, и именно там раскинет свой невод. Примется звонить по телефону мне домой, поднимет звон, подождет-подождет и, не получив ответа, отступится в недоумении. Устроит засаду в «Трутнях», рассчитав, что уж туда-то я загляну, но, убедившись, что не заглядываю, оттуда тоже уберется в недоумении. «Его все нет», – скажет он себе, конечно, скрежеща зубами, но так ничего и не добьется.
А в Бринкли ему теперь, после разрыва, ход заказан. Кто же это ездит гостем в дом, где находится барышня, с которой расторг помолвку? Так не делают, верно? Поэтому сюда он не явится. Если есть на земле место, где на сегодняшний день уж точно нет опасности столкнуться с какими-либо Чеддерами, то это Бринкли-Корт.
Я облегченно вздохнул, взял ноги в руки и с песней на устах поспешил в свою комнату. Дживс был на посту, не то чтобы уж прямо с хронометром в руке, но неодобрительно покачивая головой в ожидании задержавшегося молодого хозяина. У него даже дрогнула левая бровь, когда я наконец появился.
– Знаю-знаю, что я опаздываю, – сказал я, начиная разоблачаться. – Я гулял.
Мое объяснение Дживс принял снисходительно:
– Вполне понимаю, сэр. Вечер такой погожий, я предположил, что вы, вернее всего, прогуливаетесь в парке. Я так и сказал мистеру Чеддеру, что в этом состоит причина вашего отсутствия.
Глава 11
Уже наполовину просунувшись в рубашку я окаменел, как те парни в старых сказках, которые неуважительно разговаривали с волшебниками, и в наказание их заколдовывали. Уши у меня навострились, точно у жесткошерстного терьера, но я все равно не мог поверить тому, что они услышали.
– Мистеру Че… Че… Как вы сказали, Дживс?
– Сэр?
– Я не понял. Вы хотите сказать, что… вы сообщаете мне, что Сыр Чеддер находится в этом доме?
– Да, сэр. Он недавно приехал на автомобиле и ждал вас здесь. Он выразил желание увидеться с вами и досадовал на ваше затянувшееся отсутствие. Удалился он, только когда наступило время ужина. Из его слов я понял, что он надеется встретиться с вами по окончании ужина.
Я тупо пролез в рубашку и перешел к завязыванию галстука. У меня дрожали руки-ноги – отчасти от страха, но еще больше от справедливого негодования. Без преувеличения скажу, что это, на мой взгляд, было уж совсем безобразие. Я знаю Д’Арси Чеддера как человека грубой душевной организации, который, как говорил Перси Горриндж, смотрит на закат и видит в нем сходство с кровяным бифштексом, что верно, то верно; но даже и от человека с грубой душевной организацией мы вправе ожидать какой-то деликатности, чуткости и тому подобного. А если ты одной рукой расторгаешь помолвку с Флоренс, а другой рукой нахально навязываешь ей свое общество, это представляется мне, как и всякому порядочному человеку на моем месте, ну просто, можно сказать, уж совсем за гранью.
– Это чудовищно, Дживс! – воскликнул я. – Неужели в его тыквенной голове нет никакого понятия о пристойности? Неужели ему не свойственны ни такт, ни чуткость? Вы знаете, что сегодня под вечер он телеграфной депешей, наверняка в самом недопустимом тоне, сообщил, что прерывает отношения с леди Флоренс?
– Об этом я не был уведомлен, сэр. Мистер Чеддер со мной не поделился.
– Наверно, заехал на почту по пути сюда, накатал телеграмму и отправил, она пришла незадолго до того, как прибыл он сам. Подумать только, отправить такое сообщение телеграфом! То-то служащие на почте, должно быть, посмеялись. И после этого еще набраться нахальства и явиться сюда. Это, Дживс, уже не лезет ни в какие ворота. Я не хочу быть резким, но единственное слово, каким можно определить Д’Арси Чеддера, это «мужлан»! Что вы на меня так уставились? – поинтересовался я, заметив, что Дживс разглядывает меня довольно многозначительно. Он ответил тихо и неумолимо:
– Ваш галстук, сэр. Боюсь, он не выдерживает критики.
– Разве сейчас подходящий момент обсуждать галстуки?
– Да, сэр. Галстук должен иметь правильную форму бабочки, но вы этого не достигли. С вашего позволения, я поправлю.
И поправил. Получилось, надо признать, безукоризненно, однако я не успокоился:
– Вы понимаете, что моя жизнь под угрозой?
– Вот как, сэр?
– Уверяю вас. Этот огрызок колбасы… я имею в виду Дж. Д’Арси Чеддера… недвусмысленно высказал намерение разломать мне хребет на пять частей.
– Неужели, сэр? Почему же?
Я изложил ему факты, и он выразил мнение, что положение дел внушает тревогу. Я заглянул ему в глаза:
– Даже так, по-вашему?
– Да, сэр. Серьезную тревогу.
– Хо! – произнес я, позаимствовав любимое восклицание Сыра, и собрался уже заметить Дживсу, что, раз он не нашел более подходящих слов для описания жуткой опасности, в которой я очутился, я готов приобрести ему в подарок «Тезаурус» Роджета, но тут прозвучал гонг, и я вынужден был со всех ног мчаться к кормушке.
Я бы не причислил мой первый ужин в Бринкли-Корте к самым приятным из мероприятий, в которых мне довелось принимать участие. Хотя, по иронии судьбы, именно в тот день Анатоль, этот гений кастрюль и сковородок, почти превзошел самого себя. Вот что он предложил собравшимся:
Ну и, конечно, les фрукты и le кофе. Однако воздействовало все это роскошество на душу Вустера не больше, чем если бы на столе стояла просто-напросто какая-нибудь тушенка. Я не хочу сказать, что отодвигал тарелку, не отведав кушанья, как, по словам тети Далии, поступал с пищей насущной Перси, но сменявшие друг друга блюда положительно обращались золой у меня во рту. Вид Сыра по ту сторону стола притуплял аппетит.
Возможно, это была всего лишь игра воображения, но, как мне представлялось, со времени нашей последней встречи он заметно разросся, как вверх, так и поперек, а смена выражений на его ярко-розовой физиономии ясно отражала ход его мыслей, если уместно назвать это мыслями. Он бросил на меня, пока мы ели, от восьми до десяти грозных взглядов, но на словах ничего не сказал, только, когда еще рассаживались, сообщил, что надеется переговорить со мной по окончании трапезы.
Впрочем, он не только со мной, но и вообще ни с кем не поддерживал застольной беседы. Мадам Троттерша, сидевшая от него по правую руку, попыталась развлечь его рассказом о том, как недопустимо вела себя супруга советника Бленкинсопа на недавнем церковном базаре, но Сыр со своей стороны лишь молча глазел на нее, точно тупое, безмозглое животное, как сказал бы Перси, и молча загребал пищепродукты.
Я сидел рядом с Флоренс, но она тоже помалкивала, храня холодный и гордый вид и катая хлебные шарики, поэтому я имел полную возможность все хорошенько обдумать, так что, когда дошла очередь до кофе, у меня уже был готов стратегический план и детально продумана тактика. Когда тетя Далия дала сигнал дамскому полу удалиться и оставить мужчин в обществе портвейна, я воспользовался случаем и украдкой выскользнул через дверь в сад, опередив женские головные силы. Не сорвался ли с губ Сыра сдавленный возглас при этом моем хитром маневре, определенно сказать не берусь, но, по-моему, у меня за спиной раздался некий звук, словно охнул в лесу волк, больно споткнувшийся о камень. Но я был не настроен возвращаться и переспрашивать, а предпочел затеряться на просторе.
Будь обстоятельства не такими – хотя когда они бывают не такими, какие они есть? – я бы, наверно, с удовольствием прогулялся после ужина по парку, поскольку воздух был полон лепечущих ароматов и бойкий ветерок весело трубил с небес, щедро усыпанных звездами. Но любоваться садом в сиянии звезд может лишь тот, у кого на душе покой, а моей душе до покоя было так далеко, как только можно себе представить.