— Сына, ну что без толку разговаривать с ней, — заговорила мать. — Деньжища-то какие! В переводе на наши — тридцать тысяч.
— Хватит, что ли, — процедил Солдатов, разглядывая меня исподлобья светло-карими, почти желтыми глазами.
Я тоже молча разглядывала его, дивясь, что гроза факультета — ростом «метр с кепкой», похож на головастика. Обнаженный до пояса, в каких-то спортивных трико и сандалиях на босу ногу, он смотрелся комично. Ни за что не подумаешь, что такой может быть опасен, но в этом и скрывалось главное заблуждение обычных людей. Любой профессиональный телохранитель знает, что больше неприятностей может доставить какой-нибудь тщедушный коротышка, чем здоровый увалень. Компенсируя свои недостатки, коротышка оказывался зачастую быстрее, изворотливее, сразу хватался за оружие и бил с максимальной силой, стараясь одним ударом решить исход схватки с более сильным противником. Даже восьмилетний беспризорник мог оказаться намного опаснее взрослого преступника. Поэтому с Солдатовым я действовала с максимальной осторожностью, предложила прогуляться на улице:
— Не здесь же разговаривать. Зачем тебе маму напрягать?
— Пошли, перетрем наши дела, — ухмыльнулся парень, натянул футболку и вышел вслед за мной из подъезда.
Сидевшие на лавочках бабульки поздоровались:
— Привет, Виталик. Как учеба?
— Все путем. Учимся помаленьку, — соврал Солдатов.
Я указала ему на машину:
— Может, там поговорим?
— Зачем? — прищурился он, чувствуя подвох. — И здесь хорошо. Деньги у меня есть. Могу хоть сейчас вынести.
— Ладно, тащи деньги, — согласилась я, поняв, что давить не стоит. — Жду тебя вон в той вишневой иномарке. Потом сразу съездим за военным билетом.
Однако, когда Солдатов вернулся и сел в машину, ни в какой военкомат мы не поехали. Я свернула к гаражам, притормозила и приставила к голове парня револьвер.
— Что такое! — воскликнул он, вытаращив глаза. — Что за дела? Я же собирался заплатить Хвату.
— Не в Хвате дело, — буркнула я. — Меня нанял муж Бурсовой, чтобы тебя убить.
— Бурсова, это училка, — сразу сообразил Солдатов. — Но что я ему сделал?
— Как что? Ты похитил его жену, убил, а потом изнасиловал мертвое тело. Ее вчера нашли. Все улики указывают на тебя. Видели, как ты убегал с места преступления, — с мрачным видом сказала я, сильнее вдавливая пистолет в лоб парню. — Бурсов вообще-то велел резать тебя по кусочкам, но мне некогда. Вышибу мозги, а ему скажу, что издевалась над тобой пять часов.
С этими словами я взвела курок. Щелчок механизма заставил Солдатова вскрикнуть. По моему замыслу, в этот момент, если студент действительно замешан в преступлении, он должен был во всем сознаться и показать место, где Бурсову держат живую и невредимую. Но вместо этого Солдатов истерично запричитал:
— Богом клянусь, я не делал этого! Мамой клянусь! Я ее не трогал! Просто позвонил по телефону, хотел попугать.
— Свидетели видели тебя, не ври! — рявкнула я.
— Нет, они брешут! Покажите меня им. Вот увидите, они расколются, что это не я. Правда не я! Когда ее убили? Может, у меня алиби есть? Вот скажите, скажите и увидите, что это не я!
— Деньги откуда? — закричала я, указывая на тысячу долларов, которые он притащил как взятку за военный билет. — Когда Бурсова выходила из дома, у нее как раз с собой тысяча была.
— Нет-нет, это деньги мои! Я их сам заработал, торговал травкой. У кого хочешь спроси, я все время торгую. У меня сейчас даже дома целый пакет «плана» и еще деньги, — пошел признаваться Солдатов. — Я наркотики у Хвата беру.
— Где был позавчера вечером? — холодно спросила я, глядя ему прямо в глаза. — Соврешь, сразу вышибу мозги!
— Дома. В новую игру играл. У мамы спросите, — с жаром предложил Солдатов.
— Мама не алиби. Где Бурсова? Куда ее дел, падла, — решила надавить я в последний раз. — Говори!
— Не знаю, честно. Клянусь чем хочешь! — заверещал он, обливаясь потом.
От разговоров накладка, стягивающая мою нижнюю губу лопнула и отстала, словно кусок кожи. Очевидно, был некачественный материал. Парень заметил это, и его глаза вовсе полезли из орбит.
— Видишь, до чего ты меня довел, лицо уже слазит. Наверно, я тебя все-таки пристрелю.
— Нет, пожалуйста, я Бурсову не трогал! — взмолился Солдатов, испуганный еще больше.
Анализируя его состояние, я поняла, что добиться большего не удастся, парень на грани обморока да к тому же может испачкать салон.
— Все, вылезай, — буркнула я, указывая пистолетом на улицу.
— Нет, не убивайте меня! — зашелся Солдатов в истерике, цепляясь за ручку. От дула моего револьвера у него на лбу остался отпечаток наподобие индийского знака. — Ты хочешь пристрелить меня на улице, чтобы не замарать машину! Не выйду, стреляй здесь!
— Да чтоб тебя, — выругалась я сквозь зубы и врезала ему рукояткой револьвера по башке.
Солдатов вырубился, уткнувшись лицом в приборную панель, а я, дотянувшись через него до ручки, распахнула дверцу и выпихнула ногой безвольное тело на дорогу, затем захлопнула дверцу и уехала. По пути я сменила сим-карту и позвонила в милицию, сообщив старчески дребезжащим голосом, что дома у такого-то пакет марихуаны.
— Да, мальчик, я сама видела, как он торгует. Приехала к подруге, а тут прямо у подъезда наркоманы коробочки с травой покупают. А этот мальчишка, торговец — Виталик Солдатов, еще меня обматерил, когда я попыталась им объяснить, что наркотики до добра не доводят.
Дежурный хотел прервать меня:
— Бабушка, может, это не наркотики, может, глаза вас подвели?
Но я продолжала гнуть свою линию:
— Я ветеран войны и не позволю какому-то молокососу меня оскорблять! Если вы не примете мер, то я пойду в прокуратуру, напишу губернатору. — Не дав дежурному открыть рот, я отключила сотовый. Дело сделано.
Остановившись в соседнем квартале на безлюдной площадке за магазином, я прямо в машине сняла грим и к часу, как обещала, вернулась в квартиру своего клиента с упаковкой пива и здоровенным сушеным лещом.
Вид леща насторожил Бурсова.
— В них могут быть солитеры всякие. Лучше бы купили копченого. Какая-никакая температурная обработка.
— Что было, то и купила, — буркнула я. — А солитеру на ваше копчение начхать.
Из гостиной прибежал Цезарь. Терьер вяло облаял меня и с чувством выполненного долга удалился.
— Я вчера спрашивала у вас разрешения обыскать квартиру, — напомнила я, доставая из спортивной сумки детектор «жучков». — Как, вы не передумали?
— Не понимаю, какой в этом смысл, — пожал плечами Бурсов. — Милиция уже осматривала квартиру и вещи моей жены с моего разрешения.
— Одно дело осматривать, а другое — полномасштабный обыск, — ответила я. — Понимаете, мы можем обнаружить что-нибудь, что натолкнет на мысль, где искать вашу жену. Записка какая-нибудь, чек, может, билет на маршрутку — точно не знаю.
— Ладно, делайте, что считаете нужным, — проговорил Бурсов, обреченно вздохнув. — Только полы паркетные не вскрывайте.
— Обещаю, не буду, — улыбнулась я и, осматривая его наряд, спросила: — Вы куда это собрались? — На клиенте был надет стального цвета костюм, белая рубашка, галстук.
— Позвонил следователь, велел приехать в три. Вроде бы открылись новые обстоятельства дела, хотел задать мне несколько вопросов, — ответил Бурсов, рассматривая себя в зеркале в коридоре. — Вроде не мятый, да?
— Отличный костюм, — похвалила я. — Вы уверены, что это был именно следователь?
— Да, — ответил Бурсов и повернулся к зеркалу боком. — Фамилия Петерсен, я узнал его голос. Он приходил сюда. Как вы учили, я перезвонил ему и удостоверился.
— Отлично, вы молодец, — улыбнулась я и задумчиво пробубнила: — В три, в три… Должна успеть.
— Все-таки на спине немного помято, — сказал Бурсов нерешительно.
— Нет, — сказала я, — он просто немного морщит, нужна подгонка по фигуре. Вы его на заказ шили или покупали?
— Жена подарила. Хоть дешевый, а смотрится прилично, — ответил Олег Николаевич, поправляя галстук.
— Говорите, дешевый? Позвольте. — Я заглянула на ярлык. — Это дорогая марка, такие костюмы нельзя назвать дешевыми. Меньше пяти тысяч долларов такой не стоит.
— Да бросьте вы, — не поверил Бурсов.
Настаивать я не стала — не до этого.
Проверка квартиры детектором излучений «жучков» не выявила. Осмотр туалетного столика Бурсовой показал наличие дорогой косметики и духов. В шкафу я нашла несколько сумочек от известного дизайнера. Туфли Бурсова предпочитала носить той же фирмы. Одни, я даже не поверила глазам, из кожи питона. Скромные вечерние платья от знаменитого модельера по тысяче зеленых и тому подобное.
— Значит, говорите, ваша жена в секонд-хенд заходила? — переспросила я Бурсова, крутившегося рядом.
— Значит, говорите, ваша жена в секонд-хенд заходила? — переспросила я Бурсова, крутившегося рядом.
— Да, вот это платье она там купила, шуба искусственная оттуда же, — проговорил он с серьезным лицом.
Я пригляделась, не шутит ли он. Бурсов не шутил. Он действительно принимал на веру все, что ему говорила жена.
— Это настоящий соболь, — ткнула я пальцем в шубу. — Уж поверьте, я разбираюсь в вещах.
— Но тогда она стоит очень дорого, — нахмурился Бурсов. — Откуда бы Роза взяла такие деньги?
— Мне тоже интересно, — призналась я, выдвигая из шкафа ящик. Вытряхнув из него содержимое, я обследовала дно. С обратной стороны при помощи скотча была укреплена толстенная пачка новеньких хрустящих стодолларовых банкнот.
— Что это? — хрипло спросил Бурсов.
— Деньги, — ответила я и, оторвав пачку, проверила. — Настоящие.
— У нее же зарплата тысяч пять-шесть, — потерянным голосом сказал Бурсов. — Она, что же, брала со студентов взятки? Как же так? Ведь сама же говорила, что это мерзко. Я просто не верю!
— А откуда у вас пластиковые окна? — поинтересовалась я. — В режиме жесткой экономии это весьма существенная сумма. Вы же все деньги на квартиру откладывали.
— Роза сказала, что это за счет института всем преподавателям ставили. — Бурсов с тоской посмотрел на меня. — Тоже наврала, выходит? И машина… сказала, что взяла ее в рассрочку на двадцать лет. Вроде у одного студента отец владеет автосалоном и предоставил такой кредит без процентов. Боже мой! Куда же она влезла?
— История темная, — согласилась я. — Могу сказать, что тут дело не во взятках. Все гораздо хуже. Объясню потом. Кстати, в этом сейфе хранятся ваши ружья?
Бурсов посмотрел на стальной сейф высотой полтора метра, обшитый лакированным деревом и замаскированный под бюро.
— Да, там ружья, — кивнул он головой. — Еще документы и деньги, бижутерия Розы.
— Откройте, — попросила я.
Олег Николаевич сходил в гостиную за ключами, спрятанными в вазе, и затем, вернувшись, открыл сначала обычный замок, потом кодовый. Внутри сейф разделялся на две секции: в нижней хранились два ружья и карабин, в верхней — двадцать тысяч рублей тысячными бумажками и «бижутерия», оказавшаяся вовсе не бижутерией, а ювелирными украшениями на многие тысячи долларов. Это открытие совсем подкосило Бурсова. Он молча стоял и перебирал украшения жены, размышляя о чем-то своем.
Цезарь, видимо, почувствовал, что хозяину не до него, прыгнул на кровать и с остервенением начал рвать разложенное там белье Бурсовой. Я покосилась на клиента и, видя его безразличие, сама занялась воспитанием пса. Шлепок по заднице так ошеломил Цезаря, что он, истошно завизжав, забился на кровати, словно в предсмертной агонии. Его скулеж был слышен, наверно, по всему подъезду.
— Я только один раз его легонько, — оправдываясь, я показала Бурсову пожеванный лифчик, которым я немного «поучила» пса, — он вещи хорошие портит.
Терьер завыл, захрипел, изображая, что пришел его смертный час.
— Заткнись, Цезарь, или я тебя вышвырну в окно! — внезапно взревел Бурсов, выходя из себя. И я, и Цезарь оба замолчали, не веря, что тихий, интеллигентный Олег Николаевич способен так орать. — Заткнись, мамочки нет, чтобы тебя спасти, а ты меня уже достал! — зловеще повторил Бурсов и шагнул с нехорошим блеском в глазах к кровати.
Цезарь резко вскочил и рванул в сторону кухни. Оттуда послышался его звонкий лай.
— Господи, еще этот клубок шерсти будет сводить меня с ума, — застонал Бурсов, спрятав лицо в ладонях. — Нет, я этого не выдержу, сдвинусь.
— Успокойтесь, у меня есть средство. Можно ему в еду снотворного подсыпать, — предложила я.
— Нет, вдруг сдохнет. Потом Роза мне шею свернет за него, — проговорил Бурсов почти спокойно. В его словах я уловила интонации, которых раньше не было, когда Олег Николаевич говорил о жене. Он даже внешне переменился, стал жестче, что ли. — Знаете, Евгения Максимовна, мне страшно от того, что вы можете узнать дальше, проводя расследование, — проговорил он после продолжительного молчания. — Как она могла так долго водить меня за нос. Ведь чувствовал, что что-то не так, и все равно верил ей. Как же это можно объяснить?
— Просто, — улыбнулась я. — Ваша жена — хороший психолог и знает, как запудрить мозги. Не корите себя так.
Дальнейший осмотр квартиры ничего не дал. Часы показывали пятнадцать минут второго, когда на телефон, зарегистрированный на Опарину Эмму Викторовну, позвонили. Президент благотворительной организации «Защита детского счастья» готова встретиться со мной и предложила заехать к ней в офис в три.
— В три я не могу. У меня, к большому сожалению, на это время уже назначена встреча, — ответила я, показывая голосом, насколько меня расстраивал сей факт.
— Я не поняла, вам нужно это интервью или нет? — с недовольством спросила Михайловская. — Перенесите встречу.
— Невозможно, — вздохнула я, — что ж, тогда в следующем году. Я завтра уезжаю в Америку делать цикл очерков о тамошней жизни. Это сейчас актуально. Очень жаль, что у нас с вами не получилось. До свидания… — Я сделала паузу, будто собиралась отключить телефон. Пусть понервничает. По идее, ей это интервью было важнее, чем мене.
— Подождите! — воскликнула Михайловская поспешно. — Скажите, когда вам удобно подъехать. Я целый день буду у себя.
— Я сейчас подъеду, минут через двадцать, — ответила я благосклонно, — передайте охране, чтобы меня пропустили.
Мы сказали друг другу до свидания, я убрала телефон. Вызвав такси, я отправилась на встречу. Ехать в детдом на своей машине было опасно.
— Не забудьте, что мне к следователю надо, — обеспокоенно напомнил Бурсов. — Вы успеете вернуться?
Я велела ему не волноваться. Для поездки в детдом кардинально менять внешность не пришлось, хватило светлого парика да очков. Меня там никто не знал.
Глава 6
В кабинете Михайловской Надежды Федоровны все сверкало, стояла новая мебель и даже немного пахло свежей краской. Неслышно работал кондиционер, нагоняя в комнату прохладный воздух. Хозяйка кабинета, дородная женщина лет пятидесяти, с коротко стриженными осветленными волосами, сидела за огромным черного цвета столом с фигурными ножками и внимательно изучала меня. Я же старательно изображала, что записываю всю ахинею, что она мне несла последние полчаса. Глядя на ее унизанные перстнями и браслетами руки с длинными наманикюренными ногтями, я очень сомневалась в ее бескорыстной помощи детям. Мне вспомнилось, как, прогуливаясь по коридорам в сопровождении детдомовского начальства, я встречала группки детей. Детские лица оборачивались ко мне. В глазах светилась надежда. Они-то надеялись, что я усыновительница, поэтому старались предстать в лучшем виде. Десятки натянутых улыбок. Кто-то из детей расчесывался обломком расчески, кто-то приглаживал волосы ладонями, девочки расправляли платья. Показалось, даже воздух сгустился от напряжения. Самые смелые из ребят подскакивали и хвалились, какими талантами они обладают. Кого-то главврач детдома отгонял, а кому-то дозволял продемонстрировать умения. Мне читали стихи, показывали рисунки, вышивку и прочее. Одна девочка лет восьми, спев чистым сильным голоском русскую народную песню «Светит месяц», прямо попросила меня стать ее мамой. Я не знала, что ответить на это. К горлу подкатил комок. Сглотнув, я тихо сказала охрипшим голосом:
— Я не умею обращаться с детьми. Вот увидишь, у тебя будет другая мама, в десять раз лучше, чем я.
Улыбка погасла на лице девочки. Без звука малышка отошла, а я, чувствуя себя препогано, пошла дальше. Дети постарше глядели в мою сторону с безразличием. Главврач пояснил, что подростков усыновляют хуже всего, они это знают и не ждут чуда.
Мы посетили красный уголок, где администрация организовала выставку детских поделок, которые дети делали на уроках труда. Многие вещи, мебель, одежда были выполнены так искусно, что я диву давалась. Настоящие профессионалы. Глядя на эту красоту, невольно возникал вопрос: почему родители отказались от таких талантливых детей?
— Ну и как у вас впечатление о нашей организации? Мы за свой счет отремонтировали жилые корпуса, часть комнат. Дети всегда сыты, — отчитывалась Михайловская. — Мы закупаем им с рынка фрукты. И так во всех детдомах. Деньги, которые поступают от усыновителей, идут на то, чтобы улучшить жизнь остальных детей.
— Да, я все видела. Замечательно! Я даже сфотографировала, — улыбнулась я лучезарно. — Вам обеспечен приток новых клиентов.
— А когда выйдет статья, Эмма Викторовна? — поинтересовалась Михайловская. — Может, вы даже мне экземплярчик пришлете?
— Обязательно, Надежда Федоровна, пришлю, — пообещала я. — У меня к вам еще один вопрос. Вы говорили, что с детьми и усыновителями у вас работает Бурсова Роза Аркадьевна, штатный психолог. Можно мне с ней переговорить?