Я согласилась, что будущий отец – настоящее чудовище.
– А Ленка, что она?
– Ваша племянница просто молчала, как будто разговор шел о посторонней женщине. Полгода я наблюдал ее, а когда ультразвук с достаточной вероятностью показал плод мужского пола, этот, с позволения сказать, отец решил потратить на беременную деньги и перевел ее к более дорогому доктору. Наверное, решил, что ради будущего сына можно и не скупиться.
– Так и не знаете, где она жила?
– Нет, хотя один раз видел ее выходящей из пансиона Марго Остроумовой. Очень приличное заведение. Марго сдает комнаты только респектабельным клиентам с безупречной репутацией. Навряд ли у нее проживала молодая беременная незамужняя женщина.
Получив от доктора Арутюнова адрес безупречной Марго, я поехала прямо в пансион.
Небольшой узкий дом скорее напоминал гостиницу. И хотя над входом красовалась вывеска «Пансион «Негреско», внутри просторного холла обнаружились конторка и стойка с ключами.
Молодой человек в синей униформе тут же вскочил на ноги при виде хорошо одетой клиентки.
– Чем могу служить?
Сообщила ему, что знакомые из провинции просили найти приличное и не слишком дорогое место, где они могли бы провести пару недель.
Портье изобразил полный восторг и предложил посмотреть номера. Я согласилась. Пансион и правда выглядел респектабельным. Новые, красивые дорожки устилали небольшие коридоры. В здании всего двенадцать комнат, по шесть на этаже. При каждой небольшая ванная и туалет. Кухни нет.
– Готовить в номерах не разрешается, – пояснил портье. – Желающие могут питаться за отдельную плату в нашем ресторане. Подаем завтрак, обед и ужин. Впрочем, в комнатах есть холодильники, и не возбраняется пользоваться электрическим чайником. Мебель, если собираетесь жить больше трех месяцев, поставим какую хотите. На меньший срок – стандартная меблировка: кровать, стол, шкаф, два стула, кресло, торшер, телевизор и ночной столик.
К тому же «Негреско» располагал прачечной, парикмахерской, газетным киоском и автоматами по продаже сигарет и пепси-колы.
Услышав цену, я подняла брови: конечно, «Националь» обойдется дороже, но для заштатного пансиона безбожно дорого.
– Одно время здесь проживала моя знакомая из Украины, ожидавшая ребенка, ей посоветовали «Негреско» как тихое и приличное место.
Портье разулыбался.
– Помню, помню. Лена! Очень милая дама, жаль, что судьба приготовила такое тяжкое испытание.
– Какое испытание?
– Потерю мужа, естественно! Забыли, что ваша подруга осталась вдовой с нерожденным ребенком? Хорошо хоть, брат покойного мужа Лену поддерживал. Приезжал часто, раза три в неделю.
– А как он выглядел?
– Брат? Приятный мужчина, лет сорока пяти и…
– Семен, – раздалось за спиной, – пройди вниз к конторке, там ждут посетители.
Судя по тому, с какой скоростью портье ретировался, передо мной стояла хозяйка – Марго Остроумова. Стройной, сухопарой даме наверняка исполнилось шестьдесят, но выглядела она превосходно. Аккуратная модная стрижка, деловой твидовый костюм, на губах дежурная улыбка, а в глазах весь холод Антарктики.
– Желаете снять комнату?
Я вновь исполнила песню о знакомых из провинции. Марго не поверила ни одному слову, это было заметно по ее улыбке. Тем не менее хозяйка любезно сообщила:
– Номер следует зарезервировать за месяц. Предоплата 25 процентов. Если хотите, сейчас оформим заказ.
Я покорно пошла за ней на первый этаж. Хозяйка, быстро и ловко пощелкав калькулятором, выписала счет и аккуратно убрала полученную сумму в сейф.
– Вы знали Лену? – осведомилась Марго вежливо.
– Да, и очень хорошо!
– Приятная дама. Жаль только, что на ее долю выпало столько испытаний. А кто родился?
– Мальчик, – вдохновенно соврала я, – крупный и здоровый, прелесть, а не ребенок.
Марго с треском захлопнула дверцу сейфа и спросила:
– Вы найдете выход?
Вопрос звучал почти нагло, двери находились в двух шагах от нас. Мило улыбаясь, я отступила с поля боя и с чувством глубокого разочарования отправилась домой.
Глава 17
Во вторник около пяти часов неожиданно приехала Ева. Я сама открыла ей дверь. Девочку почти полностью скрывало длинное зимнее пальто с глубоким капюшоном.
– Ну, – бодро проговорила я, – что сегодня по французскому?
Ева молчала, потом, громко шмыгнув носом, откинула капюшон. Я остекленела. Правый глаз ребенка заплыл, превратившись в щелочку. Красное пятно под ним начинало угрожающе темнеть, обещая через несколько часов превратиться в отвратительный синяк.
– Детка, – еле вымолвил мой язык, – детка, что случилось?
Девочку заколотило, и она безутешно заплакала, опускаясь прямо на пол. Рухнув рядом, я обняла тощенькие плечики и свирепо представила, что скажу Владимиру.
Минут через десять, успокоившись и водрузив на нос мои темные очки, Ева села пить сладкий чай. Я искренне верю в целебные свойства этого напитка. Ничего так не успокаивает разбушевавшиеся нервы, как чашечка ароматного «Липтона», желательно с пирожным или сладкой булочкой.
Слизывая варенье с липких пальцев, гостья попыталась соврать, что упала в школе с лестницы, но, наткнувшись на свирепый взгляд, решила рассказать правду.
Придя из гимназии, села делать уроки, но тут вошла мать и велела сварить кашу для Юры. Страстная кулинарка, Нелли терпеть не могла готовить детское питание. Побоявшись ослушаться, девочка побежала на кухню. Нелли уже была там с ополовиненной бутылкой коньяка. Увидев, что дочь хочет насыпать крупу в еще сравнительно холодное, а не в кипящее молоко, женщина взбесилась от злости, схватила кастрюльку за длинную ручку и треснула ребенка по лицу. Молоко, по счастью холодное, вылилось на Еву, глаз моментально закрылся.
Всегда покорная и боязливая, дочь на этот раз проявила непослушание. Удостоверившись, что Нелли заснула на диване, девочка убежала из дома.
– Не надо бы все вам рассказывать, но идти-то мне больше некуда. Папа уехал на конгресс стоматологов в Питер. Мама, когда его нет дома больше чем один день, всегда напивается. А как напьется, начинает драться. Она и раньше меня била по рукам или по щекам, но не очень сильно, так больно стукнула в первый раз.
Печальный рассказ прервал звонок в дверь. Это явился Казимир с большой коробкой. Он немедленно потребовал Маню. Сказав ему, что Маруська сейчас придет из лицея, я налила художнику чай, но не успел он отхлебнуть и глоток, как в гостиную, словно торнадо, ворвалась Машка.
Казик вскочил и раскрыл коробку. Внутри лежало ярко-синее платье.
– Вот, – вскричал портретист, – померяйте, и немедленно приступим. Где животные?
В гостиной все завертелось колесом. Работу нашли каждому члену семьи. Зайка и Кешка приволокли с кухни любимое вольтеровское кресло кухарки, Наташка набросила на него золотистую парчовую накидку, служившую занавесом во время домашних спектаклей.
На этот своеобразный трон персидской царевны усадили Маню в платье, обтягивающем ее, как перчатка. Русые волосы девочки Казик завязал синей лентой. Справа и слева от Мани, словно сфинксы, застыли Снап и Банди. Ротвейлер в жемчужном ожерелье, пит – с серебряной цепочкой и круглым медальоном. На спинке кресла возлежали кошки в гранатовых бусах. На руках Машка держала Жюли с изумрудной подвеской в челке. У ног девочки Новицкий хотел положить мопса.
Но здесь вышла заминка. Портретист никак не мог подобрать достойное украшение для Хучика. В гостиную приволокли весь наш золотой запас. Больше всего Федору Ивановичу подходила крупная сапфировая брошь. Но мы не могли сообразить, как прикрепить ее на жирненькую грудку мопсика. В конце концов ему повязали на шею белую ленту и прицепили на нее выбранное украшение. Портретная композиция впечатляла диким великолепием.
– Апофигей, – прошептал Аркадий, глядя, как Новицкий добивается от Маруси нужного поворота головы.
Наконец необходимый ракурс нашелся, и из большой сумки появился профессиональный фотоаппарат со вспышкой.
Казик умело защелкал кнопками. Сделав штук пятнадцать кадров, он удовлетворенно хмыкнул и велел всем разоблачаться.
– Я больше не нужна вам? – разочарованно протянула Маня, приготовившаяся и дальше изображать принцессу.
Художник, улыбнувшись, подошел к ней.
– Дорогая, вы нам всегда будете нужны.
И он поднес к губам ее не очень чистую руку с обломанными ноготками. Маня, которой впервые поцеловали руку, как взрослой, моментально стала цвета борща. Ева не сдержала завистливого вздоха.
– Приятно видеть картину безоблачного семейного уюта, – проговорил неожиданно вошедший в гостиную Левка.
Складывавший сумку Казик напрягся. Левка заметил медленно краснеющую шею художника и успокаивающе сказал:
– Да не стану я бросаться предметами, мы же интеллигентные люди, к тому же почти родственники, – и он улыбнулся с видом довольной гиены.
– Да не стану я бросаться предметами, мы же интеллигентные люди, к тому же почти родственники, – и он улыбнулся с видом довольной гиены.
Тактичная Маруся ухватила Еву за руку и поволокла девочку к себе. Зайка беззвучно испарилась, Аркашка боком выскочил из комнаты, Наталье понадобилось срочно отдать какие-то распоряжения кухарке. Казик быстро собрался и унесся домой. В гостиной остались двое – я и Левка.
Старший Арцеулов выглядел довольным, даже счастливым.
– Послезавтра покидаю Москву и улетаю в Ялту.
Мысленно я вздохнула. Слава богу, значит, Казик сможет запросто к нам заглядывать. Но любопытство всегда вело меня по жизни, и на этот раз я не удержалась:
– Левушка, а что будешь делать с деньгами, вырученными за Соньку?
Мужчина оживился.
– Перевел сумму на карточку. В Ялте куплю однокомнатную квартиру в престижном районе и…
– Уедешь туда жить?
– Оставить родительские пятикомнатные хоромы Генке и Катьке? Нет уж, я с дерева головой об асфальт не падал. Квартирку буду сдавать. Знаешь, сколько сейчас в Ялте платят за приличное жилье?
Я кивнула.
– А на вырученные денежки, – продолжал мечтать Левка, – стану жить красиво. Больше никакого репетиторства, никаких глупых детей и капризных родителей, желающих за свои паршивые десять долларов выпить из жил бедного преподавателя всю кровь. Нет уж, баста, хватит! Отчитал четыре часа в неделю – и домой. Возьмусь переводить что-нибудь для издательства. Красота! Вот только думаю, не продешевил ли с деньгами? Может, следовало мадам сначала взвесить, а потом продать, назначив сумму за килограмм, как за барана!
И он оглушительно заржал, обнажив не слишком белые зубы, похожие на клыки старой собаки. Мне стало противно, пришлось подойти к окну, чтобы не видеть веселящегося Левку.
Тут в комнату с топотом ворвалась Маня.
– Мамусечка, – заорала дочь с порога, – ты видела Евин глаз?!
Бог мой, совсем забыла про бедного ребенка.
– Как она посмела, – вопила Маруся, – как могла? Евка обязана подать в суд. Существует, в конце концов, Декларация прав ребенка, или как она там еще называется. Пойду у Кешки узнаю. Пусть представляет Евкины интересы. Мамусечка, как думаешь, он попросит у меня гонорар за консультацию?
– Мне кажется, если, въезжая на мотороллере в гараж, ты не будешь каждый раз врезаться в его «Вольво», этого уже хватит. Пообещай. Думаю, адвокат удовлетворится.
Манька повернулась на каблуках и понеслась к брату, я же схватилась за телефон.
Трубка пищала и пищала, давая понять, что дома никого нет, но я была упорной и примерно после тридцатого гудка услышала хриплое «алло».
– Нелли, это Даша, мне нужно срочно с вами встретиться.
– Но не сейчас же, – произнесла женщина сонным голосом, – кто же ходит в гости в семь утра.
– Сейчас девятнадцать часов вечера.
Нелли замолчала. В трубке послышался истошный детский визг, потом короткие гудки. Велев Машке никуда не отпускать Еву и приказав Ирке приготовить для нее комнату, я влезла в «Пежо» и понеслась на улицу Усиевича.
Я упорно звонила, но дверь никто не открывал. Палец заболел от долгого нажатия на кнопку. Минут через десять я принялась колотить дверь ногой, оставляя на полировке царапины. Наконец в замочной скважине что-то зашуршало, и дверь приоткрылась. Я распахнула ее пошире и сбила с ног глупо улыбающуюся Нелли. Женщина плюхнулась посреди холла на задницу. Халат распахнут, волосы торчат, как у ежа на свадьбе. Из глубин квартиры несся отчаянный детский плач, похожий на хрип.
Переступив через упавшую бабу, я двинулась на поиски мальчика. Юра обнаружился сидящим на кухонном полу. Его хорошенькая голубенькая пижамка с веселым Микки-Маусом промокла насквозь и пахла соответственно. Памперс – отличная вещь, но если писать и какать в него целый день, в конце концов все начинает просачиваться наружу, весь дневной запас. Это, очевидно, и произошло с бедным малышом, к тому же он явно хотел есть. Судя по рассказу сестры, убежавшей из дома около двух, она не успела покормить брата. А сейчас стрелка часов неумолимо подбиралась к восьми.
Увидев меня, мальчик разом замолчал. Я взяла его и на вытянутых руках оттащила в ванную. Здесь я долго приводила его в порядок: мыла, обсыпала красную попку тальком, надевала чистый комбинезончик. Наконец Юра приобрел приличный вид. Теперь следовало накормить малыша.
На кухне я полезла в гигантский шкаф около входа и обнаружила там горы специй. Никогда не думала, что, кроме красного и черного перца, существует еще зеленый и белый. Десятки баночек с незнакомыми названиями переполняли полки.
Детское питание нашлось под окном. Я достала коробку с кашей, точно такой же, как у Вани и Ани, и принялась греть молоко. Увидев тарелочку с готовой едой, Юра снова заорал. Я подула на ложку и засунула ее в открытый в гневном вопле ротик. Мальчик моментально замолчал, сглотнул и раскрыл рот, как голодный птенец. Я засмеялась и поднесла следующую порцию. Минут через десять он заснул прямо в стульчике. Я отнесла его в кроватку и пошла смотреть, что поделывает мамаша.
Нелли по-прежнему лежала у двери, свернувшись калачиком. Запах стоял как в винном погребе. Но я знала, что делать. В моей разнообразной семейной жизни существовал короткий период общения с алкоголиком, и поэтому, присев, я начала энергично растирать негодяйке уши. Через несколько секунд та открыла глаза и попыталась сесть. Еще через минуту смогла добраться до ванной. Тут ей был незамедлительно поднесен стакан воды с марганцовкой. Женщина машинально выпила, и ее тут же стошнило. Пытка марганцовкой продолжалась до тех пор, пока пьянчужку не вывернуло наизнанку. Затем я запихнула алкоголичку в ванну и, не обращая внимания на вопли, включила ледяную воду. Короче говоря, где-то около девяти Нелли в почти нормальном состоянии восседала на кухне и пила очень крепкий и необыкновенно сладкий кофе.
– И часто так напиваешься?
– Я вообще не пью! – возмутилась женщина. – Просто утром съела кусок готовой пиццы и отравилась.
Мне стало смешно.
– Пицца с начинкой из коньяка? – мой палец уперся в пустую бутылку «Реми Мартен».
– Какое тебе дело до моей частной жизни? – пошла в атаку жена стоматолога. – Много понимаешь, язва.
– До тебя и правда дела нет. Детей жаль. Избитая Ева, теперь чуть не умерший от голода малыш. А если бы сегодня никто не приехал? Когда появится Владимир? И где домработница?
Тут мы сообразили, что стихийно перешли на «ты», и замолчали. Через секунду Нелли проговорила:
– Наверное, смешно «выкать» человеку, которого находишь на полу в таком состоянии, да? Владимир приедет завтра, а Люде я дала выходной. Хотелось отдохнуть спокойно.
– Ну, уж и оттянулась, на полную катушку.
Нелли стукнула кружкой о стол и закричала:
– Твое какое дело, может, вообще подохнуть хочу!
Голос женщины, сорвавшись, перешел на визг, и крупные слезы покатились из глаз. Но алкоголики любят вызывать к себе жалость и желание напиться, как правило, объясняют жестокостью окружающих. Поэтому я спокойно закурила и, дав истеричке проораться, заметила:
– Будешь хамить, расскажу Владимиру, в каком состоянии нашла его супругу. Боюсь, что после этого тебе не придется долго именоваться его женой.
Нелли истерически засмеялась.
– Да не знаешь ты ничего. Владимир никогда меня не бросит. Твоя правда, он меня терпеть не может, при каждом удобном случае из дома убегает, и баб у него навалом. Думаешь, не знаю? Но все равно, развестись Владимир не сможет никогда, понимаешь? Будем мучить друг друга до смерти, пока тапки не отбросим.
– Почему?
Нелли жадно поглядела на полную бутылку коньяка, стоявшую в углу кухни. Ладно, налью ей маленькую дозу, болтливее станет. И правда, после принятия «лекарства» женщина порозовела и потянулась к пачке сигарет. Я демонстративно убрала коньяк в шкафчик и повторила:
– Почему?
– По условиям завещания.
– Как это?
– Ох, долго рассказывать. Отец Владимира и его мать родили в браке только одного здорового ребенка. Остальные дети умерли в раннем возрасте от разнообразных болячек. Наверное, поэтому у отца Владимира поехала крыша. Он поставил условие: в нашем браке должно быть как минимум двое детей, причем желательно, чтобы хоть один из них – мальчик. Если брак будет бесплодным, все собранные им коллекции отойдут музеям. Не будет сына – музеи получат половину. К тому же родители Владимира так меня ненавидели, что запретили ему в свое время даже думать о союзе со мной.
Нелли вздохнула, потом сварила нам еще кофе. Дальнейший ее рассказ служил хорошей иллюстрацией того, как далеко может зайти родительская любовь и как просто ей превратиться в ненависть.
Оказывается, Нелли – дочь бывшего друга Петра Павловича, отца Владимира. Одно время семьи тесно дружили, проводили вместе летний отдых, часто ходили друг к другу в гости. Подружились и дети. Но потом, когда Нелли исполнилось семнадцать, неразлучные приятели разругались в пух и прах, обвиняя друг друга во всех смертных грехах. Связь прервалась. Новоявленные Монтекки и Капулетти перестали даже разговаривать между собой. Но дети уже успели полюбить друг друга. Три года Владимир уламывал родителей дать согласие на свадьбу, и, лишь когда пригрозил самоубийством, Петр Павлович и Элеонора Сергеевна дрогнули.