Брендс не знал, сколько провел времени в этой компании. Пару часов или пару минут – результат был один: головная боль от скрипучего старческого голоса. Страх, что эта старуха сможет затмить его величайшее творение, улетучился, стоило ему лишь взглянуть на нее. Осталась только усталость от проделанного пути и необоснованных тревог. Он пожелал старухе здоровья и спустился вниз.
Толстая женщина потчевала Гарольда свежеиспеченными пирогами и молотым кофе.
– Надеюсь, мама не очень утомила вас? – поинтересовалась она. Брендс покачал головой. – Ваш друг сказал, что вы писатель, но почему именно история нашей семьи? По-моему, в ней нет ничего примечательного.
Брендс сел за стол, взял предложенный кофе.
– Ваша мать никогда не рассказывала о том, кем был ее отец?
– В детстве нет. Лишь когда родилась Долорес, моя дочь, и стала поражать своими рисунками, мать сказала, что в ней, должно быть, проявился талант прадеда.
Брендс вздрогнул. Снова напряжение. Снова часы, отсчитывающие шаги до краха его тщеславия.
– А ваша дочь… Долорес… Я могу с ней встретиться?
Женщина смерила Брендса каким-то странным взглядом, словно он попытался разузнать что-то сокровенное для нее.
– Я даже не знаю… – она засуетилась, вспомнив о готовящихся пирогах – всего лишь повод, чтобы не смотреть Брендсу в глаза. Но история, казалось, сама рвется из ее рта. Девочка. Живопись. Мечты о славе. Внебрачная беременность. Аборт. Неудачный брак… – Она всегда куда-то бежала, словно боялась не успеть, – сказал женщина, подливая Брендсу кофе. – То рисовала, не выходя неделями из своей комнаты, то пропадала на пару месяцев, польстившись на обещания очередного проходимца сделать ее знаменитой. Ее беда в том, что она всегда хотела чего-то большего. Понимаете? – Брендс кивнул, украдкой взглянул на Гарольда, словно тот знал его историю и мог заметить сходство. – Вот такая вот она была, – сказала мать Долорес, усаживаясь за стол. – Ни дня покоя. Ни дня отдыха.
– Почему вы говорите о ней в прошедшем времени? – спросил Брендс.
– Потому что надеюсь, что все это осталось в прошлом. Новый муж Долорес любит ее, и, надеюсь, она любит его. Я рада видеть, что она наконец-то счастлива, а все эти картины – они причиняли лишь боль и страдания. Понимаете, почему я не хочу, чтобы вы встречались с ней и напоминали ей о ее прошлом?
– Понимаю.
Брендс допил кофе и попрощался.
– Какого черта ты делаешь?! – возмутился Гарольд, садясь в машину.
– Не стоит портить человеку жизнь.
– Себила никогда не простит тебе подобного благодушия.
– Мы едем обратно, – отрезал Брендс.
«Паккард» затарахтел, заглушая брань Гарольда.
Глава вторая
Закусочная «Обеды у Пита» славилась вовсе не своими горячими блюдами. Будь это единственным средством заработка Питера Самерсхеда, он бы давно разорился, отказался от пары любовниц, перестал обеспечивать жену с тремя детьми и подался в Техас ловить змей, втайне надеясь, что одна из них, впрыснув в его кровь яд, прекратит его бесполезные потуги в этом мире. Синяя вывеска с золотыми буквами над парадным входом радовала глаз своей новизной. Пит сменил ее пару месяцев назад, заменив старую, но куда более выгодную «Напитки погорячее». В тот день, решив, что жизни его пришел конец, он жутко напился и до полусмерти избил одну из своих постоянных любовниц, затем отправился домой и проделал то же самое с женой. Располневшая, с вечно сальными волосами и коровьим взглядом, она годилась лишь для того, чтобы рожать детей да готовить. Пит как раз собирался объяснить это жене, когда в дверь его дома постучали. Пит замер: правая рука с засохшими на ней брызгами крови занесена для удара, левая сдавливает шею жены. Стук повторился – настойчивый, не терпящий отлагательств. Стук в третьем часу ночи. Пит открыл дверь.
Полиция. Три пары холодных глаз, способных охладить любое пламя ненависти. Так, по крайней мере, показалось Питу. Он молча оделся и вышел. Сел в машину. Двое широкоплечих ребят по бокам, один за рулем.
– Я уже упразднил свое питейное заведение, – буркнул Пит, но ему никто не ответил.
Мотор урчал, дорога шумела под колесами.
– Вылезай.
Он подчинился. Сердце екнуло, желудок неприятно сжался. Он знал этот дом. Эту лестницу. Эту дверь. Вирджиния Хайлок – любовница, от которой он ушел сегодня в первом часу ночи, оставив ее собирать выбитые зубы и глотать кровавые сопли. Она лежала на полу, раскинув руки. Ее невидящие глаза смотрели куда-то в потолок. Височная кость была проломлена. Под затылком лужица крови. Светлые волосы спутаны, обнажая уродливую рану в черепе. Соседка, которая, слышала ссору Питера и Вирджинии, бросала в его сторону опасливые взгляды.
– Где орудие убийства, мистер Самерсхед? – спросил лейтенант. Пит не ответил. Узкие губы лейтенанта дрогнули, пытаясь скрыть довольную улыбку. – Уверен, что если обыскать ваш дом, то мы найдем то, что ищем.
Пит почему-то тоже был уверен в этом. Нет, он не убивал Вирджинию. Он знал это, и лейтенант, похоже, знал, но кому до этого было дело, кроме самой Вирджинии? Хотя ей, похоже, тоже было уже все равно.
– Жизнь странная штука, мистер Самерсхед, – лейтенант вывел Пита на улицу и сказал, что с этого дня он либо будет работать на него, либо отправится в тюрьму.
Так Пит стал главным продавцом алкогольной продукции в городе. И шел бы к дьяволу сухой закон!
– И знаешь, что Пит? – сказал напоследок лейтенант. – Сарай не самое лучшее место для того, чтобы спрятать орудие убийства.
Никто не вызвался подвезти Пита. Он шел пешком по ночным улицам, размышляя об очередном повороте, который сделала жизнь. Лейтенант Бизли, Вирджиния… Пит зашел в сарай. Пыльный «Форд», пустые бочки из-под пива, верстак… Тяжелый молоток лежал среди прочих инструментов. На его железной поверхности запеклась кровь и прилипли светлые волосы Вирджинии. Пит сел в машину, доехал до ближайшего моста и выбросил молоток в реку. Вернулся домой. Вымыл руки. Толстуха-жена сидела за кухонным столом, искоса поглядывая в его сторону. Пит налил себе выпить, а когда алкоголь согрел тело и успокоил нервы, отвел жену в спальню… Через месяц он узнал, что скоро в четвертый раз станет отцом, а еще через два месяца деньги потекли рекой, и он смог завести пару новых любовниц, с которыми снова поверил, что жизнь наладится.
Дэнни. Питу нравилось слушать, как этот парень рассказывает о Джо Оливере, Томе Брауне, Джелли Мортоне. Музыка юга. Кабаре «Роял Гарденс». Девочки. Гангстеры. И неумолкающий джаз!
– Ты самый веселый парень из всех, кого я знаю! – заявил Пит.
– Ну, раз так, тогда налей мне выпить, приятель.
– Черт, Дэнни! – Пит настороженно огляделся по сторонам. – Ты же знаешь правила, раньше десяти никакого спиртного.
– Я не заслужил исключения?
– Кофе с коньяком пойдет?
– Ну, кофе, так кофе! – Дэнни закурил. Пальцы, казалось, все еще пахнут Ивоной.
– Был с женщиной? – спросил Пит.
– Все-то ты знаешь.
– У тебя лицо сияет.
– Был за городом.
– С миссис Лерой?
– Ее муж купил отличный автомобиль, скажу я тебе.
Пит помрачнел.
– Не связывайся с этой стервой, Дэнни.
– Кто тебе сказал…
– Перестань!
– Хорошо. Что не так?
– Все не так. Сама эта сука не так. Поверь мне. Она пустит тебе кровь и даже глазом не моргнет.
– Разбитое сердце мне не грозит, дружище.
– А кто говорит о разбитом сердце?
– Пытаешься напугать?
– Не строй из себя гангстера. Пусть даже ты и приехал из Чикаго, здесь это ничего не значит.
Они замолчали. Ненадолго. На пару минут. А после…
После Дэнни сделал Питу предложение, изменившее всю его жизнь.
* * *Утро. «Кадиллак» завелся с третьего раза. Фредерик Лерой был хмур. Он сухо поинтересовался насчет прошлой поездки его жены за город, делая упор скорее на выносливость и комфорт новой машины, нежели на то, чем занималась жена.
– Ивона сказала, что ваша жена скоро будет рожать? – спросил он.
Дэнни согласился.
– У меня есть знакомый акушер. Думаю, он согласится принять вас, как только настанет время.
– Я не так много зарабатываю, сэр.
– Перестань. Я оплачу расходы. Считай это моим подарком новорожденному.
– Вы очень щедры.
– Пустяк.
Дэнни остановил «Кадиллак» возле городского суда. Новое здание уходило тонким шпилем в небо. Левое крыло было не достроено, и сквозь открытое окно Дэнни слышал отборную брань бригадира, разносившего на чем свет стоит ленивых рабочих.
– Чертовы судьи! – пробурчал Фредерик Лерой, забираясь на заднее сиденье.
– Проблемы, сэр?
– Ничего такого, что тебе следует знать.
– Я умею не только крутить баранку, сэр.
– Занимайся своими делами, Дэнни.
– Человек, который строит этот город, нуждается в помощниках, сэр.
– Отвези меня в головной офис и помой машину.
Фредерик закурил, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Дэн-ни улыбнулся. Настроил зеркало заднего вида так, чтобы видеть босса. Вспомнил Ивону и снова улыбнулся…
– Проблемы, сэр?
– Ничего такого, что тебе следует знать.
– Я умею не только крутить баранку, сэр.
– Занимайся своими делами, Дэнни.
– Человек, который строит этот город, нуждается в помощниках, сэр.
– Отвези меня в головной офис и помой машину.
Фредерик закурил, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Дэн-ни улыбнулся. Настроил зеркало заднего вида так, чтобы видеть босса. Вспомнил Ивону и снова улыбнулся…
На следующий день он отвез жену босса в пару дорогих магазинов, помог отнести гору покупок в машину, изображая исполнительного водителя, а затем, по дороге домой, завернул в недостроенный квартал. Начиналась вторая половина дня. Солнце палило нещадно, словно собиралось сжечь город.
– Чего ты хочешь? – спросила Ивона, когда Дэнни остановил машину в тени высокого здания, которому только предстояло стать торговым центром.
– Поговорить.
– Ты это так называешь?
– Заткнись. Что было, то было. Сейчас всего лишь разговор.
– Свинья!
– Ты успокоилась?
– Тупоголовая скотина! Дай мне только время…
– Да заткнешься ты или нет?! – Дэнни влепил ей пощечину, сдавил горло. – Знаешь, что делали с такими как ты в Чикаго? – Она не двигалась, не дышала, лишь смотрела ему в глаза своими темными, как ночь, горящими ненавистью глазами. – Сколько гостей собирается в доме твоей любовницы и как часто?
Молчание. Дэнни тряхнул ее за плечи.
– Убери от меня свои руки, – шипение, подобно змее. Еще одна пощечина.
– Сколько?
– Ты даже представить себе не можешь, что они сделают, когда я расскажу им о тебе.
– Я задал вопрос, – руки снова скользнули к покрасневшей шее.
– Много, – нет, не сломленный ответ, скорее вызов.
– И часто?
– Достаточно часто.
– Где твоя любовница достает для них спиртное?
– Они приезжают туда не пить.
– Я видел столы. Я могу достать больше и лучше.
– Себила не станет работать с тобой, – тонкие губы изогнулись в змеиной улыбке. – Ты ничтожество. Можешь рассказывать ей что угодно обо мне, для нее это не будет значить ничего!
– А для тебя?
– Ты всего лишь никчемный шофер!
– Вот как? – Дэнни прижал ее к сиденью, забрался рукой под юбку. – Хочешь заняться этим прямо здесь?
– Я убью тебя!
– Шлюха.
– Свинья!
– Знаешь, как это делали в Греции?
– Ты не посмеешь!
– Значит, знаешь, – он перевернул ее на живот, вытащил наполовину из машины и задрал к поясу юбку.
Ивона закричала.
* * *Они лежали на заднем сиденье «Кадиллака» прижавшись друг к другу. Потные, тяжело дыша, облизывая сухие губы, чувствуя металлический привкус крови.
– Ты кончила?
– Да.
Дэнни гладил ее спутавшиеся волосы.
– Знаешь, как называют женщину после подобного акта?
– Нет. Как?
– Пташка.
– Пташка? Почему именно пташка?
– Не знаю. У меня этого прежде не было.
– А ты смелый для первого раза.
Черные волосы Ивоны запутались между пальцев Дэнни.
– Извини.
– Ничего. Ты сделал мне куда больнее до этого.
– Ненавидишь меня?
– Нет.
– Что тогда?
– Ничего.
– Уже лучше, – Дэнни прижался губами к покрасневшей шее. – Ив?
– Да.
– Ты устроишь мне встречу с Себилой?
– Да.
Дэнни взял ее за подбородок, повернул лицом к себе, поцеловал в губы.
Ив ответила на поцелуй.
* * *Пит внимательно пересчитал ящики. Двадцать бутылок вторично выдержанного английского скотча бочковой крепости. Тридцать бутылок смешанных односолодовых виски. Двадцать пронумерованных бутылок коньяка «Наполеон», смешанных из спиртов белого винограда «Гранд-Шампань». Около ста бутылок кубинского рома. Сорок бутылок «Лондонского сухого» джина с добавлением корицы, апельсиновых корок, аниса и фиалковых корений. Пять бутылок бордосского красного вина урожая тысяча девятисотого года и пятнадцать бутылок амонтильядо…
– А твои новые друзья знают толк в выпивке! – подмигнул Пит.
Дэнни не ответил. Опустил брезент, скрывая от любопытных взглядов содержимое фургона, хлопнул Пита по плечу и забрался в кабину. Водитель, больше напоминавший гангстера, чем шофера, кивнул ему. Машина тронулась.
– Пит говорил, ты приехал из Чикаго? – спросил водитель.
– Да. Там играют отличный джаз. Здесь такого не услышишь.
– Что еще ты слышал в Чикаго?
– Много всякого.
– Капоне видел?
– Пару раз в «Роял-Гарденс».
– И какой он?
– Что: какой он?
– Как он выглядит?
– Зачем тебе?
– Просто проверяю.
– Среднего роста… с крепким рукопожатием.
– Удивительный человек, правда?
– Я недостаточно хорошо с ним знаком, чтобы делать какие-либо выводы.
– Я тоже, – шофер протянул руку. – Меня зовут Бруно.
– Дэнни.
– Да. Я знаю. Пит говорил… – Машина подпрыгнула на ухабе. – Знаешь, если бы не пожар, я бы тоже, возможно, жил в Чикаго. А так, после того, как огонь сожрал моего деда, бабка собрала вещи и перебралась в Калифорнию.
– Мой дед тоже погиб в пожаре шестидесятого года.
– Но, тем не менее, бабка твоя осталась.
– Да.
– А какого черта ты уехал?
– Моя жена родом из этих мест.
– Побежал за юбкой?
– Марджи обещала работу, семейный бизнес с ее отцом, а когда мы приехали, ничего кроме дома не оказалось.
– Ну так ведь всегда можно вернуться!
– Не стоит оглядываться назад, по крайней мере, до тех пор, пока можно идти вперед.
– Жена сказала?
– Нет. Слышал в какой-то песне.
* * *Себила Леон. Ивона любила и боялась ее.
– Почему не приехал твой муж?
– Я не знаю.
Они шли рука об руку по аллее, окруженные многообразием растительной жизни и пением птиц.
– Как насчет судьи?
– Не знаю. Фредерик не хочет разговаривать со мной об этом.
– Что происходит с ним?
– По-моему, он боится нас.
– Боится? Он был бы ничтожеством, если бы не мы.
– Теперь уже нет.
– Что это значит?
– Он считает, что всего добился сам.
– Так напомни ему!
– Я пыталась.
– И что?
– Боюсь, если я стану более настойчивой, то он разведется со мной.
– Разве он не хочет стать мэром?
– Думаю, развод не сильно запятнает его репутацию в этом городе.
– Тогда он умрет.
– Мне все равно, – Ивона взяла Себилу за руку. – Если его не станет, то я навсегда смогу остаться здесь, с тобой.
– Этого не будет.
– Я устала.
– Как насчет твоего водителя?
– А что водитель?
– Он молод и амбициозен.
– Он глуп и нагл.
– Я бы не сказала, что он глуп.
– Вот как?
– Мы разговаривали с ним. Не долго. Но он мне понравился.
– И что он тебе сказал?
– Сказал, что я могу доверять ему. Сказал, что может сделать намного больше, чем достать пару ящиков виски.
– Не думаю, что его стоит посвящать в наши планы.
– Не думаю, что тебе стоит скрывать от меня, что ты спишь с ним.
Щеки Ивоны залились румянцем.
– У меня не было выбора.
– У него есть друзья и желание работать.
– Он заставил меня! Он сказал, что если я не подчинюсь ему, то он расскажет моему мужу обо всем, что происходит в этом доме!
– Я не ревную тебя.
– Нет?
– Нет. Что бы он не делал с тобой, ты принадлежишь мне.
– Да.
– Всем своим телом. Всей своей душой.
– Без остатка.
– Ты убьешь его, если я попрошу тебя?
– Да.
– Ты отдашься ему, если я попрошу тебя?
– Да.
– Ты моя собственность, Ив, – Себила сжала ее лицо руками. – Встань на колени, любовь моя. – Черное платье собрало пыль. – Ты всего лишь животное, Ив.
– Я всего лишь животное.
– Грязная, четвероногая сука.
– Грязная, четвероногая сука.
– Если я приведу кобеля и захочу, чтобы ты отдалась ему, что ты сделаешь?
– Я отдамся ему.
– Если я захочу, чтобы ты до конца своих дней ходила за мной на четвереньках?
– Я буду ходить.
– Поднимись, – Себила поцеловала ее в губы. – Мне нужна твоя покорность, Ив.
– Я покорна.
– Значит, мы будем вместе.
– Навсегда?
– Пока не закончится твоя жизнь.
* * *Судья Поллак надел серый неприметный плащ, натянул на голову фетровую шляпу и вышел из дома. До полуночи оставалось полтора часа. Он не стал вызывать такси или выгонять из гаража свою машину. Излишнее внимание – вот что сейчас меньше всего было нужно Поллаку. Будь его мать жива, то она непременно гордилась бы тем, как далеко пошел ее сын. В его роду никогда не было тех, кто зарабатывал в день больше, чем сам мог бы съесть. Прадед – рыбак, злоупотребляющий алкоголем. Дед – рыбак, злоупотребляющий алкоголем. Отец – рыбак, злоупотребляющий алкоголем. Но вот сын…
С раннего детства Поллак ненавидел запах рыбы и все, что связано с рыбой. Отец напивался и сваливал на него и на мать все свои неудачи. Долги, побои, старая лодка, налоги – во всем виноваты жена и сын. Когда Поллаку было четырнадцать, его отец упал за борт во время шторма и утонул. Лодку прибило к берегу. На вырученные от продажи лодки деньги Поллак смог получить образование – шанс изменить свою жизнь. И вот теперь, в свои сорок пять лет, он был судьей растущего на глазах города. Путь этот был долгим и темным, как ночь, когда звезды, загораясь на небе, лишь сгущают сумрак. И звезд этих с каждым годом становилось все больше. И чем выше поднимался Поллак, тем темнее становилось его прошлое. Бездна, в которую он не боялся заглянуть. Тайны, с которыми жить было лучше, чем с ненавистным запахом рыбы и алкогольной отрыжкой, напоминавшей своим вкусом горечь неудач и разочарований. Поллак не был ни красив, ни умен, но он хотел во что бы то ни стало изменить свою жизнь, а иногда этого желания бывает достаточно. Нужно лишь уметь жертвовать. Нужно лишь всегда уметь делать правильный выбор, твердо знать, чего ты хочешь и идти к этому, невзирая ни на что.