Дальняя комната в доме Пита Самерсхеда…
И разверзлась Геенна огненная. И увидел Рем, как демоны в облике младенцев насилуют плачущих матерей. И услышал он крики праведников, горящих на кострах. И застлал пепел от их тел небо. И пролилась кровь Христова. И впились грешники зубами в его плоть. И не могли насытиться. И побежал Рем. Побежал прочь от этого безумия. И видел он Соломона, совершающего жертвоприношения перед богами, которым поклонялась его жена. И видел он утопленных в реке ведьм, сохранивших в себе веру в Господа и потому прощенных. И слышал он великие предсказания. И слышал голоса инквизиторов, цитирующих «Multorum querela». И видел, как умирают целые стада. И бежал по их разлагающейся плоти. И чувствовал, как смрад проникает в его тело. И зарождаются болезни. И вымирают целые города. И Ад приходит на землю. Настоящий Ад. И сорваны печати. И стучат копыта всадников, спешащих за его душой. И закричал Рем. Упал на колени и начал молиться. И расступились чары. И увидел он райские кущи. Бескрайние сады и женщин, зовущих его. И солнце согрело его дрожащую плоть. И душа расцвела в чудесных объятьях. И отдался он этим ласкам. И растаял в сладостных поцелуях. И не пожелал возвращаться…
– Очнись, святоша.
Женщина, слуга дьявола в доме Пита Самерсхеда. Она стояла над ним, а он – служитель бога, валялся у нее в ногах.
– Что это было? – прошептал Рем, пытаясь подняться.
– Ты кончил.
Рем смотрел на картины. Его лицо. Он был уверен, что оно где-то там. Скрыто грудой мазков и красок. И он проклят, отныне и присно, и во веки веков… Черт бы его побрал!
Он собрал свои вещи и покинул комнату.
– Выпей, – Брендс протянул ему стакан. Скотч протрезвил рассудок. Помог собраться.
– У меня нет слов, – прошептал Рем. Никогда прежде он не чувствовал в себе столько веры. Никогда прежде он не был так счастлив. – Я хочу испытать это снова, мистер Брендс. Вы говорили, что есть дом.
– Боюсь, тебе еще рано приходить туда.
– Я подготовлюсь.
– Не торопись.
– Ради этого я готов ждать всю свою жизнь, мистер Брендс…
* * *Себила. Она вошла в жизнь Джейкоба, когда ему исполнилось двадцать пять. Молодая, сочная, страстная и безумно красивая. Они отдавались друг другу везде, где была возможность: в лифте, на лестнице, в офисе… Минутные вспышки страсти и новое томительное ожидание. Месяц, второй, третий… Это не было любовью, нет. Всего лишь страсть, которая намного сильнее любви.
– У нас будет ребенок, Джейкоб, – она сказала это до того, как он снова сорвал с нее одежду и овладел ее телом. Холодный душ, и страсть шипит, шипит…
– Кто ты? – он отступил назад. Трезвые мысли. Здравый рассудок.
– Кто я? – Нет, она не боялась его. – Думаю, ты не захочешь этого знать. – Детство. Странные истории… Дом. Картины… Джейкоб вырос вдали от этого. – Я выбрала тебя еще до твоего рождения, мой мальчик. – Себила. Почему его бабка в бреду всегда шептала это имя? Почему он не думал об этом прежде? – Ты всего лишь игрушка, Джейкоб.
– Чего ты хочешь?
– Того же, что и все.
– Ты не все.
– Я просто люблю своих детей, Джейкоб.
– Кто ты, черт возьми?! – он схватил ее за плечи. Встряхнул. Еще раз и еще… Мир вздрогнул. Изменился. Стал другим: чужим, враждебным.
– Мой маленький Самаэль, – ворковала женщина. – Мой первый муж. Отец моих детей…
Джейкоб чувствовал, как время поворачивает вспять, как проносит его сквозь столетия дикий, и дикий, безудержный ветер срывает с его костей плоть, дарует новую и снова срывает. Сотни перерождений. Тысячи лиц перед глазами. И боль. Океаны боли. Древняя линия крови, которая ведет его к истокам. Древние города. Древние люди. Древний род. Самаэль! Джейкоб пошатнулся, привыкая к новому телу. Десятки наложниц окружили его. Смуглые, черные, белые, как далекие звезды. Но лишь одна была мила сердцу. Она танцевала перед ним, извиваясь, словно змея. Дикая, необузданная. Ее невозможно завоевать. Невозможно подчинить. Она как сердце влюбленного, которое покоряется лишь однажды. И Джейкоб чувствует, как дрожит Самаэль, предвкушая тот миг, когда губы коснутся этого тела, когда он сможет овладеть им. Богиня! Они лежат в постели, и мир вокруг сходит с ума. И оживают тени. И извиваясь, ползут к влюбленным. И отдаются им наложницы. И отдают им своих детей, дабы могли они утолить их кровью свою жаждущую страсть. И Ад открывает свои врата…
* * *Джейкоб очнулся на полу. Мокрый, бледный. Дэнни Маккейн. Он возвышался над ним, наблюдая за его пробуждением.
– Я видел Ад, – прошептал Джейкоб.
– Ты видел то, что ты видел. – Старик бросил на пол окурок, затушил ногой. – Поднимайся. Негоже моему внуку валяться в ногах. Даже в моих.
Он отвел его в дальнюю часть офиса, туда, где шум вечеринки был почти не слышен, а тени господствовали в объятиях мрака, потешаясь над трусливо отступившим светом. Дверь. Темная, лишенная красок. Такая же, как десятки других дверей. Офис. Ночь за окном. Стол. Пара стульев. Женщина и мужчина. Стоны, тяжелое дыхание.
– Будь осторожен, Лаялс, – говорит женщина, Себила. – Теперь внутри меня есть еще одна жизнь. Еще одна. Еще…
– Черт! – Джейкоб закрыл дверь. Замок щелкнул неестественно громко. – Черт!
– Не бойся, – старик достал сигарету. Прикурил. Его морщинистое лицо на мгновение восстало из мрака и снова погрузилось в темноту. – Думаю, она и так знает, что мы здесь. Думаю, она хотела, чтобы мы были здесь. Чтобы видели…
– Чертова сука.
– Хуже, Джейкоб. Намного хуже. – И уже после. В кабинете Старика. После долгой истории семьи Маккейнов и дома семьи Леон. – Мы должны остановить это, Джейкоб. – Молчание. – Мы должны остановить ее, внук.
– Она сказала, что ждет от меня ребенка.
– Она заберет у тебя твою жизнь, Джейкоб. Твою власть, твое будущее.
– Не знаю смогу ли я…
– Ты должен, Джейкоб.
– Дядя Билли знает об этом?
– Дядя Билли нашел человека, который поможет тебе.
– А Лаялс? Как быть с ним?
– Он такая же пешка, как и мы.
– Я хочу, чтобы он умер.
– Ты должен простить его.
– Нет.
– Он нужен нам, Джейкоб.
– Он против нас.
– Думаю, я смогу это исправить.
– А если нет?
– Тогда ты его убьешь.
– Я убью его в любом случае.
– Именно этого она от тебя и ждет. Твой крах. Твою потерю контроля над собой. Разве ты не видишь? Она играет с тобой. Она играет со всеми нами.
– Тогда я убью ее.
– Но только не своими руками, Джейкоб.
– Мне придется ждать?
– Да.
– Хорошо. Я буду ждать.
* * *Роды. Рем подготовился к ним с тщательностью опытного экзорцис-та. Он осмотрел дом, куда должны были привезти Себилу. Заглянул в каждый уголок, исследовал каждую щелочку. Даже бригаду рабочих, которая должна была построить этот дом, он набирал сам, беседуя с каждым из них и неустанно наблюдая за процессом строительства. Из мебели он ограничился небольшой кроватью и парой стульев. Все пороги в доме были залиты бетоном, превратившись в монолиты. Не осталось ничего подозрительного, о чем Рем бы не знал. Исповедь. За день до положенного срока, Рем покаялся во всех своих грехах, а перед тем как лечь спать, принял большую дозу снотворного, дабы не оскверниться во сне…
Утро. Рем, Лаялс, Билли Брендс, Дэнни и Джейкоб Маккейн. Дом художника. Натертый до блеска пол скрипит под ногами. Комната Себилы Леон. Женщина. Никогда прежде она не была так слаба.
– Что вам нужно? – она лежала в кровати, укрывшись одеялом. – Я спрашиваю, что вам нужно?! – она закричала, когда Лаялс сбросил одеяло на пол. Большой, надувшийся живот пульсировал, словно внутри кипели тысячи адских котлов в ожидании грешников. Лаялс отпрянул назад, испуганно уставился на Рема. Молчание.
– Берем ее! – скомандовал Дэнни. Он первым подошел к кровати. Взялся за край простыни, на которой лежала Себила. Вторым был Брендс. За ним – все остальные. Себила извивалась, кричала. Ее проклятия тонули в бесконечных коридорах и необъемных залах дома.
– Какого черта? – Дряхлая, немощная. Ивона попыталась преградить им путь. – Что вы делаете? – кричала она, пытаясь догнать их. – Что вы делаете? – Старые ноги подогнулись, и она упала. Слезы. Желтые ногти ломаются, в бессилии царапая пол. Колени кровоточат, оставляя позади себя алый шлейф.
– Господи! – прошептал Лаялс, увидев, как Ивона на четвереньках выползает из дома. Ее глаза горели безумием, а крики напоминали собачий лай.
– Жми на газ! – Брендс сдавил его плечо. – Жми же, черт бы тебя побрал!
* * *Рем окропил Себилу святой водой. Положил вокруг ее шеи епитрахиль.
– Идиоты! – шипела Себила. – Какие же вы идиоты! – боль и ненависть искажали ее покрытое потом лицо. Горели свечи. Пахло воском и ладаном.
– Я экзорцирую тебя, Себила, – начал Рем. – Больную, но возрожденную чрез святой источник крещения именем Бога, искупившего тебя своей драгоценной кровью, чтобы ты стала экзорцированным человеком.
Лаялс закрыл глаза. Безумие. Все это одно большое безумие!
– Да удалится от тебя всякое зло дьявольского обмана и всякий нечистый дух, заклинаемый тем, который придет судить живых и мертвых. Аминь.
– Аминь.
– Аминь.
– Аминь.
Ветер задул свечи: все до единой. Тени поползли к постели роженицы. Обняли ее.
– Бог милосердия, допускающий по милости щедрот своих претерпеть порчу тем, кого ты любишь, кого ты в любви принимаешь, для исправления наказуешь; тебя призываем мы…
Комната менялась. Становилась другой. Она уносила собравшихся в ней людей в другой мир, в другую реальность. Туда, где солнце было алым от крови, и высушенный жарой красный песок уходил за горизонт своими бесчисленными барханами.
– Смилуйся, Господи, над нашими воздыханиями; смилуйся, над слезами этого больного, полного веры в твое милосердие. Допусти его к таинству примирения с тобой чрез Христа, нашего Господа. Аминь.
– Аминь.
– Аминь.
– Аминь.
Они шли вперед. Шли по этой бесконечной пустыне смерти и безмолвия, и черный ворон кружил над ними.
– Проклятый Дьявол, признай свой приговор, воздай честь Богу правому и живому, воздай честь Господу Иисусу Христу и отойди от этой рабы Божьей со своими кознями, от слуги Бога, искупленного Господом нашим Иисусом Христом, его драгоценной кровью…
Молитвы. Никто не помнил уже о Себиле. Были только они и их собственные судьбы, жизни, грехи. Они ждали их на кроваво-красной горе старыми высушенными на солнце крестами. И голос Рема, читающий страсти Господни, звучал как приговор. И ворон летал в небе. И гвозди стучали, готовые пронзить плоть, расщепив дерево…
* * *Никто не знал, сколько прошло времени. Может быть час. Может быть пара дней. Они очнулись в темной комнате, пропахшей потом и испражнениями. Себилы не было. Лишь только ребенок. Мальчик. Он лежал на кровати, разглядывая столпившихся над ним мужчин. Джейкоб взял его на руки.
– Что ты делаешь? – попытался остановить его Дэнни.
– Это мой сын, дед.
– Рем?
– Я не знаю, мистер Маккейн. По-моему, это всего лишь ребенок.
Они вышли на улицу. День был жарким. Яркое солнце слепило глаза.
– Вот тебе еще одна история, Билли, – сказал Маккейн старому другу.
– Надеюсь, последняя, – Брендс прищурился, вглядываясь в синее небо. – Надеюсь, последняя…
Часть шестая
Глава первая
Кэтрин Розенталь. Линден выглянул в коридор. Тишина. Пара дежурных ламп. Тени… Долгая ночь… Линден закрыл за собой дверь. Повернул ключ. Теперь его никто не побеспокоит. Он достал из кармана кусок скотча, подошел к кровати и заклеил женщине рот. Кэтрин открыла глаза. Что-то промычала, увидев Линдена. Он облизал ей щеку. Проверил ремни на ее руках и лодыжках. Смазал вазелином руки и запустил их между ее ног.
– Тихо. Тихо, – шептал он. – Тебе же нравится. Я знаю, что тебе нравится.
Кэтрин не двигалась. Толстое лицо санитара покрылось потом. Он изучал ее тело, ковырялся в нем, как когда-то это делал Фрэнк – муж Кэтрин. Глубже и глубже, умоляя позволить воплотить его извращенные желания в жизнь. А их сын, Томас, спал в соседней комнате.
– Расслабься, – говорил Фрэнк. – Еще совсем чуть-чуть…
Этот ублюдок всегда считал себя хорошим любовником. Толстый, с вечной одышкой и похотливым взглядом. Он требовал от Кэтрин страсти и самоотдачи в постели. Кэтрин не была монашкой, но Фрэнк… Ему не нужна была жена, не нужна была женщина, с которой он мог бы провести в постели ночь. Он хотел иметь свою личную куклу для удовлетворения извращенных фантазий. И это уже не был секс. Скорее что-то ненормальное. Ненатуральное до боли в кишках и рвотных позывов. Он предлагал, просил, заставлял… А потом появилась эта шлюха Эмери, и Кэтрин впервые поняла, что хочет убить кого-то. Она планировала это несколько месяцев. Узнавала подробности, обдумывала детали. Ей некуда было торопиться…
В ту ночь Фрэнк был пьян и необыкновенно разговорчив. Он строил планы на рождество и размышлял о том, в какую школу им следует отправить сына. Они поднялись наверх, в спальню, и он долго пыхтел, изучая анатомию тела жены. Затем пресытился, устал, грузно повалился на кровать. Кэтрин дождалась, когда он уснет. Спустилась на кухню, взяла нож и перерезала ему горло. Он лежал под ней, выкатив глаза, так и не осознав, что произошло: мертвый, покорный, залитый кровью, словно собственным дерьмом.
Кэтрин приняла душ. Оделась. Вызвала такси и поехала к Эмери…
Такой была ее история.
– Теперь притворись мертвой, сука, – прохрипел Линден.
Кэтрин лежала, чувствуя, что ремни больше не стягивают тело. Других чувств не было. Совсем не было. Линден повернул ее на бок, склонился к самому уху и пообещал, что в эту ночь его хватит еще на несколько раз. Кэтрин выудила из его нагрудного кармана шариковую ручку, и когда он попытался снова пристегнуть ее к кровати, воткнула ручку ему в глаз.
* * *Странный это был допрос…
– Так вы хотите сказать, что Маккейн и его брат изнасиловали вас? – спросил девушку Вест. Напуганную, промокшую под дождем, в разорванной одежде, с трясущимися руками…
– Да, – Кристин мотнула головой. – То есть, нет… Я не знаю! Они, наверное, чем-то опоили меня…
– Кто?
– Маккейн и Брэдли! – она замолчала. Закрыла глаза.
– И как именно они это сделали, мисс Ллойд?
– Я не знаю.
– Они дали вам какие-то таблетки или что-то еще?
– Нет. Они, наверное, подсыпали что-то в вино.
– Значит, вы пили только вино?
– Да.
– Много?
– Я не была пьяна, детектив!
– Хорошо. И что было потом?
– Потом?
– После того, как они дали вам что-то выпить.
– Он отвел меня в какую-то галерею.
– Кто?
– Маккейн. Он сказал, чтобы я не боялась.
– Не боялись чего?
– Заниматься с ним сексом.
– То есть вы были не против?
– Нет. Он… Мы… делали это прежде. За день до этого.
– Значит, он не принуждал вас к сексу?
– Нет. То есть… Там был кто-то еще. Понимаете? Он хотел, чтобы я сделала это не только с ним.
– Вот как? И кто это был?
– Я не знаю. Я убежала.
– То есть Маккейн отпустил вас?
– Нет. Я вырвалась. Ударила его… – Она попросила у Веста сигарету.
– Это все, мисс Ллойд?
– Нет, – ее взгляд стал каким-то заискивающим. – Я выбежала на улицу. Заблудилась. И… Я не знаю, что они мне дали, но это было ужасно!
– Они поймали вас?
– Не они, – она сжалась, уменьшилась до неестественных размеров. – Тени.
– Что, простите?
– Тени. Мне, по крайней мере, так показалось.
* * *Дальняя комната в конце темного коридора. Ночь. Поздний клиент одевается и бормочет какие-то оправдания: о своей жене, детях.
– Избавь меня от этого, – говорит Кэрри. Выглядывает в коридор. Смотрит на далекую, закрытую дверь. Клиент кашляет за спиной. Просит позволить ему выйти. Идет, боясь прикоснуться к ней, словно она прокаженная.
– Пять минут назад мы лежали в одной кровати, – напоминает Кэрри.
– Простите, – он опускает голову. Краснеет. – Мне правда очень неприятно.
– Знаешь, что? – советует Кэрри. – Сделай в следующий раз это себе рукой – и совесть в порядке, и деньги на месте.
Он смотрит на нее щенячьими глазами. Уходит.
Тишина. Кэрри одевается. Ждет.
Анта. Вместе они подходят к закрытой двери. Подбирают ключ из связки, которую Кэрри стащила вечером у охранника.
– Я хочу, чтобы ты осталась здесь, – говорит Анта.
– Но мы же договорились…
– Я должна сделать это ради Ероси. Понимаешь? – она открывает дверь. Заходит. – По-моему, просто комната…
Но час спустя…
Кэрри бежит. Страх пронизывает позвоночник. Ужас. Она слышит, как он шлепает босыми ногами по лужам за ее спиной. Крик. Дикий крик. Он вырывается из горла. Разрывает утреннюю мглу, эхом барабаня о стены домов…
Рой. Кэрри бросается ему на шею. Бормочет что-то бессвязное.
– Все хорошо, – он гладит ее волосы. – Все хорошо…
* * *Кевин. Тощая крыса схватила с его ладони кусок хлеба, отбежала на несколько шагов назад и съела.
– Что он делает? – Тэмми смотрела на Джесс. Смотрела на Ламию.
– Заводит друзей.
Крыса закончила с трапезой. Маленькие глазки вопросительно уставились на человека.
– Не уходи. Пожалуйста! – взмолился Кевин. – Нам есть о чем поговорить. Я рассказывал тебе о своей маме? О! Она пекла такие пироги с черникой, что просто пальчики оближешь… – он смущенно посмотрел на крысу. – Ну, или лапки. У тебя есть имя, дружок? А? Нет-нет, у тебя должно быть имя. Я же должен тебя как-то называть, дружок. У всех моих друзей были имена. Понимаешь?
Тэмми отошла от окна. Старый, заброшенный дом пах гнилью.
– Зачем ты мучаешь его, Джесс?
– Я всего лишь хочу понять. – Рассвет дробил тело суккуба. Преломлял стройность. – Хочу, чтобы кто-то показал мне.
– Показал что?
– Что такое любовь. Что такое страсть. Я всегда думала, что знаю. Но люди… Они очень странные. Понимаешь? Некоторым из них от тебя нужен секс. Некоторым любовь. А некоторым совсем ничего не нужно. Они не хотят тебя. И я не знаю, как это исправить. Совсем не знаю…