До самого отъезда группы он больше не выходил из номера. Над его боязней ни кто не рисковал подшучивать, помня как еще недавно, перед пропажей, пьяный Бодряков, чуть не отрезал яйца Хлысту, который неосторожно решил их проветрить в присутствии заведенного оплеухой опера. Когда Алефтина рассказала ему как Хлыст, вереща от страха, ломился в номера, прося спрятать его от Бодрякова, Сергей Иванович удовлетворенно ухмылялся – хоть его пуганул. Обратно уезжали из Стамбула на двух автобусах. Алевтина, Хлыст, Интеллигент, Толстый и еще два человека закупили столько товара, что им пришлось скидываться на отдельный автобус. Автобус Мерседес оказался груженным под самый потолок, оставляя свободным лишь небольшое пространство перед водителем. Группа из пятнадцати человек с Алевтиной как старшей поехала на Икарусе, а Бодрякова его челночная подруга попросила быть старшем на дополнительном, и ехать вместе с пьяной сворой. Как только Мерседес тронулся «свора» заскулила, и, пошарив по закромам «Родины», извлекла на свет полтора литра Русской водки.
«Быстрее бы в Москву» – затосковал Сергей Иванович и наотрез отказался пить.
Автобус набирал скорость, и уже летел как самолет, а спидометр все показывал девяносто. Это обстоятельство и стало темой дискуссии. Хлыст моментально выдвинул версию, что спидометр не работает. Его практически все поддержали, склоняясь к тому, что скорость тянет на сто двадцать, если не более.
– Более! Потому, что на спидометре – мили! – блеснул своей эрудицией Интеллигент, и многие начали трезветь.
– Эй, джигит, давай сбавляй – обратился к водителю Толстый.
Турок русского не понимал, но в душе был русским, ибо кто из русских не любит… Проезжая узкий мост, русский турок, что бы не сбавлять скорость перед впереди идущим грузовиком, пошел на его обгон. На встречу, ревя клаксонами, шла в лобовую грузовая фура.
«Ну, вот и все» – промелькнула предательская мысль, но турок заскрипел тормозами, и стараясь избежать столкновения принял в право. Груженый зад автобуса стало заносить в пропасть. Заскрипел металл ограждений моста. Сорвалась с петель и полетела в пропасть задняя дверца автобуса. Следом за ней несколько мешков с товаром. Автобус остановился.
«Слава Богу – все!»….
Трезвая группа осмотрела место своей возможной гибели и стала, как один усилено креститься. Не обращая внимания на причитания джигита, который теперь до конца жизни будет расплачиваться с нанявшей его фирмой, мужики стали решать вопрос о том, как бы не потерять основную группу, и успеть на поезд…
И опять Бодряков оказался с Хлыстом. Они вдвоем на какой-то попутке бросились догонять основной автобус. Им повезло, на границе они догнали группу, и пока все рассказывали, вместе с ними проехали на нейтралку. Потом пересели, и, на идущем в Стамбул автобусе с русскими туристами, они поехали назад к месту аварии. При выезде с нейтральной территории они попали на контроль. К Бодрякову подошел пограничник и, проверив его паспорт, заорал и завращал глазами толкая его на выход. Вместе с ним пинками выгнали Хлыста и еще одного русского таджика.
– Хана сейчас отметелят или что похуже – прошипел таджик, поправляя на голове национальную тюбетейку.
– За что – возразил его русский коллега.
– По паспорту получается, что вы все пять дней провели на нейтралке, и ни куда не проезжали, а у них на нейтральной полосе каждый день преступления – кражи, драки и другая дрянь.
Их завели в служебный корпус, а их документы положили перед толстым мужчиной в военной форме.
«Ни чего, сейчас позовут переводчиков и все объяснится» – успокаивал себя Бодряков, но на душе оставалось не спокойно.
Их поставили в ряд, и толстый начальник, что-то приговаривая стал по очереди справа на лево наносить «нарушителям» удары. Кулаком в лицо. Ногой по голени.
«По голени – это прямо по нашему» – не долго радовался профессионализму своих коллег Бодряков.
Ему, из-за его роста и нормальной комплекции досталось больше всего. Хлыста уже не били, поскольку он был худ и прозрачен. Таджик, тот и вовсе, достал из-за пазухи Коран и пробормотал, что-то об Аллахе. Ему отдали паспорт и отпустили.
«Может у меня на лице много неуместного достоинства как у генерала Карбышева» – попытался натянуть на лицо маску страха и раскаяния Бодряков, но это еще больше разозлило мучителей, и к толстяку подбежали еще двое и тоже стали «наваривать».
Но все когда-то заканчивается. Им вернули паспорта и пинками погнали на Болгарскую границу.
«Братья, Славяне!» – не зная больше от чего, от радости или прощального пинка пограничника, Сергей Иванович, словно его прадед на защите Шипки, упал на болгарскую землю с разбитыми в кровь ногами. В паспорте у Хлыста стояли черные кресты, что как сказал наш родной пограничник – аннуляция визы за воровство. Но какого же было удивление пограничника, взявшего в руки паспорт Сергея Ивановича, в котором кроме черных стояли еще и красные кресты.
– За проституцию! – оглушил он опера несправедливой обидой.
«А еще говорят восток – дело тонкое. Восток – дело ПОДЛОЕ»….
«Да, Алефтина была права, когда говорила, что эту поездку я не забуду. Брр» – Передернуло Бодряков от неприятных воспоминаний.
На это раз трубку подняла Алефтина. Узнав звонившего, женщина явно не обрадовалась, даже в голосе появились грустные нотки.
– Я тогда пропал, но и ты ко мне не приходила – попытался завязать разговор Бодряков.
– Сергей Иванович, скажите прямо, зачем Вы позвонили спустя пять лет? – в лоб задала вопрос челночница.
«А почему бы и нет?» – встречаться с ней ему особо не хотелось.
– Я просто подумал, не обидел ли я тебя чем-нибудь? – стал кружить Бодряков.
– А поконкретней нельзя? – подводила его к истинному интересу женщина.
– Да глупость, мне сон приснился, будто у нас с тобой ребенок. Я вообще в сны не верю, вот и решил еще раз в этом удостовериться – хитроумно выкрутился опер.
– Напрасно не верите, Сергей Иванович… – с какой-то болью в голосе огорошила его Алефтина.
Бодряков почувствовал, что его язык прилип к небу, и ни как не хочет разлипаться на последний вопрос.
– Да, после этой поездки я забеременела – окончательно парализовал мужчину голос Алевтины – Жалко, что этот сон Вам приснился не пять лет назад.
– Да, я, Аля! Я так рад… – Сергей Иванович ни как не мог ожидать такой быстрой развязки, и все не мог найти нужные слова – Я сейчас приеду. Можно?
Он вскочил собираясь бежать туда, где у него было единственное и дорогое в жизни – его ребенок.
– А зачем? – ледяным душем охладил его отцовский порыв голос Алевтины.
– Ребенка хочу увидеть. Кто это? Мальчик или…
– Или – подсказала мать.
– Девочка! – еще больше обрадовался новоявленный отец.
– Или – приговором прозвучал голос Алевтины
– Не понял, как это или?
– Я родила пятидесяти килограммовый мешок с джинсой – с давней не заживающей раной в голосе произнесла женщина.
– Да хватит ерундить – обиделся в своих лучших отцовских чувствах оперативник.
– Выкидыш у меня был в Турции через месяц – почти шепотом пронеслась в трубке страшная реальность…
Короткие гудки в трубке напоминали о необходимости ее положить.
«Ну, что, наверное, дальнейшие поиски смешны. Звонок моей совести я принял за голос маленького ребенка. Или это и был разговор с моим не родившимся…» – дал эмоциональную оценку произошедшему мозг Бодрякова, и стало как – то безысходно. Что делать дальше?
«Может закончить то, от чего уклонился в надежде на вновь обретенный жизненный смысл?» – стала капитулировать ослабленная воля.
Прейдя в себя, словно проснувшись, Сергей Иванович положил трубку, которая взорвалась новым телефонным звонком. Словно зомби он поднял телефон.
– Алле-е-е.
В трубке раздался до боли знакомый голос маленького ребенка. Его тревожный и милый лепет.
– Кто ты? Где ты? Скажи адрес, я сейчас прибегу – заорал в трубку Бодряков.
Он продолжал кричать и после того, как в трубке раздались гудки.
«Наверное, я его испугал. Болван» – обругал себя Сергей Иванович за так плохо использованную возможность сократить поиск. Но сердце его ликовала.
«Это не сон. Он где-то есть» – он стал лихорадочно анализировать оставшиеся варианты, решив изменить своей методике и пойти по пути наибольшей вероятности.
Полеты во сне и наяву
Егор, совершено голый сидел верхом на крупном гнедом жеребце и вглядывался в высокую болотную траву. Наконец, он увидел, мелькнувшее в камышах голое женское тело, и с громким гиканьем поскакал в ту сторону. Дважды он, казалось, достигал убегающую женщину, и всякий раз вожделенная плоть исчезала из поля зрения. Отчаявшись догнать свою соблазнительную добычу, он повернул лошадь в обратную сторону, но, спустя несколько секунд, из высокого камыша показалась маленькая цепкая ручка с перламутровыми коготками и, схватив Егора за ногу, сдернула с коня. В тот же момент над ним нависла голая женщина, лица которой не было видно из-за сбившихся спереди густых волос. Егор, испугавшись напора голой дикарки, попытался ее с себя сбросить, но это ему не удалось. Прямо перед его глазами церковными колоколами, раскачивались две женские груди с наколотыми вокруг сосков лепестками ромашки и нитка жемчуга. Егор попытался закричать и позвать кого-нибудь на помощь, но маленькая ручка клейким скотчем залепила ему рот не давая исторгнуть и звука. Устав сопротивляться, и уже совсем отчаявшись, он вдруг увидел бесполого ребенка стоящего над ним и держащего в руках будильник.
Звонок будильника заставил Егора подскочить на кровати, сбросив с себя соблазн сновидения, и дал возможность перевести дыхание. Первое испытанное чувство облегчения сменилось озабоченностью странными процессами в организме. Егор поднял край одеяла и посмотрел вниз. Все стало ясно и стыдно. Он тут же опустил одеяло, с испугом оглядываясь на мамину кроватью Мать, с восковым выражением широко открытых глаз, рассматривала на потолке жирную муху. У нее в ногах сидел маленький ребенок с будильником в руках и непроницаемым взглядом смотрел в его сторону. Сын встал с кровати прикрывая ладонями срамное место, и развернувшись к материнской кровати спиной выскочил в коридор. Холодный душ вернул его к душевному спокойствию. Выйдя из ванной, он, взяв два куриных кубика заварил бульон, и отправился потчевать больную.
– Как ты себя чувствуешь? – заботливый сын внимательно посмотрел на мать, и опять удивился не соответствию поставленному врачами диагнозу и ее внешнему виду.
Больная с аппетитом уплетала сваренный сыном бульон. Наконец-то она насытилась и ласково посмотрела на Егора.
– Тебе уже 34 года, – она тяжело вздохнула – Я больна и не могу работать и вести хозяйство, а кроме того при моей болезни за мной нужен уход. Может тебе пора жениться?
Она сказала это, не открывая восковой печати на своих плотно сжатых губах, и Егор задумался, что это было – ее слова или его мысли.
– Вот если бы ты женился на скромной девушке, лучше всего на медсестре? А? – мать смотрела куда – то поверх головы сына на потолок.
Егор медлил с ответом. Он открыл коробочку с табаком и, прихватив щепотку, поднес к ее носу. Мать, видимо принимая это за согласие, нюхнула, и спустя секунду взорвалась чихом. Егор вспомнил, про работу матери.
«Если не выйти ей на замену, то наймут другого дворника» – эта мысль вытеснила все остальное, так как работа матери была единственным источником их пропитания.
Он направился в смежную комнату и открыв кладовую, взял из нее ведро и лыжную палку с оторванным пластмассовым кружком, которую мать использовала для уборки мусора. Выйдя во двор дома, Егор привычными движениями начал нанизывать на металлический наконечник палки различный бумажный мусор. Фантики от конфет – это дети. Он любил детей, не смотря на то, что они часто его дразнили, и обливали водой из водяных пистолетов. Особенно он любил маленьких, которые лежали в колясках и не могли его обижать. Кусок газеты с остатками закуски – это местная пъянь. Их он обходил стороной, особенно после того случая, когда они его напоили, и оставили лежать пьяного в кустах за детской площадкой. Он тогда сильно испугался. Проснулся, открыл глаза и ни чего не увидел. Подумал, что ослеп и заплакал, стал звать маму. Мать не приходила, и от этого становилось еще страшнее. Тогда он стал кричать и звать на помощь. Из дома стали угрожать, разбуженные его криками жильцы. В конце концов, пришел его сосед сверху – поющий Семен, и снял с его лица куртку. Это было как воскрешение. Наверно такую же благодарность испытывают к врачам больные избавленные ими от слепоты.
«А это что!?» – наконечник лыжной палке завис в воздухе над прозрачным и склизким изделием из латекса.
«На воздушный шарик не похож. Они цветные и с рисунками. Это же похоже на напальчник, только какой-то уж непомерно большой, и с непонятным удлинением. Может это удлинение для перламутрового ноготка?»
Егору показалось, что изделие зашевелилось, и он прервав свои размышления повинуясь инстинкту самообороны ударил наконечником. С первого удара изделие проткнуть не удалось, со второго то же. Оно продавливалась в рыхлую землю, словно пытаясь спрятаться от жалящих ударов. Егорша продолжал с остервенением тыкать «уползающего» гада.
«Врешь – не уйдешь».
«Змеюка» наконец-то была им проткнута и поднята на острие «копья».
Довольный своим подвигом Егор «Победоносец» продолжил уборку территории, но через пять метров он застыл как вкопанный оглядываясь по сторонам. Очередная бумажка, подлежащая накалыванию, оказалась десятирублевой купюрой наполовину присыпанной землей. Еще раз оглянувшись по сторонам, он высыпал из ведра собранный мусор и, аккуратно наколов неожиданную находку, с хитрой улыбкой отправил ее в ведро. Оглядевшись вокруг, он в 3-х метрах от находки увидел еще одну купюру достоинством пять рублей, рядом – третью, четвертою и пошло. Это напоминало собирание грибов. 50-ти, 100 рублевые банкноты вперемежку с более мелкими «грибами» стали устилать дно егоровского ведра. У Егора от азарта аж перехватило дух. Он вспотел от этой усердной работы, и за своим занятием даже не заметил, как подошел к «Булочной».
В хлебном магазине продавщица в ужасе наблюдала за приближающимся к входу Егором, тыкающим перед собой лыжной палкой.
– Колюня! – позвала она рабочего и, не дождавшись ответа, юркнула в подсобное помещение.
Николай валялся на хлебных лотках, и никакими усилиями растолкать пьяного мужчину ей не удалось. Она вернулась к прилавку одновременно с входящим в магазин Егором. Увидев знакомого продавца, Егор радостно загыкал.
– Хле-бу-шка! – нараспев, как Отче наш, произнес он.
– Нет! – в ужасе закричала женщина, видя, что покупатель высыпает содержимое ведра на прилавок.
– Не надо, я тебе и так дам! – она протянула ему буханку черного хлеба.
Но было уже поздно. Прямо перед ней на прилавке возвышалась куча мусора из пустых сигаретных пачек, кусков бумаги, пакетов из-под молока.
– Вот, сколько! – радостно улыбался Егор, увязывая выпученные глаза продавщицы, с его несказанным везением.
– Сдачи не надо – решил он поделиться свой «удачей» с женщиной, и, надкусив буханку хлеба, направился к выходу.
Подходя к подъезду дома, он увидел машину скорой помощи, и озабоченно прибавил шагу. Перед его дверью стояла маленькая женщина в белом халате и нетерпеливо давила на дверной замок перламутровым ноготком.
– Здрасть! – громко, как на военном параде, поприветствовал звонившую девушку Егор.
Светлана испугано вздрогнула, оглядываясь на жующего черный хлеб «лыжника» с ведром.
– Не работает, – пояснил он про звонок, и толкнул незапертую дверь в квартиру, сделав при этом, как ему виделось, элегантный жест предлагающий войти.
– Где можно вымыть руки! – сухо по-деловому спросила женщина.
Когда Светлана вошла в комнату она увидела больную, лежащую все в той же позе с широко раскрытыми глазами, какой она ее оставила в день привоза. Она вгляделась в ее перепачканное лицо.
– Что у нее с носом?
– Что? – не понял Егор вопроса, всматриваясь, как и врач, в лицо матери.
– Он чем-то забит, какой-то гадостью – удивлено посмотрела на странного мужчину докторша.
– Да нет, это табак! – Егор взял коробочку, и отрыв ее продемонстрировал красивой врачессе ее содержимое.
– Какой табак? – все больше удивлялась Светлана.
– Нюхачий! Хотите? – он протянул ей на пробу.
– Вы что сбрендили? – удивленно улыбнулась врач, – у вас парализованная мать, а Вы забиваете ей нос всякой дрянью. Хотите, что бы она отмучилась поскорее?
– Я не могу отказать маме, если она просит – насупился Егор.
– Просит? – девушка в удивлении вскинула бровь.
– Да. Вот и сейчас то же, – Сын схватил щепоть табака и поднес его к носу неподвижно лежащей женщины.
Светлана уже не смотрела на больную. А с опасением и тревогой вглядывалась в ее взрослого сына. Тот, продержав немного времени, табак у ее носа, заправил его себе в ноздрю.
– Апчхи! – отреагировал нос мужчины.
– Будь здорова, мама! – радостно прокричал Егор и победоносно уставился на «глупого» врача.
– Вот как! – засмеялся победитель дискуссии.
– Я запрещаю вам давать ей табак, – опять сухо по-деловому, оправившись от удивления, произнесла девушка.
– Сейчас я вытру ей лицо, а если потом увижу следы табака, то заберу ее в больницу. Вам понятно? – она строго посмотрела на великовозрастного дебила.
– И вообще за ней нужен уход женщины. У Вас есть родственницы?
Егор посмотрел на свою мать. Больная с заговорщицким видом подмигнула сыну, явно показывая свое одобрение невестки.
– Только не сейчас! – громко вырвалось у Егора.
– Что значит только не сейчас? – удивилась Светлана неадекватному ответу насовсем простой вопрос.
У матери на глазах появились слезы. Егор больше не мог этого переносить.
– Ну ладно! – решительно выдохнул любящий сын.
Девушка уже не переспрашивала, окончательно сбитая с толку. Егор подошел к серванту, вытащил из него искусственную розу и, подойдя к ошалевшему врачу, опустился на одно колено и протянул ей цветок. Светлана по инерции приняла протянутую странным мужчиной вещь.
– Подойдите, детки мои, я Вас благословлю, – больная привстала на кровати.
Егор взял за руку ни чего не понимающую и немного испуганную женщину и, подойдя к кровати матери, опустился на колени. Врачесса так же инерционно опустилась рядом с ним, переводя взгляд с неподвижно лежащей больной на торжественное лицо ее сына, которое от важности происходящего стало даже более осмысленным.