В блистающей синеве неба показалось кудрявое облачко, игривое и легкомысленное, но и оно, застеснявшись, распалось сперва на мелкий пух, затем растаяло вовсе. В немыслимой высоте купол был чистым, синим, ярким, внизу океан катил светло-зеленые волны, теплые и прозрачные настолько, что можно было видеть руины древних затонувших городов.
Мир был залит солнцем, а его лучи пронизывали толщу удивительно чистых прозрачных вод с пугающей откровенностью: на десятки метров вглубь видно не только каждую рыбешку, но даже мельчайших разноцветных рачков, сказочно красивых моллюсков, похожих на бабочек.
С севера в этот блистающий мир вдвигалось пугающе чужое. В легком сверкающем мире появилось нечто чудовищно тяжелое. Там показалась, вспарывая чистые лазурные воды, как исполинским плугом, эскадра военных кораблей.
В середине двигался чудовищный авианосец, широкий и непотопляемый, целая геологическая плита из толстого металла немыслимой толщины. Ближе к корме, по правому борту, высились два небоскреба, на крышах вертелись параболические антенны. Над этим плывущим континентом как мошкара вились вертолеты, проносились остроклювые истребители, похожие на пришельцев из враждебного космоса.
Крейсера, эсминцы, линкоры – шли в хвосте, часть выдвинулась вперед, множество шли по сторонам, так что плывущая громада авианосца находилась посередине. Все эти корабли выглядели мелкими лодчонками, и только когда приблизились, становилось страшно смотреть снизу на эти исполинские стены металла, что поднимаются ввысь и поднимаются, снова поднимаются, все еще поднимаются...
Командир корабля, адмирал Кремер, поймал себя на том, что с излишней придирчивостью слушает доклад дежурного по вахте лейтенанта Грейса. Потомок горцев не слишком удался ростом, так он считает, ибо на полголовы ниже своих братьев, хотя на самом деле рост даже выше среднего, однако Грейс носит ботинки на толстой подошве, каблуки вдвое выше, чем у других офицеров, и вытягивается с таким рвением, что вот-вот перервется, как амеба при делении. Но если не считать этого пунктика, то офицер блестящий, исполнительный, к службе относится ревностно, корабль в его дежурство блестит.
Кремер внимательно всматривался в безукоризненно выбритое лицо молодого офицера. Все-таки олдспайсом пользуется или дэнимом? Олдспайс рекламируется мощнее, да и разбирают его, судя по всему, лучше. Но часть мужчин хранит верность старому дэниму... Надо вовремя разобраться, просто косность или все-таки дэним лучше? Нельзя, если заметят, что адмирал не успевает за временем, не умеет вовремя перейти на более прогрессивный лосьон... Психоаналитики, что уже почти командуют флотом, как в России – православная церковь, тут же возьмут на заметку как негибкого, плохо замечающего перемены.
Он потянул носом:
– Вольно, лейтенант. Пользуетесь «Деним»?
Лейтенант поперхнулся на полуслове, потом скромная улыбка тронула мужественное лицо:
– Да, сэр. Бритва Жиллет, что лучше для мужчины нет, а после этот «Деним», что, в самом деле, придает коже крепость... простите, дуба.
– Дуб, это хорошо, – одобрил Кремер. Подумал, что замечание закомплексованный лейтенант ухитрится истолковать и по второму смыслу, пояснил: – Дубовые листья у нас на петлицах. Дуб – хорошее дерево. У нас вся мебель из полированного дуба. Проведешь ладонью, чувствуешь мужественную теплоту.
– Спасибо, сэр!
Кремер с удовольствием смотрел в открытое честное лицо офицера. Чистая кожа, здоровый загар, мужественное лицо, хорошо развитая тренажерами атлетическая фигура. Ни капли жира, широк в плечах, грудь развита, такой, если крикнет, на соседнем корабле услышат. Правда, теперь у каждого прямо в петлице встроен микрофон, необходимость в зычном голосе ушла в прошлое.
– "Деним" для настоящих мужчин, – согласился он. – Сумели, мерзавцы, создать такой лосьон что, в самом деле, чувствуешь нечто такое... такое... дубовое! Как дуб, собственно, крепкое.
Часы у Грейса, как он заметил, с крупным циферблатом, с толстым стеклом, стилизованные под старину. Сейчас в моде старина, но в корпусе напичкано электроникой. Циферблатом носит вовнутрь, а на тыльной стороне только блистающий новыми сплавами браслет. Каждое звено как чешуя крупной рыбы наползает краем на другое, создавая странный эффект. Надо посмотреть за другими офицерами. Если это перешло в тенденцию, то и самому пора повернуть браслетом на тыльную сторону. Но не переборщить, забегая вперед: если же на всем корабле носит так только Грейс и два-три из молодых, то это будет урон его имиджу...
– Что-нибудь слышно новенького?
Грейс помялся:
– Пока только одно сообщение, что краешком касается нас. Или может касаться.
– Что же?
– Флот русских, что вышел на свои маневры... о которых на этот раз заранее ничего не было известно, неожиданно изменил курс.
– Вот как? И где же он теперь?
– Движется в направлении Арабских эмиратов.
Кремер нахмурился:
– Нам не хватало только поблизости этот вшивый флот... Еще зараза какая перескочит. Как скоро они будут там?
– Уже к концу сегодняшнего дня. Или же, самое позднее, завтра на рассвете.
Кремер прикинул, махнул рукой:
– Надеюсь, они минуют те моря за сутки до того, как войдем мы. Этого времени достаточно, чтобы утонули те вши, что с них нападают.
– Да, сэр.
Кремер взглянул на часы, настоящий «Ролекс», с дарственной надписью военного министра. Все-таки его часы пока не уступают этим молодым да ранним.
– Идите. Командующему флотом я доложу сам.
Грейс исчез, быстрый и предупредительный как официант «Рояля», где служащие получают на чай больше, чем президент страны жалованье. Кремер подумал одобрительно, что такой шмендрик в лейтенантах не засидится.
Вдохнул несколько раз чистый морской воздух, бодрящий, солоноватый. Медики говорят, что в морской воде процент соли до сотых долей процента совпадает с содержанием соли в крови человека. Так что строить виллу на берегу океана не только престижно, но и полезно для здоровья.
Он с удовольствием перешагнул порог, чувствуя что все еще находится на своей военно-стратегической базе. Огромной, хорошо охраняемой, к которой немыслимо приблизиться чужаку., и в то же время базе со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами большого города.
Слева в десятке шагов поднимается небоскреб, на далекой крыше, что царапает небо, крутятся безостановочно локаторы, самые чувствительные в мире. Справа тянется идеально ровный пол, а там, далеко-далеко, красивая ажурная решетка, какими обычно ограждают берега рек. Только там не река, а океан, а они не на берегу континента, а на плывущем авианосце, настоящей огромной военной базе, настоящем городе с его службами, полицией, только что военной, санитарными службами скорой помощи,
Если оглянуться, там замерли в полной готовности полсотни сверхсовременных истребителей-бомбардировщиков. Еще две сотни самолетов находятся на ангарных палубах, у подъемников круглосуточно дежурят техники, готовые в любой миг подать их наверх. В другом трюме запас крылатых ракет, быстрых и неуловимых.
Все еще равномерно перекачивая свежий воздух моря через легкие, он неспешно спустился вниз, вяло козырнул вытянувшемуся с излишним рвением лейтенанту Форсайту. Тоже здоровый, подтянутый, всегда улыбающийся. Лицо его от улыбки глуповатее обычного, но Форсайт молодец: лучше в личном деле получить заметку недостаточно сообразительного, чем неуживчивого. А что не слишком умен, так для армии это прекрасно. Во-первых, Белый Дом страшится умных людей с оружием в руках, во-вторых, от умных, в самом деле, одни хлопоты, беспокойство.
По дороге в командный комплекс снова окинул громаду корабля одобрительным взором. Не меньше, чем оружейники, жалование и гонорары получают дизайнеры, придавая очертаниям авианосца, боевых кораблей, истребителей и вертолетов устрашающие очертания. Специальные институты создаются для того, чтобы определить, как напугать человека сильнее, устрашить, чтобы при виде американского корабля или самолета тряслись поджилки, чтобы руки слабели, и противник без боя сдавал позиции одну за другой.
Недавно группа дизайнеров сумела придать новому боевому вертолету столь жуткий вид, что глупые арабы закупили целую партию. Хотя на той же выставке русские показали свой вертолет, который превосходил штатовский по всем показателям. Благодаря только усилиям дизайнеров удалось прибить сразу троих зайцев: американская фирма заработала лишних три миллиарда, арабы получили слабое вооружение, израильтянам продали получше, а главное же – русские оказались с носом. Как по деньгам, так и по присутствию в регионе.
В рубке управления офицеры вскочили при появлении адмирала, Кремер усадил отеческим мановением белых холеных пальцев. Вся команда подобрана хороша, протестирована, их личные дела прошли через тройной заслон психоаналитиков. Даже этот паскудный Юджин прошел, хотя при одном взгляде на него у Кремера усиливается выделение желчи.
В рубке управления офицеры вскочили при появлении адмирала, Кремер усадил отеческим мановением белых холеных пальцев. Вся команда подобрана хороша, протестирована, их личные дела прошли через тройной заслон психоаналитиков. Даже этот паскудный Юджин прошел, хотя при одном взгляде на него у Кремера усиливается выделение желчи.
Зять Кремера был совладельцем фирмы, торгующей туалетной водой, и Кремер через друзей в штабе сумел протолкнуть заказ именно на туалетную воду фирмы зятя. Теперь этой воды на авианосце стояли ящики в количестве едва ли не больше, чем патронов. Вся команда, исключая Юджина, пользуется туалетной водой едва ли не для купания, знает, что адмирал поощряет ее расход: когда запас подойдет к концу, заказ попросту повторят, к авианосцу пойдет тут же транспортник с новой партией, а фирма адмиральского зятя получит хорошую прибыль.
Юджин нагло прошел мимо, обдав адмирала волной запахов фирмы-конкурента, и у Кремера сами собой сжались кулаки. Подойдет срок, с флотом придется проститься, он займет достойное место в фирме зятя, если еще будет работать, и хорошо бы укрепить ее финансовое положение сейчас, когда в его руках такие могучие рычаги...
– Как наши скифы? – поинтересовался он с усмешкой.
Офицеры угодливо засмеялись. Еще с начала второй мировой немцев назвали гуннами, намекая, что германские племена наряду со славянскими в могучей орде Аттилы, потрясателя вселенной, были основной ударной силой, но русских гуннами не назовешь, кличка занята, однако пропаганда отыскала эпизод времен Наполеона в Москве. Тогда русская столица запылала со всех сторон, а когда Наполеону доложили, что русские предварительно вывезли все пожарные насосы, император воскликнул в ужасе: «Да это скифы!»
Один произнес с непередаваемым презрением:
– Скифы! Сидели бы на своих лохматых лошадках, так туда же – на воду. Они ж лужи боятся, а тут вышли в океанские просторы.
– Говорят, скифы – романтики, – поддакнул второй офицер.
– А что это?
– Ну... гм... такая дурь, когда чего-то хочется, куда-то тянет...
Кремер с удовольствием слушал этих сильных здоровых мужчин, их жизнеутверждающий гогот, смотрел на сытые румяные лица, сам фыркнул на объяснение последнего офицера:
– Пива? Мяса? Женщин?..
– Да нет, – попытался объяснить офицер, у которого в личном деле был такой минус, как учеба в Иллинойском университете, где он посещал филфак. – Это когда хочется чего-то... высокого...
– Ого! Как наша статуя Свободы?
– Нет, не в материальном... Большого и чистого... только не посылайте меня мыть вашу машину, сэр! Это не мне хочется, а варварам. Это не выразит словами, ибо эта жажда высокого и чистого... нематериального, что ли...
Командующий отмахнулся:
– Ну, тогда им хана. Мир материален.
Глава 26
По телевидению с утра во всех новостях показывали окровавленные тела двух женщин. Пьяный слесарь расстрелял тещу, а потом и жену. Телекомментатор, захлебываясь от возможности уесть Кречета, торопливо вещал, что слесарь получил доступ к пистолету благодаря бесчеловечному указу президента о свободной продаже оружия.
В кабинете Кречета все экраны, как всегда, работали, Черногоров хмурился, а Сказбуш приговаривал:
– Ничего-ничего... На два-три убийства в сутки больше – это нормально. А пока что все те же пять убийств по Москве, как и раньше.
– Еще не освоились, – предупредил Черногоров. – Да и не так уж много оружия раскуплено. А что будет потом?
На двух экранах шел репортаж о новых возможностях приобретения оружия в личное пользование. По указу президента его теперь продавали прямо с воинских складов. Это упростило процедуру, а единственное, что от военных требовалось, так это накалывать на штырь справки покупателей об их психической полноценности и несудимости.
Деньги шли прямо в воинские части, что подбодрило военных, обрадовало массы населения, и разозлило чиновников, мимо которых проплыли миллиарды рублей. Правда, в бюджет тоже не поступили эти деньги, но военные вздохнули свободнее.
Юристы осаждали кабинет Кречета, доказывая какие злоупотребления могут совершаться при продаже. Кречет ярился, ибо, когда спрашивал, что те предлагают, натыкался на тупое: запретить, не разрешать, сперва все выяснить, просчитать и согласовать... что при расейской медлительности обещало растянуться еще на пару тысячелетий, а потом быть похороненным за полным исчезновением как России, так и русских.
Из этих юристов большая часть была, конечно же, на содержании тех или иных групп, но Кречет с изумлением обнаружил и несколько прекраснодушных идиотов. Оторвавшись от реалий, они творили прекрасные законы, которые работали бы прекрасно, если бы применить их, скажем, на Марсе или Тау Кита, где народ богаче швейцарцев, спокойнее финнов, зиму спит в берлогах, а летом сидит на деревьях и чирикает.
– Богат расейский народ талантами, – сказал он с чувством. – Как только его мордой об стол ни били, потом о стену, о столбы, а затем рылом в грязь,... а они то коммунизм строят, то царство божье на земле, то капитализм с человечьим лицом!
– В отдельно взятой губернии, – вставил Коган.
– Если бы! Я бы их всех тогда в Магадан, пусть строят.
– А как же законы?
– При резких поворотах, – сказал Сказбуш наставительно, – нарушения законности неизбежны. Она и так нарушается везде, как в ваших хваленых Штатах, так и в Израиле, о котором вы как-то странно помалкиваете.
– Например? – спросил Коган, лицо его вытянулось.
– В вашем Израиле... или в Штатах, не помню, да какая разница, это ж одно и то же, вчера судили каких-то двух грабителей... Одному пять лет припаяли, другому – четыре! Разве не навскидку?
Коган ощетинился:
– Почему навскидку?
Сказбуш покровительственно улыбнулся:
– Я бы поверил, если бы одному дали, скажем, пять лет, два месяца, четыре дня и шесть часов с минутами, а другому – четыре года, одиннадцать месяцев, три дня и сколько-то там часов с минутами. А так, разве не приблизительно?.. Ага, дошло. А еще министр финансов! Виктор Степанович, может Коган и не еврей вовсе? Прикинулся, чтобы к деньгам поближе?
Краснохарев пробурчал, демонстрируя полное отсутствие расовой заинтересованности:
– Вам всем только олешков пасти, чукчи премудрые. Да, когда пожар горит, не до соблюдений. Надо наш общий дом спасать! А если кого в суматохе локтем в рыло, то уж извиняйте, не до французских поклонов. И если ногу кому оттопчем, когда добро выносим... Если уж решились, то надо дело делать, а не пятиться. К тому же денег под матрасами оказалось больше, чем Коган насчитал... На хлеб не хватало, а пистолетики покупают, морды косорылые!
После двенадцатичасового рабочего дня не позавидуешь ни президенту, ни его команде. К тому же после известного срока никто из них уже не будет ни президентом, ни министрами, а вот ученый с мировым именем им и останется, так какого черта каторжанюсь?..
Выжатый как лимон, я вернулся домой на закате. В квартире прибиралась дочь Галя, Даша носилась по комнатам с Хрюкой. Обе бросились мне на шею, одна с визгом, другая – тоже с визгом. Из большой комнаты доносились сухие звуки ударов железа по костям, это зять гоняется за бедными скелетами в «Diablo-2». Из-за время от времени возникающих беспорядков в городе, он не решается отпускать Галю ездить через весь город ко мне, что вообще-то замечательно. Пока она чистит и моет, а потом еще и наполняет холодильник, он ухитряется в моем персональном компе что-то передвинуть, зарарить, а то и попортить сэйвы.
– Кофе, – прохрипел я. – Большую чашку!
Галя укоризненно покачала головой:
– На ночь?
– Какая к черту ночь? – удивился я. – Два дня не был в Интернете!.. А ты чего тут свои порядки наводишь?
– Просто порядок, – отпарировала дочь. – Мама и эту неделю пробудет на даче. Позвонила, чтобы я проверила холодильник. Ты ж с голоду издохнешь, но поленишься добрести до магазина!
Я вздохнул:
– Да, по Интернету булочки пока что только виртуальные.
– А хотелось бы перейти с кухонной, – съязвила дочь, – на духовную пищу?
– Лучше информационную... От духовной слишком прет духовенством.
Загремело, руки затрясло. В пальцах дергалась кофемолка, я засыпаю зерна на глубинных рефлексах без участия разума, а чтобы кофе всегда был одинаково крепким, зерен попросту набиваю под крышку.
Из комнаты вышел зять, остановился на пороге. Рослый, могучий, рано располневший, красивый и осанисто импозантный, как молодой вельможа, взращенный на полноценной пище.
– Я вышел, – сообщил он таким значительным голосом, словно выиграл битву в Персидском заливе. – Засэйвился на шестом лэвэле.
– Неважно, – отмахнулся я. – Для меня это устарело... Я давно прошел даже добавочные миссии.
Комп хитро мигал зеленым глазком. Дочь укоризненно покачала головой. У нее под рукой в джезве забурлила вода, выплескиваясь на плиту, а я, разрываясь между плитой и компом, ничего этим бабам доверить нельзя, щелкнул зихелем, энтерякнул, вошел в дозвон, уже три дня не заглядывал в емэйлик, одновременно запустил лазерный диск с песнями, которые по моему заказу отыскал и сбросил на сидюк знакомый коллекционер. Правда, даже он удивился такой странной подборке. У меня рядом с песней на слова Рубцова о велосипеде стоит о гражданской войне «Дан приказ ему на Запад...», дальше пара украинских казачьих, затем – «Вставай, страна огромная», но я меньше всего угождаю вкусам недоумков, что для дур выглядят эстетами, на моем любимом сидюке песни, которые вызывают в моей душе отклик, от которых щемит в груди, на глаза наворачиваются слезы... и под которые работается особенно хорошо и плодотворно.