Подправляя резкость, по мере того как израильтянин пересекал ничейную полосу, он рассмотрел нашивки капрала на узких плечиках. Не иначе как богатый папочка купил звание, с такой диоптрией в библиотеке геморрой зарабатывать, где кто видел военного араба в очках, а этот ковыляет, спотыкается, земли не видит, а белым флагом размахивает над головой так, будто арабы такие же слепые, как те вырождающиеся иудеи.
– Не стрелять, – велел он, хотя в человека с белым флагом никто бы и так не выстрелил. – Но на прицеле держать... как и дальние окопы.
– Есть!
– Хыкмет, будь за меня.
– Пойдешь навстречу?
– Да. Не показывать же ему наши позиции.
– Смотри, эти проклятые горазды на все хитрости. Это не мы, честные арабы.
Юсуф легко выпрыгнул из укрытия, пошел навстречу ровным шагом.
Они встретились на середине между позициями, хотя израильтянин вышел раньше, но по своей иудейской натуре трусил и едва передвигался, а Юсуф шел как должен ходить воин: с гордо поднятой головой и развернутыми плечами.
Подходя, он холодно и с презрением рассматривал израильтянина, начиная подозревать, что с той стороны решили подшутить, прислав желторотого гаденыша, уже пожелтел от страха, вот-вот обмочится, губы дергаются как лапы ящерицы в клюве орла.
Он остановился, и израильтянин замер тоже. Теряя достоинство, заговорил быстро, сбиваясь и теряя слова:
– Я Изя Мордехай, капрал второго полка. Я пришел с необычной просьбой...
Юсуф смотрел с презрением, эти израильтяне совсем не умеют себя вести с достоинством, спросил надменно:
– Чья просьба? Твоя?
Капрал заторопился:
– Да, и моя тоже... И ряда солдат...
– Говори.
Капрал испуганно посмотрел на грозного воина, Юсуф знал, что о нем ходят легенды в рядах израильских солдат. Само его имя внушает страх по всей линии фронта, а в израильских городах его именем пугают детей.
– К нашему командиру... Иуде Бен-Йосефу, приехала невеста... Они хотят пожениться, – сказал капрал уже совсем упавшим голосом. Глаза его растерянно бегали, он даже сделал жалкую попытку попятиться. – Вот мы и подумали... если бы вы не стреляли сегодня... хотя бы до вечера!
Юсуф зло удивился:
– С какой стати?
– Но девушка... невеста...
– Она израильтянка, – отрезал Юсуф свирепо. – Спасибо, что предупредил. Женщин убивать надо в первую очередь. Потеря женщины невосполнима, ибо меньше будет израильтянских солдат через двадцать лет!..
Капрал жалко развел руками, побледнел, в глаза был страх:
– Жаль... Но я попытался...
Юсуф козырнул и хотел уйти, когда неожиданно спросил:
– А почему иудейка, если она не солдат, вдруг на передовой? Да еще в самом горячем месте?
Капрал уныло ответил:
– Ее хотели выдать замуж за другого. Она дочь очень богатого банкира, из старой семьи, ее еще с детства... а она... словом, сейчас приехала к нашему командиру/
Юсуф слушал с жадным интересом, все можно использовать в своих целях, обернуть себе на пользу, прервал:
– Убежала?
Капрал потупился, помялся:
– Они уже давно знакомы. Наш командир из хорошей семьи, наверное... только он приехал из другой страны. А богатым если и был, то не здесь.
– Убежала, – повторил Юсуф с интересом. – Израильтянка убежала от богатства? Иудейка?.. Быть такого не может.
Капрал проговорил торопливо:
– Наш полковой раввин совершит обряд бракосочетания, потом она уедет. Это всего-то часок...
Говорил он сперва трусливо, нехотя, потом воодушевился, голос окреп. Юсуф внимательно смотрел на жалкого солдата, что умеет воевать только в очках ночного зрения, с винтовками с лазерным прицелом, в броне с головы до ног.
– Убежала из самого Тель-Авива? На передовую, где могут убить?
Капрал развел руками:
– Она сказала, что лучше пусть с ним убьют, чем...
Юсуф помолчал, смерил солдатика уничтожающим взглядом, сказал медленно:
– Передай, что обстрел прекращаем на всю ночь! До рассвета. Да будет ночь новобрачных безмятежна... насколько это возможно. Кто мы, чтобы мешать счастью любящих?
Капрал смотрел расширенными глазами. Рот начал дергаться, пополз в разные стороны. Щеки порозовели, а в тусклых от ужаса глазах появился блеск.
– Это... в самом деле?
Голос его прерывался. Юсуф буркнул:
– Иди и скажи.
Капрал отдал ему честь, вытянулся, даже прищелкнул каблуками.
– Спасибо! Спасибо!
Юсуф поморщился:
– Не меня благодари. Аллаха! Все любящие под его защитой.
Капрал замялся, Яхве всегда предупреждает, что он ревнивый бог, а Юсуф подумав, чувствуя в груди странное забытое чувство, сказал неожиданно, поддавшись неведомому порыву:
– Передай еще командиру, что Юсуф мог бы принять его приглашение на такую свадьбу.
Капрал отшатнулся, словно у него перед носом вдруг оказалось жерло стодвадцатидюймовой мортиры. Расширенными глазами смотрел на страшного командира мюридов, тот улыбался, но глаза были серьезными.
Глава 32
Иуда Бен-Йосеф был известен как самый удачливый командир на всем фронте израильско-арабского противостояния. Его трижды отстраняли за самовольные действия, дважды срывали погоны, но едва вспыхивал конфликт, едва арабы наносили удар, то самые ярые противники Иуды вынужденно обращались к нему.
Он сам подобрал отряд. Его люди, молодые парни из крайне правых, за ним готовы были в огонь и в воду. Да, он действовал не по правилам, нарушал Устав, переступал законы, но он был единственным командиром, которого страшились арабские боевики. Он был из того единственного племени, которого страшились арабские террористы, побаивались сами израильтяне, хотя и смотрели с надеждой – из многочисленного народа, переселившегося из далекой заснеженной России.
Да, только эти, русские евреи, отстаивали Израиль с той страстью, что становилась непонятной рожденным в самом Израиле, пусть и осажденным, но все же каким-то благополучным, обамериканенным, сытеньким, розовым, знающим, что кофе на ночь ни в коем случае, витамины надо принимать регулярно, а нездоровая пища – ужас! – сокращает жизнь. Когда Иуда повторял, что если придет страшный час, то они, русские евреи, будут бросаться под чужие танки с прижатыми к груди гранатами, урожденные израильтяне, выросшие на американском телевидении и американских нормах сверхценности жизни любой ценой, переглядывались и едва не крутили пальцами у виска, комментируя этого дикого варвара, приехавшего из такой же дикой России.
Правда, этот варвар, как и большинство приехавших оттуда, превосходил местных по всем параметрам, тесты показывали обидно высокий ай-кью, но из-за повышенной агрессивности... так местные психоаналитики предпочитали называть жертвенный порыв, его рекомендовалось держать на Границе.
Теперь его отряд с молчаливого согласия властей занял позиции напротив Юсуфа. Военные власти, как и гражданские, решили закрыть глаза на некоторые нестандартные методы, которыми вел войну этот строптивый командир. Главное, он умело сдерживал натиск арабских боевиков, а потерь в его отряде почти не было.
После обедней молитвы Юсуф не отрывался от стереотрубы, прощупывая придирчивым взглядом укрепления израильтян. Проклятые трусы больше полагаются на технику, чем на отвагу, мужество и сильные руки. У них каждый дюйм просматривается и прощупывается локаторами, фотографируется, как днем, так и ночью через приборы ночного видения, везде натыканы мины, что взрываются даже не от прикосновения, а при приближении теплого человеческого тела.
Но как бы то ни было, но отважные мюриды, презирая смерть, все равно ухитряются пробираться через все эти укрепления, взрывают склады, забрасывают гранатами, укрытия, где спят израильские солдаты... Конечно, в ответ израильские самолеты наносят ракетно-бомбовый удар, как они заявляют, по базам террористам, но на этих базах к этому времени уже никого нет, к тому же чаще всего диверсию делают бойцы одного движения, а израильтяне бьют по другому, не очень-то разбираясь в оттенках. И оскорбленные бойцы, которых бомбили ни за что, ни про что, тут же включаются в вооруженную борьбу.
Юсуф внизу вздрогнул от вопля сверху:
– Снова израильтянин!.. Тот же самый! С белым флагом!... Что делать, командир?
– Иду, – крикнул Юсуф.
Он выкарабкался бегом, пошел навстречу сперва быстро, чтобы не допустить врага слишком близко к своим укреплениям, так кое-какие хитрости на завтра, не хотелось бы, чтобы израильский солдат заметил хоть краем глаза.
Капрал, чуя недовольство арабского офицера, тащился как осел на веревке, и Юсуф перешел на шаг полный достоинства и величия, как и надлежит двигаться сыну наследного шейха, пусть и не самого старшего, которому уготован трон, но все-таки знатного рода.
Лицо капрала было несчастным. Не доходя с десяток шагов до Юсуфа, остановился вовсе, переложил белый флаг в левую руку, отдал честь. Голос дрожал как у козы матери Али-Бабы:
Лицо капрала было несчастным. Не доходя с десяток шагов до Юсуфа, остановился вовсе, переложил белый флаг в левую руку, отдал честь. Голос дрожал как у козы матери Али-Бабы:
– Мой командир, Иуда Бен-Йосеф, приглашает Юсуфа ибн Бен-оглы... на свою свадьбу. Свадьба состоится через час в его блиндаже.
Юсуф, что уже клял себя за глупость: ишь, сдуру поддался неясному порыву, сказал надменно:
– Но я, как сын шейха, могу придти только в сопровождении четырех мюридов. Иначе мой ранг будет унижен.
Он надеялся, что капрал тут же откажется, или же помчится докладывать командиру, а тот ответит отказом, но капрал переступил с ноги на ногу, сказал упавшим голосом:
– Иуда Бен-Йосеф... сказал, что примет Юсуфа ибн Бен-оглы... с его людьми.
Юсуф удивился:
– Откуда ты знаешь? Ты не в том чине, чтобы решать такие вопросы!
– Мой командир знает ваши обычаи. Он сказал, что если ты придешь, то только с четырьмя мюридами, не меньше.
Юсуф буркнул:
– Значит, принимает?... О, шайтан... Ладно. Мы будем через четверть часа. Надеюсь, вы встретите нас пулеметными очередями.
Глаза капрала полезли на лоб. Он откозырял, попятился, еще раз откозырял, лишь затем повернулся и пошел обратно с неестественно выпрямленной спиной, словно все время ждал выстрела в спину.
Не понимают, подумал Юсуф с презрением. Не понимают, что он сказал всерьез. Ибо если они, израильтяне, расстреляют его и мюридов, то позор и проклятие падет на их головы. Весь арабский мир узнает о новом бесчестном поступке израильтян, убедится в их подлости и коварстве, и тысячи новых борцов станут под зеленое знамя ислама. Вместо погибшего Юсуфа поднимутся сотни беспощадных Юсуфов!
Через полчаса из блиндажа вышли пятеро, взбежали на бруствер. Юсуф запретил брать в руки белый флаг, там и без того знают, пошли спокойно и уверенно прямо на точку, откуда все эти дни бил крупнокалиберный пулемет.
Он был в легкой форме, руки голые по плечи, на поясе кобура с пистолетом, кинжал в ножнах. У мюридов на поясе только кинжалы, но драгоценные камни сверяют, за каждый можно купить виллу во Флориде, а за булатный клинок – небоскреб в Нью-Йорке, если бы правоверных интересовали эти помойки.
Солнце светило им в спины, израильтяне скорчились у пулеметов, держа всех в прицеле. От подлых арабов можно ждать любой провокации, любого трюка, надо предусмотреть все.
Они шли на фоне беспощадно синего неба, пятеро в одежде цвета горячего песка. Темные от солнца, высушенные как саксаул, прокаленные зноем и горячими ветрами, способные как ящерицы зарываться в горячий песок и часами подстерегать добычу.
Он чувствовал все нацеленные ему в грудь стереотрубы, бинокли, даже оптические прицелы, потому шел особенно прямо, гордо, с достоинством наследника не только несметных богатств этой благословенной Аллахом страны, но и наследника бесчисленного поколения воинов Аллаха.
Навстречу вышел младший командир, отдал честь. Юсуф небрежно отмахнулся, то ли козырнул, то ли послал к шайтану, нахмурился, но из далекого укрытия вышел высокий человек со знаками различия командира участка. По тому, как стоял, Юсуф уже понял, кто вышел его встретить, и, не сбавляя шага, пошел к Иуде Бен-Йосефу.
Они остановились друг напротив друга, оба не только в одинаковой униформе защитного цвета, в которой где ни пади в пустыне, не увидать не только с самолета, но даже с трех шагов, но и одинаково поджарые, мускулистые, прокаленные солнцем.
Так вот он каков, Леопард Пустыни, мелькнула у Юсуфа смешанное чувство вражды и восхищения. Израильтянин высок, широк в плечах, но сухощав, без единой капли жира, мышцы тугие, покрыты темной от знойного солнца кожей. Глаза темные как спелые маслины. Его приняли бы в любой арабской семье за своего, он даже напомнил Юсуфу его старшего брата, что командует сейчас эскадрильей истребителей в западной части Ирака.
Он смотрел в эти темные глаза, там было странное выражение сдержанного изумления, словно израильтянин предпочел бы увидеть смердящего дракона, а сейчас ищет и не находит слов вражды.
Юсуф некстати вспомнил, что великий Ибрахим, гадко именуемый иудеями Авраамом, был отцом как Исаака, прародителя иудеев, так и Исмаила, от которого пошли арабские народы. Только матери у них разные: у Исаака – старая и безобразная жена Авраама, а у предка арабов – прекрасная молодая Агарь, служанка в доме общего прародителя, который дал хилую ветвь этих недочеловеков.
Он ощутил прилив горячей крови в сердце, вспыхнувшую яростью, и снова ощутил, что готов убивать этих проклятых хоть голыми руками, убивать их женщин, детей, рубить виноградники и топтать посевы.
Израильтянин поднес руку к виску, сказал сильным мужественным голосом:
– Я счастлив, что столь великий воин, известный во всем мире, почтил мою скромную свадьбу своим присутствием!
Он отнял руку от виска, его ладонь пошла вниз, чуть медленнее, чем ожидалось от такого быстрого в движениях офицера, и Юсуф, чьи мозги работали так же быстро, как и пальцы, передергивающие затвор, уловил предложение, даже не предложение, а только намек, тень от намека, метнул свою ладонь навстречу. Их пальцы встретились, офицеры с той и с другой стороны услышали сухой щелчок, словно столкнулись две деревяшки.
Из блиндажа выскочил молоденький капрал, в руках фотоаппарат. Иуда, быстро взглянув на Юсуфа, сказал коротко:
– Не снимать!
Юсуф понял, это для него, с усилием улыбнулся:
– Какая свадьба без фото на память? Пусть мальчик снимает... Я рад приглашению на свадьбу столь отважного воина, чье имя знает каждый араб и каждый израильтянин, Я расскажу о нашей встрече своим внукам, и они будут гордиться своим дедом.
Капрал светился, едва не повизгивал от усердия, щелкал затвором, крутился у ног, понимая, что за эти бесценные кадры ему любой газетный магнат любые деньги выложит и в зад поцелует,
Иуда сдержанно поклонился:
– Спасибо. Прошу тебя, отважный воин, и твоих отважных спутников в мой блиндаж.
Юсуф ощутил неприятный холодок, в блиндаже могут повязать как котят, это же какой подвиг, за это можно звание получить, дочь банкира не просить, а требовать... но усилием воли растянул замороженные губы в улыбке, шагнул к тщательно замаскированному входу.
Иуда, уловив заминку, предложил:
– Можно оставить одного-двух твоих людей здесь.
– Зачем? – насторожился Юсуф.
– Они могут нести охрану вместе с моими. И сменяться через каждые четверть часа. Или как велишь.
Юсуф, такой же быстрый на решения, кивнул:
– Фаттах, Хыкмет!.. Оставайтесь здесь. Да не потревожит свадьбу никто из чужих!
– Зяма, – сказал тут же Иуда, – и ты, Каин! Оставайтесь вчетвером на страже. Вас сменят минут через двадцать.
Ступеньки повели вниз. Вместо крыши целая скала, а блиндаж напоминал пещеру. Иуда спускался следом, Юсуф слышал его горячее дыхание. Похоже, израильский полевой командир жалел, что пустил страшного араба вперед, и когда Юсуф понял почему, от сердца отлегло.
Сперва увидел каменные стены, простую электрическую лампочку под потолком, затем взгляд опустился на стол, за которым сидела трепещущая девушка и тот самый очкастый капрал, что осмелился явиться первым.
Стол накрыт с суровой солдатской простотой: консервы и немного зелени. Больше ничего Юсуф рассмотреть не успел, при виде невесты Иуды в сердце запела райская птица. Не только богата, это видно по платью, но и чиста как голубь. Стоит увидеть ее глаза, как следит за своим женихом, чтобы поверить, что на этот раз Аллах соединил по-настоящему любящих.
Она сидела с царственной простотой, но в осанке и повороте головы была та гордость и сознание своего достоинства, что не часто встретишь даже у принцесс, что насмотрелись западный мелодрам и растеряли свое благородство.
– Моя невеста, Сара, – произнес за его спиной Иуда.
Юсуф уловил в голосе грозного воителя кроме любви и нежности панический страх, что он, этот грязный араб, напугает или как-то оскорбит его сокровище, словом или взглядом, и тогда он растерзает обидчика голыми руками...
Трепещущая Сара смотрела на страшного араба большими испуганными как у серны глазами. Юсуф церемонно поклонился, снял с пальца кольцо и с новым поклоном протянул Саре:
– Прошу принять в дар, хотя и понимаю, что это ничтожная малость, ибо красота сама по себе священный дар, и всякий, на кого падал взгляд красивой женщины, бывает, одарен больше, чем, если бы положил к ее ногам все сокровища мира...
Получилось что-то витиеватое, он сам не понял своего пожелания, но видел, как ее глаза расширились в безмерном удивлении. Она знает драгоценные камни, по глазам видно, но сейчас боится вышептать даже приблизительную цену такому подарку.
– Спасибо, – пролепетала она беспомощно, оглянулась умоляюще на Иуду за поддержкой, спрашивая, что делать. Тот чуть кивнул, разрешая принять, Юсуф видел, что она едва не завизжала от счастья, второго такого алмаза не отыскать во всем Израиле. Дочь банкира не подозревает еще, что второго такого нет во всем мире. Ее щеки побледнели от волнения, губы едва пролепетали: – Спасибо, спасибо...