Краснохарев сказал с неудовольствием:
– Есть и третий путь. Можно заняться экономикой страны, добывать нефть и растить хлеб, а этот четвертый Рим пусть рушат другие. По мне так это самое лучшее... Но, как я вижу, вы все готовы порасшибать лбы о медные врата римского... то бишь, американского господства. Говоря конкретно, вы ставите США вне закона, как поставили Рим первые христиане? А с теми, кто вне закона, неприменимы обычные мерки... как и обычные способы ведения войны, как, скажем, воевали бы с Францией или Германией.
Кречет кивнул:
– Вы схватываете самую суть, Степан Викторович.
– Значит, – продолжал Краснохарев, – мне нужно предусмотреть выделение средств на акции... которые нигде не будут упомянуты?
Все переглянулись, а Сказбуш сказал мирно:
– Я думаю, что в этом не будет необходимости. У нас уже существует система банков, которая... гм... ну, об этом как-нибудь в другой раз. Все-таки здесь Коган, сами понимаете... Существуют еще и дружественные арабские страны... Кстати сказать, теперь не просто дружественные, а мы как бы в одной команде. Карман пока не общий, но все же можем без излишних дипломатических проволочек обменивать, скажем, наши новейшие истребители на жабьи шкурки. Или систему «земля-воздух»...
Коган прервал:
– Но тогда уж и бомбардировщики с антирадарным покрытием для Израиля!
Сказбуш кивнул с самым невозмутимым видом:
– На Украине у нас еще три эскадрильи. Их можно, чтобы деньги не пропадали, передать Израилю через украинских националистов. Хоть они ненавидят жидов люто, но чтобы насолить москалям, эти бомбардировщики на плечах перекатят в далекую страну пархатых. А наш Коган проследит, чтобы деньга попала к нам...
Коган кивнул:
– Это просто. Тем ребятам достаточно будет морального удовлетворения. Это им за антисемита Хмельницкого!
В моем нагрудном кармане приглушенно звякнуло. Виновато улыбнувшись, я достал пластинку сотового. Из мембраны заверещал счастливый голос Вадима:
– Виктор Александрович!.. Я сумел пройти хэлфайя к Diablo-2!.. Но с этим мужиком в исподнем я ничего не могу!.. Мордоворот, ничего его не берет, как шахтера! Может, как-то заморозить?
Коган начал прислушиваться, даже жевал не так шумно, а справа Черногоров перестал черпать суп, уши задвигались. Я торопливо прервал:
– Кинь мессагу! Нет, лучше мылом... Плохо слышно? Мыльни, говорю! По емеле брось!.. Или в корчме встретимся!
В мембране все еще верещало, Вадим привык к моей беспечной жизни, когда я в любое время мог говорить об игрушках, а научные труды выдавались как бы левой ногой, походя, сейчас я не стал объяснять какой я подневольный чиновник, отключился.
Краснохареав морщился, а когда я эскейпнул, посоветовал доброжелательно:
– Виктор Александрович, я понимаю... верю, что лет эдак через сто, пусть даже через двадцать все вот так будут шпрехать или шпикать... вам виднее со своей колокольни, простите, компа... но сейчас вам бы спуститься из будущего к нам, нормальным людям... Я боюсь даже представить, что это за корчма, в которой вы встречаетесь с такими же марсианами...
Глава 8
Я развел руками:
– Да разве здесь нормальные? Те в норках, выжидают крушения Кречета. А мы с шансами один к миллиону пытаемся взять мир за рога и повернуть в другую сторону! Впрочем, вы правы. Надо о дне сегодняшнем... Передайте, пожалуйста, аджику... Да черт с нею, с печенью! Мы не штатовцы, чтобы так трястись над лишним годом жизни. Господин президент, вы можете повысить свой рейтинг еще одним... так сказать, мероприятием.
За столом стоял хруст, словно стадо лосей жевали молодые побеги орешника. Кречет, не отрываясь от бифштекса, пробурчал скептически:
– Ну-ну... Сейчас, что ни предложи... все повысит мой... м-м-м... р-р-рейтинг, ибо падать уже некуда...
Коломиец поперхнулся, сделал большие глаза. У президента рейтинг после крутых мер повысился, а после указа о свободе вооружаться, так и вовсе взлетел до потолка.
Я сказал ровно:
– Ладно, мы уже оценили вашу скромность. Итак, я предлагаю вам назначить Государственную премию... за компьютерные игры.
Я не успел договорить дальше, Коган откровенно расхохотался, Яузов фыркнул, как огромный боевой конь времен крестовых походов, остальные заговорили, перебивая друг друга.
Кречет вскинул брови:
– Вы это серьезно? Или от хорошего настроения?.. Так сказать, вместо психотерапевта.
Я развел руками:
– Смейтесь, смейтесь. Потом локти будете кусать, когда через пару лет какая-нибудь американская ассоциация додумается. Нет, сама не додумается, но кто-нибудь из наших подскажет. Это же лишь полные идиоты, у которых слюни текут, да некоторые из членов правительства... очень занятых, конечно, полагают, что слово «игры» все перечеркивает. Во-первых, это уже давно не игры. Во-вторых, в прошлом году Голливуд затратил на фильмы семь миллиардов долларов, а на создание игр было потрачено девять. В этом – ожидается втрое больше. В-третьих, этот новый вид искусства, дураками по старинке именуемый играми, становится более мощным инструментом воздействия, чем даже быстро сдающее позиции и устаревающее кино. Другие просто еще не разглядели гиганта в этом малыше... А тот, кто первым возьмет его за руку и введет в большом мир, тот и получит благодарность этого малыша и, в будущем, его поддержку.
Коган сказал скептически:
– Положим, его уже взяли за ручку. И без нас ввели в большой мир.
– Кто спорит? – сказал я. – Но можем перехватить более важное – воспитание. Во-первых, учредить Госпремию с солидным кушем. Во-вторых, учредить ежегодный кинофестиваль... тьфу, фестиваль игрушек, созданных в течение года. С раздачей золотых слонов, статуэток, премий, дипломов, лавровых венков и пачек долларов. С широким освещением в прессе, на телевидении. С бесплатным проездом лауреатам в трамвае... ладно, а вдруг кому-то из них захочется прокатиться на трамвае? Среди гэймеров романтиков больше, чем среди уже все повидавших киношников.
Похоже, посерьезнели, хотя все еще по лицам бродят тени настолько четкие, что я в любом момент могу сказать, о бюджете ли головная боль, о продвижении НАТО или о свободе продажи оружия.
– Господин президент, – добавил я на всякий случай, – это мы, простые смертные, глядя на яйцо, можем видеть яйцо. А вы, господин...или товарищ президент, должны видеть птицу, парящую в небе, видеть размах ее крыльев, длину клюва и даже блох на перьях! Простой человек все еще называет это новое искусство по старинке компьютерными играми, хотя этот птенец уже вылупился, уже разевает клюв и пробует растопыривать крылышки!.. Словом, чтобы не занимать ваше внимание, я предлагаю назвать этот новый вид искусства патиципейтом, от латинского слова participate. Патиципэйт означает участие в чем-то. Все вы помните как совсем недавно появились видеомагнитофоны, и все оживились, получив некоторую власть над фильмом. Можно было остановить, чтобы ответить на звонок по телефону, сбегать на кухню за чайником, прокрутить к началу... Даже смотреть в удобное время для себя любимого, а не когда это хочет телевидение! А искусство патиципейта дало зрителю еще больше власти над зрелищем. Человек, который вовлечен в патиципейт, хватается за сердце и переживает больше, чем при просмотре самого крутого фильма.
Коломиец посмотрел на меня холодно, но не стал унижаться до спора с каким-то футурологом, обратился к отцу нации:
– Почему патиципейт? Опять засоряем язык макаронизмами... Не лучше ли придумать что-то исконно русское?
– А еще лучше – хохляцкое, – добавил Коган с чересчур серьезным видом. Увидел нахмуренные брови Коломийца, поспешно добавил, – что на самом деле и есть исконно русское, ибо хохлы – самые древние русы.
Я пояснил, морщась:
– Лучше бы русское, наш язык велик и могуч, но наш народец настолько привык плевать на свое и кланяться чужому, что... Вы ж видели как показали свой уровень питерцы, выбрав для своего города наихудший вариант, зато пышно-глупо-немецкое – Санкт-Петербург! Так и с новым названием. Боюсь, что весь мир принял бы русское название, но сама Россия не примет, но именно с нее должно начаться победное шествие... так что в интересах дела давайте уж возьмем за основу латынь...
– А не американизм? – спросил Яузов подозрительно.
– Американцы пользуются испорченной основой латыни, – пояснил я. – Но можно дать в печати пару статей, что латиняне и есть древние русы. Ведь, как все мы помним, когда Троя с ее славянским населением пала, в чьем падении сыграл главную роль славянский князь Ахилл, почему-то принявший сторону греков, то часть троянцев-русов с ее великим героем Энеем ушла на берега Тибра, где завоевала местные племена, Эней женился на дочери царя Латина, и тем самым утвердил свою славянскую династию...
Яузов спросил недоверчиво:
– Что, в самом деле так было?
– А не американизм? – спросил Яузов подозрительно.
– Американцы пользуются испорченной основой латыни, – пояснил я. – Но можно дать в печати пару статей, что латиняне и есть древние русы. Ведь, как все мы помним, когда Троя с ее славянским населением пала, в чьем падении сыграл главную роль славянский князь Ахилл, почему-то принявший сторону греков, то часть троянцев-русов с ее великим героем Энеем ушла на берега Тибра, где завоевала местные племена, Эней женился на дочери царя Латина, и тем самым утвердил свою славянскую династию...
Яузов спросил недоверчиво:
– Что, в самом деле так было?
– Да какая разница? – отмахнулся я. – Мы сейчас решаем, каким быть будущему, при чем тут достоверность прошлого? Россия – страна непредсказуемого прошлого! Но мы отвлеклись, по глазам вижу, Коган вон ерзает...
Коган сказал грустно:
– От радости. Это ж иудеи натравили греков на Трою. А когда там остался один пепел, то кочевники, что сорок лет скитались по пустыне, не имея возможность прорваться мимо Трои целыми, наконец-то вышли в Палестину и напали на других ваших предков... Да-да, по Емельянову там тоже жили сплошные русы.
Яузов поперхнулся чаем. Глаза стали круглыми. Сказбуш участливо похлопал бравого генерала по спине, но Яузов, похоже, подавился от открытия, что и вся Палестина, оказывается, была нашей.
Я видел, что разговор опять ушел в сторону, никто все еще не воспринимает серьезность ситуации,
– Ладно, – сказал наконец Кречет отсутствующим голосом, – Степан Бандерович, распорядись, чтобы обдумали, подготовили предложения... Если надо, пусть создадут еще один комитетик. Чтоб нам голову не ломать, а подмахнуть, не читая.
В тарелках остались одни кости, кое-кому приносили по второму разу, работа министра тяжелее работы грузчика, наконец подали горячий кофе, кому-то чай, только Яузов вынужденно цедил смородиновый морс. Кречет распорядился, чтобы ему подавали только полезное, раз уж не заталкиваем обратно в больницу.
Яузов обиженно сопел, широкие ноздри подрагивали, хватая запахи крепкого кофе. В столовой народу многовато, о конкретных деталях лучше не говорить, хотя здесь телекамеры следят за каждым, и если кто-то хоть попытается прислушаться к разговору за нашим столом, его мимику запишут, а психоаналитики подадут рапорт за тремя подписями, что именно тот человек подумал, зачем подумал, и что думают сами по этому поводу.
Краснохарев, обращаясь к Черногорову, пренебрежительно втолковывал:
– Дума не страшна. Не страшна! Даже эти, которые все требуют чего-то... Ну, соколы которые... Радикалы выискались!.. Нет, они не соперники. Несерьезные слишком. На них никто не взглянет. Даже наша Светланочка...
Светлана, молодая и краснощекая как кустодиевская купчиха, нимало не огорчившись таким сомнительным комплиментом, деловито расставляла чашки, Краснохареву налила в его большую с павлином на боку. Краснохарев следил с удовольствием. А вечный оппозиционер Коломиец покачал головой:
– Это вы напрасно. Я – радикал! И горжусь этим. Мы как раз и нравимся женщинам своим радикализмом... или, как теперь говорят, крутостью. Вот вы, Светлана, смогли бы полюбить радикала?
У нее от удивления распахнулся хорошенький ротик:
– Ради... простите, ради чего?
Краснохарев поперхнулся, кофе из его павлиньей выдуло досуха, зато в казенных чашках Когана и Сказбуша прибавилось. Коган в испуге отшатнулся, а Сказбуш холодно посмотрел на главу правительства, движением бровей подозвал официанта:
– Смените скатерть. А мне – другой кофе. В чистой чашке.
Светлана в панике обмахивала салфеткой Когана, на рукаве костюма от Кардена расплылись коричневые пятна, Краснохарев, все еще булькая, как закипающий чайник, развел руками, и, не в силах говорить от смеха, указал на сердитого Коломийца, мол, из-за этого... как его... ради... того, чем он назвался... он виноват, его бейте.
Официант мигом вернулся с подносом полным чашек. За столом все еще царило оживление, и он, опуская поднос на края стола, рискнул спросить:
– Кто из вас заказывал в чистой?
Веселье, в котором попытался принять участие даже официант, однако угасло чересчур быстро. Мне показалось, что все было нарочитым, попыткой поднять дух другим, в то же время не показывать как гадко самим. Краснохарев, Яузов, Коломиец, Коган, Сказбуш, Черногоров... Едят вроде бы с аппетитом, но морды вытянулись, глаза у кого запали, у кого налились кровью и угрожающе выкатились. Работой Кречет изнуряет, верно, но эти могут пахать и больше, здесь другое...
Выдержат ли, подумал внезапно я со смятением. Это я жил как бы в сторонке от мира, из кабинетной пещеры наблюдал за его вывихами, подмечал, а эти все живут в этом мире. Для них это не вывихи. Это для меня смерть Рихтера – потеря для культуры, а для них – смерть известного клоуна.
Краснохарев особенно уязвим, ибо он такой традиционалист, что даже сейчас полагает рок-н-ролл похабной западной новинкой, а брюки дудочкой – стиляжьими. Он и этот рыночный мир принял с трудом, хотя сумел свое производство организовать по его законам на зависть всей Европе. Как же ему трудно видеть, как толстых попов, привычных, как неопрятные подъезды, сменяют строгие муллы и муфтии! Не потому, что попы чем-то близки, а потому что привычны. С привычным можно не считаться, не принимать в расчет, а вот эта странная иностранщина... Странная потому, что иностранным называли все европейское, потом еще и американское, но чтобы арабское...
Не сломался бы, мелькнула тревожная мысль. Что-то задумывается премьер чаще обычного. А западные шпионы крутятся, как мухи вокруг падали. Ждут, чтобы кто-то дал слабину.
Я как угадал, Краснохарев внезапно повернулся ко мне. Глаза из-под тяжелых набрякших век смотрели с откровенной неприязнью:
– И что же, с вашей легкой руки объявляем войну Америке?
Я развел руками, уже как заправский чиновник пытаясь увильнуть от прямого ответа:
– Вот и вы попали на их удочку! Как умело Штаты подменили свое поганенькое «США» гордым «Америка»! Вон и вы, глядя на это больное образование на земле Северной Америки, называете его Америкой, хотя там же в Северной части еще и Канада, Мексика, а в южной части – два десятка государств: Бразилия, Чили, Аргентина, Уругвай... Ни мы им не объявляем войны, ни они нам, а вот Штаты уже давно ведут с нами войну. Мы пока что только отступали, теряя людей, деньги, территории, но сегодня пора попытаться дать отпор... Не Америке, повторяю! Всего лишь Штатам. Уродливому политическому образованию лесорубов, лавочников и кухарок.
Он поморщился:
– Нам что же, вам в угоду пытаться переименовать Америку в Штаты? Да народ уже привык. И не отвыкнет. – Любой человечишка, – сказал я, – обвинений в неграмотности страшится больше, чем в измене Родины. А моде подчиняется охотнее, чем закону или Кречету. Посему любого, кто называет Штаты Америкой, можно считать малограмотным... что на самом деле так и есть, следует только заострять внимание!.. на такого указывать пальцем... ну ладно, кивком или глазами, о нем можно рассказывать анекдоты, что, мол, он и не то может, вчера брякнул: «другой альтернативы нет», спутал Чайковского с Киркоровым, а «Гамлета» приписал Доценко, единственному автору, которого знает, да и то понаслышке... Будьте уверены, что уже через неделю только грузчики еще будут называть это образование Америкой, а все эти закомплексованные интели, полуинтеллигентики, из которых состоит вся копошащаяся масса российского народа... да не вскидывайтесь, Степан Викторович, что вы так обижаетесь?.. Вон Коган, ничего, не обиделся!.. А для России сейчас Израиль ближе Украины...
Сказбуш беззвучно отхлебывал кофе, настоящий мокко, Яузов смачно чавкал блинчиками с мясом, все поправлялся от ран, кто-то слушал, кто-то только делал вид, а кто и вовсе глазел по сторонам, оценивающе задирая взглядом и без того короткие юбчонки на оттопыренных задницах официанток.
Я уже привык, что на меня в правительстве смотрят как на клоуна в минуты отдыха: ну-ка давай, покажи свои штуки, надо поглядеть, за что тебя наняли! Но я давно перерос мальчишечьи обиды, и сейчас обстоятельно по-профессорски излагал вовсе не секретные сведения, пусть слышит хоть весь мир, что Россия уже созрела для второго рывка. Но дорога идет, увы! – через очищение, ожесточение. Через кровь и жестокость, даже через сужение кругозора, узость мышления, фанатизм... Когда-то существовал могучий Рим, просвещенная Римская империя правила миром, и, казалось, этому не будет конца... И цивилизация топталась на месте, пока по Риму не нанесли удар с двух сторон: изнутри – дикое и фанатичное христианство, а снаружи – дикие и грубые варвары.
Да, Рим был полон театров, там жили и творили поэты, драматурги, философы, там жили величайшие строители, экономисты, лучшие ученые. Конечно же, неграмотные невежественные христиане были отвратительны, они отрицали культуру, знания, и требовали слепой веры в своего бога, других же богов фанатично отвергали, демонстрируя узость мышления.