Но никуда она не упала. А бросилась бежать к дому так, что снежные потоки засвистели вокруг нее как стрелы.
Она вбежала в подъезд, взлетела по лестнице и остановилась перед последним пролетом.
В подъезде было полутемно. Костя стоял, прислонившись к стене, на которой светящейся краской было нарисовано сердце. Это для соседской девчонки нарисовали, для шестиклассницы. Он стоял и смотрел на Белку, и она смотрела на него. Она хотела взбежать дальше вверх, но у нее отнялись ноги. Просто перестали существовать – она их не чувствовала. И это тоже было с нею впервые.
С ней все стало впервые, когда он появился в ее жизни – впервые чувства стали значить так много, что осветили ее жизнь, как фонарь. И другое стало с нею впервые, когда он исчез – волшебный фонарь погас, и все потеряло смысл.
И вот теперь этот смысл вспыхнул, как светящееся сердце на стене, а у Белки не было сил, чтобы к нему подняться.
Костя спустился по лестнице.
– Что ты? – спросил он. – Мама твоя меня испугалась, а ты-то что?
Наверное, вид у нее такой идиотский, что это можно списать только на испуг.
– Я просто… не ожидала тебя… увидеть, – с трудом выговорила она.
– Почему?
– Потому что… Я думала, то все было случайно. Все, что у нас случилось…
– Случайно ничего не бывает.
Его голос звучал спокойно. Это благотворно подействовало на Белку, она смогла взять себя в руки. И ответила тоже почти спокойно:
– Я не философ.
– А я просто дурак.
С этими словами он взял ее за плечи и притянул к себе. Она почувствовала себя точно так же, как в тот вечер, когда он на руках принес ее из сада в дом и сказал, что она не тяжелее трупа. Да, когда она анализировала, что с ней произошло – а она анализировала, вернее, пыталась это делать, хотя и не слишком успешно, – то поняла, что все началось именно тогда. И она не догадалась об этом сразу только потому, что ничего подобного не ожидала. Не знала, дура такая, что все главное, все самое значительное происходит вне ожиданий и выглядит в момент происхождения обыденным, само собой разумеющимся.
Ну, что с нее взять? Пришествия Христа и то вон не заметили. Все ждали от Бога чего-нибудь поинтереснее, чем странный человек с толпой юродивых.
Костя наклонился и коснулся губами Белкиных губ. Не поцеловал, а коснулся только, будто боялся, что она отстранится, отшатнется. Правда, дурак! Она обняла его и поцеловала очень крепко.
Ей все равно, что будет дальше, почему он не приезжал, почему приехал сейчас, – она без него жить не может, и если он ей дан на одну только эту минуту, когда она чувствует его губы, прохладные, как после сгрызенной сосульки, то эту единственную минуту она и будет жить в полную силу.
– Почему ты думаешь, что ты дурак? – спросила Белка, еще не отдышавшись после поцелуя.
– Нельзя было придавать решающее значение стечению обстоятельств. И уж точно незачем было считать его знаком судьбы.
– Какому стечению?
– Когда я выехал из деревни, началась метель. Телефон работать перестал, я стоял в сугробе между деревней и шоссе и думал, дождешься ты меня после всего этого или нет.
Что-то Белка такое читала про метель, которая чему-то помешала… Или ничему не помешала?
– Я не мог сказать Наде по телефону. – Костин голос прозвучал виновато. – Я ничего ей не обещал, но все равно это было бы непорядочно.
– А мне ты мог сказать по телефону?! – воскликнула Белка. – Я же… Я думала, ты к ней вернулся, – шмыгнув носом, пробормотала она.
– Значит, не только я дурак, а мы с тобой оба… недалекие люди. Я не могу без тебя жить, Белка, – сказал он. – Просто бессмысленно жить без тебя.
На площадке над ними открылась дверь, и мама громко произнесла:
– Белла! Может быть, вызвать полицию?
– Пойдем, – сказала Белка, хватая Костю за руку так, как будто он мог вот сейчас, сию секунду, снова раствориться в метели, которая, кажется, и не утихала с тех пор, как разлучила их так глупо. – А как ты меня нашел, кстати?
– После разоблачений Ассанжа это наивный вопрос, – ответил он. – А на тебя и интернет-правдолюбцев никаких не надо, твой адрес есть практически в открытом доступе. Телефон тоже есть, но я не мог сказать тебе все это по телефону.
Глава 8
Шереметьевский странноприимный дом сиял, как путеводная звезда.
Ну, просто подсвечен был красиво.
На окне не было занавески, и Белка видела этот корпус Склифа все время, когда не смотрела на Костю. Конечно, красивый вид из окна, хотя квартиру рядом со Склифом он снял не из-за вида, но все-таки смотреть на его лицо ей нравилось больше, чем на Шереметьевский дом.
Она и узнавала его, и не узнавала, но не потому что отвыкла, а потому что он опять был новый и непонятный. Она даже сказала ему об этом, и он удивился.
– Это ты мне кажешься непонятной, – сказал Костя. – Я растерялся, когда тебя увидел.
– Ну да! – не поверила Белка. – Вот уж каким ты не выглядел, так это растерянным. А почему ты растерялся? – тут же спросила она.
Это интересовало ее живейшим образом.
– Потому что ты оказалась очень какая-то… моя. А я не предполагал, что так может быть. Открываешь калитку, видишь лысую девицу с фингалом под глазом и торчащими ушами и понимаешь, что она твоя и все в ней как будто специально для тебя предназначено. Кто угодно растерялся бы.
– И ничего не лысую, – фыркнула Белка. – А с «ежиком». И уши ничего не торчали.
– Неважно, торчали или нет. Их вообще могло не быть.
– То-то красота была бы!
– Красота сама по себе не имеет значения.
– А Достоевский говорил, что она спасет мир.
– Он ошибался.
– Ты категоричен.
Белка провела пальцем по его губам. Откуда берется в них прохлада? А в руках откуда берется сила, даже когда они просто лежат поверх одеяла?
– Наследственность.
Он был категоричен, решителен, и то, что о расставании он должен был сказать Наде сразу же, как только понял, что оно произошло, – было частью всего этого в нем.
Белка не знала, как ко всему этому в нем относиться. Но знала, что не может воспринимать его частями – весь он был ей нужен, этот единственный мужчина, единственный, которого она не понимала. Просто – единственный мужчина.
– «Ежик» тебе шел, не обижайся, – сказал Костя. – У тебя лицо нежное, хороший контраст.
Вот опять: он, оказывается, замечает такие вещи, о которых она и предположить не могла, что они хотя бы взгляд его задерживали.
Все в нем такое – догоняешь что-то в его душе, в его мыслях, и тут же появляется новое, и снова ты бежишь за этим новым, догонишь, обнимешь, носом уткнешься, а впереди опять…
Белка обняла Костю и уткнулась носом ему под горло. Он подул ей в лоб, и от этого желание пробежало по всему ее телу. Да, ко всем его умениям следовало добавить еще и то, что он зажигает в ней желание одним своим дуновением.
Костя откинул одеяло, и они стали обниматься без помех. Голые люди на голой земле. Хоть и на кровати, конечно.
Как хранится такая первоначальность? Непонятно. Годы гасят ее огонь, но он загорается снова в ответ на другой огонь, который загадочным образом становится твоим.
Белке так хорошо было в Костиных объятиях, что это невозможно было отнести только на счет телесной их тяги друг к другу. То есть она была, эта тяга, и очень она была сильна, даже жестока она к ним была, скручивая их в общий жгут сильной рукой, но все-таки она являлась всего лишь частью какого-то загадочного целого, которое их соединило.
То, что давала телесная тяга, кончилось телесными же судорогами, а это целое осталось, не кончилось.
Белка прижалась к Косте и прислушалась – нет, не кончилось точно.
– По-моему, ты хочешь есть, – сказала она.
– Нет, – удивился он. – Почему ты решила?
– Чувствую.
– Раз чувствуешь, значит, сейчас захочу, – улыбнулся он. – Пойдем в кухню и будем есть.
Они поднялись с кровати и пошли в кухню, где в холодильнике была какая-то еда. Действительно, есть захотелось сразу, еще по дороге из комнаты, и обоим, и они уселись на пол, потому что не было стульев, и съели то, что было в холодильнике, не успев заметить, что это было.
Квартира вообще была обставлена наспех: стол имелся, а стульев не было, постель была, а занавеску повесить хозяева перед сдачей жилплощади не сообразили. Но она располагалась в пяти минутах ходьбы от Костиной теперешней работы, и он снял ее еще из Кирова, как только выискал в Сети.
Все это он рассказал Белке по дороге сюда, в такси. А она рассказала, что ходит на курсы по медицинской психологии, есть такие в Первом меде на Пироговке, а потом еще придется пройти двести с лишним часов тренинга, и только потом можно будет работать медицинским психологом.
– Хорошо еще, что у меня диплом по профилю, – сказала Белка. – Так странно! Я ведь его считала случайной бумажкой…
– Ничего странного, – заметил он. – Про диплом твой я не знал, но что людей ты чувствуешь насквозь, трудно было не заметить.
– Ничего странного, – заметил он. – Про диплом твой я не знал, но что людей ты чувствуешь насквозь, трудно было не заметить.
Они замолчали – оба подумали о женщине в наручниках на больничной койке. Обоим нелегко было это вспоминать.
– У меня перевернулась жизнь, – сказала Белка. – Все перевернулось. Что раньше казалось неважно, стало важно. Я оглядываюсь и вижу другой мир. Меня в нем задевает то, что раньше оставляло равнодушной. Это нелегко, Костя, я даже не знаю, рада ли этому. Многое лучше бы не знать, не обращать на это внимания – как на ту Олю… Но я обращаю теперь, и это довольно мучительно.
Он слушал очень внимательно, Белка чувствовала. И, кстати, только теперь она догадалась: еще в Кирове, когда они заходили с Костей в кафе по дороге с работы и она рассказывала ему что-нибудь, думая, что ее рассказы для него лишь способ успокоить нервы, – он слушал точно так же, просто она не понимала этого тогда.
– И еще, знаешь, я не думала, что работа будет иметь для меня какое-то значение, – сказала Белка.
– А я не думал, что для меня какое-то значение будет иметь что-нибудь, кроме работы, – усмехнулся Костя. – Что ж, жизнь, видимо, имеет свойство переворачиваться с ног на голову и наоборот. Мало ли о чем мы с тобой не знали!
Пока доехали из Тушина до проспекта Мира, снег растаял почти совсем. И зачем была сегодня эта странная апрельская метель?
Может, жизнь все-таки отмечает какие-то дни особенными знаками и не стоит считать это случайным стечением обстоятельств?
Этого Белка не знала. Но чувствовала же она у себя и у Кости за спиной сложное, необъяснимое в момент своего явления и объяснимое в огромном объеме времени сплетение обстоятельств, целей, чувств, стремлений и разочарований, составивших жизнь людей, благодая которым они появились на свет. Не случайно же все это было с теми людьми и не напрасно же!
Белка подвинулась к Косте по холодному линолеуму и поднырнула под его наполненную непонятной силой руку, мешая ему отламывать куски от хлебной буханки. Нет, не случайно, точно не случайно!
Зазвонил его телефон, лежащий на кухонном столе. Костя дотянулся до него, взглянул.
– Севка, – сказал он.
– Сева? – удивилась Белка.
– Да. Я сказал, чтобы он мне звонил. Он-то не виноват, что все так вышло.
«Что там у тебя за следующим поворотом? – подумала Белка. – Ничего я о тебе не знаю. Или о себе? Так ведь это одно и то же!»