Женщины да Винчи - Анна Берсенева 8 стр.


– Затем, – зло бросил Немировский. – Зачем все остальное, затем и пушкинский дом. – И скомандовал: – В медсанбат, быстро! Немцы за дымом спрятаться хотят. У них по всему парку укрепления, сейчас оттуда стрелять начнут.

Что это означает, не было нужды объяснять: новый поток раненых.

На бегу Зина оглянулась. Пушкинский дом над высоким берегом Сороти пылал как свеча.

– Не оглядывайся! – прикрикнул Немировский. – Будет, как с Лотовой женой!

При чем здесь чья-то жена, Зина не поняла, да толком и не расслышала. Она со всех ног припустила к медсанбату.

«Мы все заново отстроим, – сжав зубы и задыхаясь, думала она на бегу. – И Михайловское, и… Все-все!»

Она сама понимала, что это детские какие-то мысли, и плакать ей хочется от детской же досады, и странно, и даже стыдно хранить в себе такую детскость на такой войне. Но ничего не могла с собою поделать: война и обыденные, необходимые на войне действия – это было одно, а то, что думала она и чувствовала, – другое, и никому она ни мыслей своих, ни тем более чувств открывать не стала бы.

Разве что капитану Немировскому. Но ему они не нужны, конечно.

Глава 11

– Бэлль, а все-таки – куда бы ты хотела поехать?

Кирилл с самого начала стал называть ее именем из мюзикла, хотя даже если ее считать красавицей, то его чудовищем назвать было трудновато. Ну да она привыкла, что каждый новый любовник переиначивает ее имя на собственный оригинальный лад, и это ей нравилось.

«Куда бы ты хотела» означало, что он собирается устроить себе кратковременный отпуск, предполагает, что она тоже это сделает, и намерен совершить совместное романтическое путешествие. Или не романтическое, а просто увлекательное, что гораздо лучше и правильнее.

Однажды они такое путешествие уже совершили – слетали на три дня в Марокко. Белке понравилось: воображение у нее работало хорошо, и интерес к происходящему просыпался уже от одного сознания того, что она в настоящем Магрибе. К тому же отель был не просто дорогой, а атмосферный – воплощенный Восток со всеми его восхитительными приметами, – и это прибавило ей уважения к Кириллу; устройством поездки занимался он.

Теперь, значит, повторить хочет. Что ж, она только за.

– Ну-у… – протянула Белка. С таким увлечением она, пожалуй, размышляла над географическими названиями только в детстве, когда играла «в города» в коммунальной кухне вот этой самой квартиры. – Например, в Австралию!

– Отлично, – согласился Кирилл.

Было очень интересно слушать его голос: он звучал непосредственно у него в животе и проникал в Белкину голову через затылок, минуя уши. Такое необычное взаимодействие получалось по вполне обычной причине: они лежали голые на разложенном белом диване, их тела образовывали перпендикуляр, и Белкина голова находилась у Кирилла на животе. Руки она при этом раскинула так, что одна доставала до его носа, а другая почти до щиколоток. На этой линии находились всяческие приятные части его тела, которые Белка время от времени поглаживала, заставляя его немножко вздрагивать и немножко постанывать. Он в ответ на это прихватывал зубами ее локоть, как раз попадавший на его рот. Так они отдыхали после секса, прикидывая, не возобновить ли его.

– Австралия – отлично, – повторил Кирилл. – Но ее придется внести в список на будущее. Ибо далеко лететь, а у меня освободится только три дня. Еще?

– Себе! – засмеялась Белка. – Мы что, в блек-джек играем?

– Ну куда, куда?

– Венеция!

– Идет! Я там, представь себе, ни разу не был.

– Я, представь себе, тоже.

Что он не бывал в Венеции, не казалось Белке удивительным. Мужчины обычно попадают туда по наводке своих подруг, самим им, если они не художники и не поэты, редко приходит в голову съездить в город влюбленных. Кириллу не с мадам же своей туда было ездить, влюбленной ее представить трудновато. А других женщин, по крайней мере постоянных, у него не имелось, в этом Белка после полугода связи с ним была уверена. По какой причине не имелось, она, правда, до сих пор так и не поняла, но факт очевидный: ей почему-то достался в любовники мужчина, у которого при множестве выдающихся, даже исключительных вводных не было ни выдающихся, ни тем более исключительных романов.

Можно было ломать голову над таким парадоксом, но Белка не ломала. Зачем? Она давно уже поняла, что слова «так не бывает» не имеют к жизни никакого отношения. В жизни бывает и так, и этак, и вопреки всему ни одна голова не выдумает того, что в действительности происходит самым обыденным образом.

Ну а сама она не бывала в Венеции по какому-то дурацкому заклятью, и хорошо, что оно будет наконец снято. И не зря, выходит, бросала монетку в зеленую воду венецианской Лагуны, и не зря обещала себе, что в ближайшее время непременно приедет в этот город. Вот оно и настало, ближайшее.

– Когда у тебя образуются три дня? – уточнила Белка.

– Послезавтра. Я сегодня закажу билеты и отель, а ты завтра вечером приезжай сюда с вещами. Послезавтра утром отсюда и отправимся.

Белку слегка покоробило, что он излагает все это как уже утвержденную программу. Мог бы, между прочим, спросить, как ее начальница отнесется к таким планам. Хотя и то сказать, ну как он стал бы об этом спрашивать? «Отпустит ли тебя моя жена?» Глупее было бы только ему лично к ней обратиться: «Отпусти, Леночка, мою любовницу со мной в Венецию прошвырнуться».

Представив себе это, Белка фыркнула. Ладно, примем его руководящий тон без возражений. Три дня в Венеции стоят этой маленькой уступки мужскому шовинизму.

Они еще немного посексуальничали, потом выпили по бокалу вина за будущее путешествие, и Белка отправилась домой.

Весь следующий день она посвятила обновлению гардероба. У Кирилла был хороший вкус, он замечал каждую новую изюминку ее образа, и ей нравилось их для него изобретать.

Именно поэтому она купила ярко-красное пальто.

Даже мама оценила этот выбор, хотя обычно мало обращала внимания на ее приобретения, и чем оригинальнее они были, тем менее мама их замечала. Это могло показаться удивительным только тому, кто не знал, что у мамы имеются собственные представления о ценном и неважном, заметном и не стоящем внимания. Одежда должна быть аккуратной и недорогой, так она полагала, и Белка не тратила зря время и силы, чтобы ее переубедить.

– Это очень красиво, Белочка, – сказала мама, когда та повертелась перед ней в новом пальто, которое притягивало любой встречный взгляд. И неожиданно спросила: – Ты едешь с мужчиной?

Вообще-то это был удивительный вопрос. Мама разбиралась в мужчинах еще меньше, чем в видах одежды, поэтому никогда не расспрашивала об их присутствии в дочкиной жизни. Она относилась к этой теме с такой опаской, что Белка временами думала: «Может, она меня от святого духа родила?»

Ни одного мужчины она в мире своей мамы никогда не наблюдала, и, пока не выросла настолько, чтобы завести себе свой собственный мир, ей казалось, что их как-то и вовсе нет на белом свете.

Похоже, такое отношение к мужчинам было в ее семье наследственным. Белка помнила, как бабушка Тая в детстве говорила ей:

– Скоро Новый год, будешь хорошо себя вести, тебе Снегурочка подарки принесет.

Она тогда еще удивлялась: почему в детском саду подарки приносит Дед Мороз, а мама с бабушкой даже не знают о его существовании?

Но у бабушки Таи все-таки имелся муж, просто он был много старше и оставил ее молодой вдовой, а вот каким образом при таком отношении к мужчинам умудрилась забеременеть мама, было для Белки загадкой.

Еще большей загадкой являлось то, что при всем этом сама она, повзрослев, чувствовала себя в мужском мире как рыба в воде, легко разбиралась в мужских желаниях и мотивах и была поэтому объектом повышенного мужского внимания. Оставалось только предполагать, что такие выдающиеся качества происходят от неизвестного ей отца. Когда Белка в любопытном подростковом возрасте пыталась выяснить у мамы, так ли это, та либо переводила разговор на другие черты ее наследственности – «лицом ты, Белочка, вылитый дедушка, и у глаз в точности его рисунок, только цвет бабушкин», – либо просто умолкала. Выйдя из подросткового возраста, Белка эти расспросы забросила: во-первых, не любила усилий, которые не приносят результата, а во-вторых, поняла, что и сама считает бессмысленным и, следовательно, излишним знать подробности о своем биологическом отце. И в кого у нее такой характер, а не другой, имеет для нее не больше значения, чем сакральное знание, в кого она пошла формой глаз. Какая есть, такая есть, не все ли равно почему?

Так что маминому вопросу Белка удивилась.

– А почему тебя это именно сейчас заинтересовало? – спросила она вместо ответа.

– Ты сейчас какая-то необычная, – объяснила мама. – Я и подумала, что ты, может быть, полюбила.

О господи! Институт благородных девиц какой-то. Но не объяснять же маме, что в отношениях полов все не так возвышенно, и в желании женщины предстать перед любовником в красном пальто не больше любви, чем в яркой расцветке бабочки.

– У меня появился мужчина, – объяснила она, из человеколюбия пропустив слово «новый».

– А кто он? – спросила мама. – Если это не секрет.

– Не секрет, – ответила Белка. – Ну кто он может быть? Бизнесмен, конечно.

– Почему «конечно»?

– Потому что деньги есть только у чиновников и бизнесменов. Чиновники убогие. Значит, бизнесмен.

– Странно ты рассуждаешь, – пожала плечами мама. – Как будто бы…

– Я знаю. Не в деньгах счастье. Но в моей ситуации – в них. Во всяком случае, не в последнюю очередь в них.

– Какая уж такая у тебя особая ситуация? Ты неплохо зарабатываешь. А если бы работала по специальности, то зарабатывала бы еще лучше.

Маму почему-то удручало, что Белка не использует по назначению полученные в вузе знания. И сколько она ни объясняла, что считает их не знаниями, а сомнительными домыслами, переубедить маму ей не удалось.

– Ма, – сказала она, – в зарабатывании денег надо делать перерывы, иначе от скуки умрешь. Вот у меня сейчас как раз перерыв.

– Ты бросила работу? – насторожилась мама.

– Нет, – улыбнулась Белка. – Я перестала думать о деньгах.

Это была чистая правда. Кирилл дал ей такую возможность, причем очень непринужденно: подарил в один прекрасный день банковскую карту со словами, что не умеет выбирать подарки и у нее самой это гораздо лучше получится. На карте Белка обнаружила приятную сумму и сделала себе подарок немедленно – погасила кредит, который давно ее раздражал. Через месяц телефон сообщил ей о пополнении счета, и она не стала с ним это обсуждать – не с телефоном, а с Кириллом, – только в очередной раз порадовалась, что ее любовник ведет себя таким правильным образом.

– Мне все это не очень понятно, Белочка, – вздохнула мама. – Но я тебе своего мнения не навязываю, – поспешно добавила она. – Мы жили в другое время.

«Неужели я в пятьдесят лет тоже буду говорить о себе «жили»? – подумала Белка. – Не дай бог!»

– Через три дня вернусь, – сказала она. – Кальций не забывай принимать.

Чемодан она к этой поездке тоже купила новый. Он катился на четырех колесиках легко, будто вальсировал, везти его по улице было так приятно, что Белка даже такси вызывать не стала – решила прогуляться.

Осень в этом году вышла долгая и сухая, к концу октября еще не облетели листья. По бульварам, пронизанным двойным золотом, листьев и фонарей, Белка шла от метро к Дому со львами.

Да, Москва была так хороша, что поездка в Венецию выглядела не возможностью вырваться из нее, а просто переменой, и не участи, а лишь обстановки.

И когда Белка шла по этим насквозь живым бульварам, то думала: как глупо считать, будто она не знает, что такое любовь. Знает, знает – вот к этому городу, в котором то трудно, то беспечно, но всегда цельно и полно идет ее жизнь.

У Никитских ворот она зашла во французскую кондитерскую, купила десяток маленьких пирожных-птифуров. Раз уж повезло тебе иметь хороший обмен веществ и не толстеть даже от самой калорийной еды, то глупо ведь не получать от этого удовольствие.

Окна квартиры были еще темны. Вообще-то Кирилл обещал, что приедет пораньше, но бизнес есть бизнес, не все предусмотришь.

За то время, что длилась ее связь с Кириллом, Белка стала получать от обновленного Дома со львами немалое удовольствие. Оно охватывало ее сразу же, как только она входила в подъезд, украшенный ухоженными живыми цветами, а потом в бесшумный, блестящий металлом лифт, а потом в чистую – раз в неделю приходила нанятая Кириллом уборщица – квартиру, где всегда стоял легкий запах кофе.

Белка специально купила в магазине на Мясницкой самый ароматный сорт и оставляла немного свежесмолотого кофе на блюдечке в кухне, и сейчас она почувствовала его запах в темноте, как только вошла в прихожую.

Свет вспыхнул так резко, что она не сразу даже осознала, что это произошло без ее усилия.

«Любит он сюрпризы!» – мелькнуло у нее в голове.

Но вместо Кирилла, к которому относилась эта мысль, перед Белкой предстал совсем другой человек.

– Прилетела птичка в гнездышко… – зловещим тоном произнесла мадам Мазурицкая. – А самца-то нету!

Белка и представить не могла, что Ленка способна произнести такие дурацкие слова, к тому же бабским, базарным тоном. Она даже решила на какую-то секунду, что, может, это и не Ленка встречает ее в прихожей, может, это ей просто почудилось из-за неожиданно вспыхнувшего света.

Но нет, конечно, не почудилось – именно начальница предстала перед нею, и если было что-то незнакомое в ее виде, то лишь выражение лица.

На лице ее застыла такая неукротимая злость, которую даже при Ленкиной природной и нескрываемой стервозности Белке все-таки видеть не приходилось.

Таким мощным был этот направленный на Белку злобный поток, что она чуть не захлебнулась в нем, как в самом настоящем водном потоке.

– Что молчишь? – с той же протяжной интонацией проговорила Ленка. И вдруг взвизгнула: – Не видать тебе больше полюбовничка! И сама сдохнешь!

Визг был такой пронзительный, что Белка чуть уши не зажала. И не сделала этого только потому, что Ленка вдруг бросилась на нее. Да не бросилась даже, а прямо-таки катапультировалась – с бешеной, неостановимой энергией ненависти. Свихнулась, точно!

Белка отпрянула, ударилась спиной о входную дверь и швырнула в Мазурицкую коробкой с птифурами. На лету коробка открылась, одно пирожное почему-то осталось у Белки в руках, остальные брызнули в Ленку. Но это, конечно, не могло ее остановить – с искаженным лицом, с кремовой блямбой на лбу она подлетела к Белке.

«Вот когда «ежик» пригодился! – мгновенно подумала та. – Хоть волосы не выдерет».

Она выставила перед собой руки, но это помогло не больше, чем бросок пирожными. И «ежик» тоже не помог – Мазурицкая вцепилась ей не в волосы, а в уши. Она рвала их в стороны, а оскаленным ртом тянулась к Белкиному горлу. Как вампир! Это было бы даже смешно, если бы боль в разрываемых ушах не оказалась такой сильной и если бы мадам не дотянулась все же до Белкиного горла и не впилась в него зубами так, как никакому вампиру не снилось. И ничего невозможно было сделать, ничего! У Белки просто не хватало сил, чтобы справиться с обезумевшей бабой.

Одно было хорошо: от всего этого ей стало так страшно, так как-то нутряно страшно, что силы ее удвоились, несмотря даже на адскую боль. А может, благодаря этой боли. Она схватила Ленку за плечи и молча, чтобы не растрачивать свои спасительные силы попусту, отшвырнула ее от себя. При этом боль в шее стала, правда, еще острее, потому что Ленка рванула ее зубами, но зато от Белкиного швырка она отлетела к противоположной стенке и грохнулась на пол.

– Дура! – воскликнула Белка.

То есть это ей показалось, что воскликнула, а услышала она только невнятный хрип.

Но выжимать из себя что-либо более внятное она не собиралась. Дрожащими, перемазанными кремом руками Белка повернула дверную ручку, вывалилась на лестницу и, забыв про лифт, помчалась по ступенькам вниз. Шея горела, уши тоже, слезы лились по лицу, но она не чувствовала, что плачет, просто все у нее внутри тряслось. Теперь уже не от страха и даже не от боли, а от ошеломляющего унижения, которое оказалось сильнее, чем боль и страх.

Белка пробежала несколько лестничных пролетов, когда наверху с грохотом открылась дверь и раздался Ленкин голос.

– Не получишь!.. – орала она. – Падла!.. Убью!.. Все равно тебя достану!

Она орала так хрипло, как будто только что чуть не перегрызла не Белкино, а свое собственное горло. Невыносим был этот крик, доносившийся словно с другой планеты, на которой человек человеку дикий зверь.

Что-то загремело по ступенькам. Наверное, какая-нибудь щетка для обуви, хотя Белка не удивилась бы, если бы Мазурицкая метнула в нее молнию. Но разбираться в этом было уже ни к чему – Белка распахнула дверь подъезда и вылетела на улицу.

«С ума сошла, с ума сошла!..» – билось у нее в голове, пока она бежала по Малой Молчановке.

Хорошо, что уже стемнело, по крайней мере, от нее не шарахались прохожие. Уши и горло горели так, что нетрудно было представить, как они выглядят. Да еще голова, наверное, расцарапана; Белка вспомнила, что сначала мадам пыталась вцепиться ей в волосы.

«Уже хоть что-то осознаю. Хорошо», – подумала она, заметив, что ее мысли приобретают связный характер.

Она остановилась. Вокруг было тихо. Свет в окнах ближних домов был жилой, домашний. Новый Арбат гудел в отдалении. Белка огляделась и поняла, что попала в Николопесковский переулок. Да, способность смотреть на мир здравыми глазами к ней вернулась. Но, может, и зря – от здравого взгляда ее охватил ужас.

Как такое может быть, как?! Она могла предположить, что Ленка прознает о наличии у супруга любовницы, могла представить, что закатит ей скандал, уволит с работы… Но что вопьется зубами в горло, этого и вообще представить было невозможно, и тем более по отношению к Мазурицкой.

Назад Дальше