Стоило хоть раз заглянуть в ее глаза, полные веры и обожания, чтобы рухнуть перед ней на колени. Особенно ему, с давних пор избегавшему встреч со слабым полом.
Дункан не хотел, чтобы его обожали.
Пусть она ему верит. Пусть он будет в постели желанным. Только не обожаемым.
По крайней мере, не в том смысле, как это понимала она. Еще немного, и она с затуманенным взором заговорит о любви, если он вовремя не отступит.
Похоть – это все, что он чувствует к ней.
Похоть. Примитивная и понятная. Вот и все.
Но почему же предательски дрожат колени, стоит ей посмотреть на него своими золотисто-карими глазами? Почему он не может от нее оторваться?
Поднявшись, он стряхнул с колен частицы сажи и высохшие лепестки цветов. Оттягивая момент, когда надо будет снова на нее посмотреть.
Он всего лишь хотел принести таз с водой и полотенце, чтобы смыть кровь с ее ног, но никак не мог отойти от нее.
И что еще хуже и в каком-то смысле опаснее, ему хотелось просто обнять ее. Не заниматься сексом, а нежно привлечь ее к себе и не отпускать до самого рассвета.
Такие мечты были во сто крат опаснее похоти и могли принести вреда намного больше, чем если бы он переспал с дюжиной распутных девок.
Дункан тяжело вздохнул. Сделка с Линнет Макдоннел дала ему больше, чем он рассчитывал.
Гораздо больше.
Надо убедить ее в том, что она не испытывает к нему ничего, кроме обычной страсти. Погасить огонь в ее глазах и заставить поверить: все произошедшее между ними всего лишь плотское вожделение.
Удовлетворив его, можно получить наслаждение. Но с любовью оно не имеет ничего общего.
Но прежде всего Дункану следовало убедить в этом самого себя. Он налил в таз воды из кувшина и, прихватив несколько полотенец, обернулся к жене.
Его худшие ожидания оправдались. Она лежала, вытянувшись на подушках, и ее обнаженное тело сияло, купаясь в мягком свете разгоревшегося в камине огня.
Волосы рассыпались по плечам, еще больше спутавшись после их занятий любовью, и сквозь шелковистые пряди проступали ее высокие груди.
Кровь снова прилила к его мужскому естеству. Больших усилий стоило ему не отшвырнуть в сторону таз и полотенца и не броситься через всю комнату, чтобы, подобно неопытному озабоченному юноше, накинуться на нее еще раз.
– Разве я не укрыл тебя? – спросил он почти грубо. – Или ты хочешь подхватить лихорадку?
– Я не заболею, – ответила она, и лицо ее осветилось радостью.
– Прекрасно. Значит, не простудишься и после того, как я тебя умою. И давай поторопимся, потому что я очень хочу спать. – Его слова прозвучали неожиданно резко даже для него самого, и Линнет удивленно округлила глаза.
– Но… я думала… вы сказали…
– Я помню, что говорил, но теперь мне очень хочется спать. Я устал гораздо больше, чем думал. – Он избегал ее взгляда, полного боли и обиды. – У нас будет еще много ночей, чтобы предаться страсти. Брак по расчету не должен быть лишен физического удовольствия. Мы можем заниматься этим каждый раз, когда тебе захочется. Плотские желания…
– Для удовлетворения плотских желаний, сэр, есть продажные женщины, – прервала его Линнет, натягивая на грудь покрывало. – И они не должны быть основой брака.
– Согласен, – ответил Дункан, ставя таз на столик у кровати. – Но в основу нашего союза положен твой дар провидения. – Он смочил полотенце водой, отжал. – Но почему бы нам при этом не заниматься любовью? Я доказал тебе, что хочу владеть твоим телом. И надеюсь, тебе это понравилось.
Она промолчала, но при виде оскорбленного выражения ее лица словно тысячи раскаленных кинжалов вонзились в Дункана.
Тем не менее он продолжил:
– Это будет очень приятный союз. Мы идеально подходим друг другу.
– Как подходит распутница, торгующая своим телом, изголодавшемуся по женщине мужчине? – холодно спросила она.
Дункан проклинал себя. Он только что погасил в ней пламя, которое так хотел зажечь.
За одну лишь ночь он добился ее взаимности, она отдалась ему, а что он сотворил?
Бросил ей в лицо ее доверие и восторженное обожание.
И это после того, как она подарила ему счастье, которого он никогда не знал и о котором даже не смел мечтать. Она показала ему, что он все еще способен любить, и в благодарность за это он разрушил ее романтические мечты. Но в отличие от Линнет он знал, как это опасно, и его долг – оградить ее и себя от возможных тяжелых последствий.
Святые небеса, он стал тем бессердечным негодяем, о котором ходили легенды!
Одно дело – пытаться избежать страданий, неотступно идущих по пятам любви… но совсем другое – причинить боль своей молодой жене. Дункан проклинал себя за то, что не смог держаться от нее подальше, как намеревался с самого начала. Но ему и в голову не приходило, что она околдует его, заставит потерять рассудок, когда он заглянет в ее янтарные, полные обожания глаза.
Не ожидал, что окажется способным на такие сильные чувства.
Откуда он мог знать, как далеко заведет его притворство, когда он делал вид, будто ему нет дела до ее женских прелестей.
И теперь он почувствовал угрызения совести.
– Линнет, я…
– Пожалуйста, сэр, не продолжайте, – отмахнулась она. – Я поверила, что нужна вам. Но теперь поняла зачем. Было глупо с моей стороны надеяться на что-то другое. – Голос ее звучал все так же холодно.
– Ты не так поняла меня. Это не…
– Вы сказали, что хотите скорее покончить с умыванием, потому что очень устали. Не стоит себя утруждать. Я сама справлюсь. Будьте добры, отвернитесь.
Дункан понимал, что должен подчиниться, но не мог оторвать от нее глаз. Она была слишком хороша. Придерживая одной рукой простыню, а другой – мокрое полотенце, она с упреком взглянула на него:
– Я ведь просила вас отвернуться.
Дункан про себя чертыхнулся и выполнил ее просьбу. Глядя на огонь в камине, он чувствовал себя еще большим негодяем, чем его брат.
Он слышал, как моется Линнет. Когда все стихло, он еще долго стоял, дожидаясь, пока она уснет, и только потом обернулся. Она лежала спиной к нему, чуть ли не до подбородка натянув одеяло. Дункан издал тяжелый неровный вздох. Меньше всего он хотел, чтобы эта ночь закончилась таким образом.
Но ему некого было в этом винить.
Он молча опустился в кресло. То самое, в котором провел их первую брачную ночь.
Глава 12
Где-то вдалеке грохотал гром, запах дождя проникал сквозь толстые стены Айлин-Крейга в огромный сводчатый зал, и без того сырой и холодный. Время близилось к полуночи, и его люди крепко спали, устроившись на полу, устланном камышовыми циновками.
Дункан прошел через полутемный зал, осторожно обходя спящих и направился к возвышению, где в задумчивости сидел сэр Мармадьюк с оловянным кубком.
Дункан молча отодвинул свое кресло, сел и, демонстративно не обращая внимания на друга, отломил кусок хлеба и запил большим глотком стоявшего на столе вина.
– И тебе тоже доброй ночи, – произнес англичанин насмешливым тоном и поднял свой кубок. – Значит, все получилось еще хуже, чем я думал?
Дункан снова приложился к вину и вытер рот полотняной салфеткой.
– Да.
– Побеседуем?
– Нет.
Мармадьюк провел пальцем по краю кубка.
– Может, поговорить с ней? Я бы смог как-то тебя оправдать. Ведь послушала же она меня утром в день свадьбы.
Дункан раздраженно отставил пустой кубок.
– Я сыт по горло твоей помощью. К тому же я мерзко обошелся с ней. И любые извинения еще больше все испортят.
– Ты отнюдь не блещешь красноречием. Вполне могу себе представить, что ты невзначай обидел ее неосторожным словом. Но чтобы дурно обойтись с ней? – Мармадьюк покачал головой. – В это я не верю.
– Не веришь – не надо. Мне все равно.
– Успокойся, я не давал тебе повода хамить мне, – упрекнул его англичанин.
– У меня достаточно причин разговаривать с тобой таким тоном, и благодари Господа, что я не вышвырнул отсюда твою мерзкую английскую задницу.
– Умоляю, объясни, за что такая немилость? – воскликнул Мармадьюк вне себя от удивления.
– Я же сказал, что не собираюсь это обсуждать.
– Ты и вчера не хотел со мной советоваться, – напомнил Мармадьюк. – И вообще тебе мои советы не нужны.
– Оставь их при себе, жизнерадостный умник. Это не имеет никакого отношения к Кассандре и ее чертову портрету, – огрызнулся Дункан, схватив еще один кусок хлеба. – Все гораздо хуже.
– Хочешь сказать, что этот портрет ее совсем не встревожил?
– Конечно, встревожил! – Дункан повысил голос, не заботясь о том, что может разбудить спящих. – Она была очень огорчена.
Мармадьюк внимательно посмотрел на него своим единственным глазом.
– Что за чушь ты несешь? То говоришь, что портрет тут ни при чем, а теперь заявляешь, что он очень огорчил твою жену. – Он подпер подбородок ладонью. – Потрудись объяснить, что все это значит?
– Клянусь небом, ты и мертвого заставишь говорить! Так вот, все твои предсказания сбылись. Как всегда. – Дункан помолчал, уставившись на англичанина. – Она была вне себя от расстройства, но мне удалось ее успокоить.
Мармадьюк откинулся в кресле.
– Ты в этом уверен?
– Да.
– Ты сделал все, как я сказал?
– Нет, – дернулся Дункан. – Я сделал по-своему.
– И у тебя получилось? – В голосе Мармадьюка звучало сомнение.
– Еще как получилось!
– Что ты хочешь этим сказать? – еще больше удивился Мармадьюк.
– Я переспал с ней! – прорычал Дункан.
Мармадьюк усмехнулся:
– И это привело тебя в отчаяние?
Дункан наклонился к самому лицу друга:
– Она оказалась невинной, понимаешь, сукин сын? Девственницей.
Мармадьюк опешил.
– Ты что, только сегодня об этом узнал?
– Не могла же она остаться девственной после того, как я уже овладел ею, ты что, не понимаешь?
– Но…
– Ты надеялся, что, напоив меня до чертиков и заперев с ней в спальне, а наутро тряся у всех перед носом ее рубашкой с пятнами крови, сможешь убедить меня в том, что я переспал с ней! – Дункан схватил зятя за шиворот и вытащил из кресла. – И у тебя получилось! Я поверил, что овладел ею еще тогда. Но с того дня я к ней не прикасался. До этой ночи.
Дункан отпустил Мармадьюка и ударил кулаком по столу.
– Господи, Стронгбоу, твои проделки принесли столько зла, и я теперь не знаю, что с этим делать.
Поправляя накидку, Мармадьюк ошеломленно смотрел на Дункана.
– Ради всего святого, Дункан, это большая радость, что твоя невеста оказалась невинной. И я сожалею, что мы раньше времени сговорились оставить вас наедине. Но мы желали тебе только добра. Дай меч, я готов поклясться в этом на реликвии, которая заключена в его рукояти.
Дункан опустился в кресло.
– Я тоже сожалею, дружище. И очень благодарен своей жене за такой подарок. Я был потрясен. – Он помолчал и провел ладонью по лицу. – Тебе меня не понять.
– Где уж мне! – Мармадьюк наполнил кубки вином. – Может, ты был груб, когда овладел ею?
Дункана бросило в жар от этих слов. Англичанин был прав. Но признаваться в этом не хотелось.
Даже самому близкому другу.
Мармадьюк медленно покачивался в кресле, сложив на груди руки.
– Так-так… ну… ты поторопился, напугал ее, и теперь она боится близости?
Дункан нахмурился. Увы! Не все так просто. Он был бы счастлив проводить дни и ночи рядом с ней, добиваясь пробуждения ее чувственности.
Но его жена обладает врожденной страстью, ее не было ни у одной из женщин, которых ему довелось узнать.
– Ну? – Не отставал Мармадьюк.
– Что – ну? – проворчал Дункан.
– Придется давать тебе уроки деликатного обхождения с женщинами?
Дункан залпом осушил кубок и едва подавил желание запустить им в камин.
– Я давно перестал быть неотесанным юнцом и неплохо воспитан. Не хуже тебя знаю, как добиваться расположения женщины. Тем более собственной жены. Готов биться об заклад, в ней бурлит такая страсть, о которой ни одной из твоих девиц и мечтать не приходится. – Дункан снова откинулся в кресле. – Нет, проблема не в этом.
– Значит, так. – Мармадьюк начал загибать пальцы. – Твоя жена – честная женщина, у нее горячая кровь, и она не знает, до чего привлекательна. Клянусь честью, Маккензи, не понимаю, в чем проблема. – Замолчав, он забарабанил пальцами по столу. – Ума не приложу, в чем загадка. Если только… если только ты в нее не влюбился.
– Влюбился? – Дункан хмыкнул. – Любовь воспевают трубадуры долгими зимними ночами. Все, что я чувствую к Линнет, – это плотское желание.
– Ты в этом уверен?
– Да! – выпалил Дункан, чувствуя, что краснеет, и злясь, что не может скрыть это от Мармадьюка. – Она меня возбуждает.
– И все?
– Черт побери! Этого вполне достаточно! Какой мужчина устоит при виде голой женщины, растянувшейся на постели?
Англичанин глотнул вина и пристально посмотрел на него, отчего Дункану стало не по себе.
– Значит, тебе нужно только ее тело?
– Боже мой! – Дункан вскочил на ноги и уставился в потолок. Мармадьюк с улыбкой смотрел на него. – И убери эту дурацкую ухмылку со своей рожи. Мне нужно только ее тело. Вполне естественное желание. Любовь тут ни при чем.
Улыбка исчезла с лица Мармадьюка.
– А ты говорил ей об этом?
Дункан тяжело вздохнул и снова сел в кресло. Надо же! Мармадьюк догадался.
– Так вот, значит, в чем дело, – промолвил Мармадьюк.
Дункан с усилием заставил себя посмотреть в глаза друга и кивнул.
– Хочешь поделиться со мной? – Мармадьюк искренне встревожился. – Может, вместе придумаем, как решить эту проблему.
– Бесполезно. Ты понимаешь, что произошло? – Дункан понизил голос до шепота, чтобы их никто не мог услышать. – Я лишил ее девственности, посвятил в самые сокровенные тайны чувственного удовольствия, а когда посмотрел ей в глаза и увидел в них восторг и обожание – испугался, и сказал, что хочу лишь время от времени просунуть ей между ног.
– Надеюсь, ты выражался более деликатно?
– Разумеется, но смысл был тот же, и это сильно ранило ее. – Дункан сжал виски пальцами. Мысль о том, как бездушно он обошелся с женой, его мучила. – И она повернулась ко мне спиной. Я убил что-то в ее душе, понимаешь?
– Надо ее убедить, что ты вовсе не это имел в виду и питаешь к ней какие-то чувства.
– Но это неправда, – возразил Дункан. – Я просто хочу с ней спать.
Мармадьюк молчал.
– И не желаю ее обманывать, – продолжал Дункан.
– И не надо, – кивнул Мармадьюк. – Но обманывать самого себя еще хуже.
С этими словами английский рыцарь поднялся, допил свое вино, вытер губы и, не оглядываясь, покинул зал. Дункан проводил его взглядом, чувствуя себя провинившимся мальчишкой. Этот грубиян-всезнайка мог и ни в чем не повинного человека заставить почувствовать себя грешником.
Впрочем, Дункан не мог не признать, что грех на нем все-таки есть. А если точнее, он оказался настоящим ублюдком.
Хуже, лжецом. Самым презренным лжецом во всей Шотландии.
Линнет проснулась от саднящей боли между ног. Свернувшись калачиком, обхватила колени и закрыла глаза, надеясь, что снова заснет и боль утихнет.
Но боль все не прекращалась. Сквозь щели в ставнях пробивались узкие полоски солнечного света. Наступило утро. Ночь прошла и унесла с собой ее девственность, а вместе с ней надежду завоевать когда-нибудь любовь мужа. Она окинула взглядом комнату, убедилась, что никого нет и никто не станет с утра пораньше читать ей лекции о преимуществах плотских удовольствий.
Линнет вновь почувствовала, что ее предали. И досадовала на себя за то, что, несмотря ни на что, не увидев мужа в столь ранний час, испытала разочарование.
Казалось, все тело было истерзано и болело, но она заставила себя встать и одеться. Если повезет, она проскользнет незамеченной через зал и весь день проведет на своем огороде. А может быть, прокрасться мимо часовых на воротах и погулять по берегу залива? Ничто не успокоило бы ее так, как прогулка по пустынному берегу, где за высокими стенами замка она могла не опасаться длинных языков и любопытных глаз. Но все ее планы рухнули, как только она открыла дверь и, шагнув в коридор, едва не столкнулась с ним.
– Господи, женщина! – рассердился он, пытаясь удержать в руках огромный деревянный поднос с завтраком. – Надо смотреть, куда идешь.
Линнет отшатнулась.
– Сэр, клянусь, я не знала, что вы стоите за дверью.
Шагнув в комнату, он поставил тяжелый поднос на маленький столик у камина.
– Я принес тебе завтрак. Здесь овсяные лепешки и свежая пахта.
Линнет осталась стоять у двери, и Дункан нахмурился.
– Ты что, не хочешь есть?
– Не хочу. – Она поежилась под его взглядом. – Я могла бы поесть и в зале. Вам не нужно было себя утруждать.
Он фыркнул и выдвинул для нее стул, явно ожидая, что она сядет.
– Мне казалось, что… что тебе захочется сегодня поесть одной.
В полном недоумении Линнет вернулась в комнату. Может быть, он хочет, чтобы она вовсе не появлялась в зале? Упрячет ее, как Робби?
А может, боится, что по выражению ее лица все поймут, что между ними что-то не так?
Понимает ли он, что сердце ее разбито? Что он вознес ее к сияющим вершинам только для того, чтобы с этой высоты она рухнула наземь и ее заветные мечты разлетелись в прах?
Избегая встречаться с ним взглядом, она села и, не поднимая глаз, налила себе пахты.
– Спасибо, вы очень внимательны.
– Нет. – Он шагнул вперед и протянул к ней руки, но тут же опустил их, словно боясь прикоснуться к ней. – Так и должно быть… и даже этого мало. То, что вчера произошло… ты заслуживаешь намного большего. Я должен подарить тебе роскошные ткани и целый сундук драгоценностей. Я… это… о Господи, ну разве ты не понимаешь, что я не мастер говорить красивые слова?
– Мне не нужны красивые слова. – Она подняла глаза и с удивлением увидела, как густой румянец залил щеки ее мужа. – Роскошные платья и драгоценные камни тоже.