Хэйт на автомате проделала все, что потребовал Кен, столь велико было ее изумление: от смазливого молчаливого эльфа с вечной полуулыбкой такого она не ожидала никак. "Показал ли он свое "настоящее" лицо? Если да, то"... Мысль закруглилась на подзабытых школьных уроках информатики: если (условие), ветвление до конечного результата... "Может быть, Кен - программист? Тогда понятно, как он с такой деятельной девушкой уживается, они просто дополняют друг друга", - вероятное открытие заставило девушку улыбнуться... и понять, что часть разговора пролетела мимо ее ушей.
- Что за чушь: значение цифр - решающее? - недоуменно и будто обиженно вопросила гнома. - А как же смекалка, и вообще, не числами едиными мил человек!
Хэйт подсознательно ожидала, что эльф вспылит, как вспылила бы она сама, оспорь кто ее правоту в той области, где она, что та рыба в воде, а спрашивающий - как помянутый неоднократно тюлень на крыше небоскреба (зацепило чем-то ее то Маськино сравнение). Но Кен ответил с непринужденностью человека, познавшего дзэн[6]:
- В конечном итоге, любой бой в вирте - это формулы и последовательности. Цифры. Показатели. Перевес одних цифр над другими. И, как бонус, красивая упаковка, за что мы и любим игры. В пользу игроков приплюсовываются еще системно неучтенные числа - показатель IQ владельцев персонажей. Если ты это подразумеваешь под смекалкой, то да, влияние очевидно. Только это тоже цифры.
В финале реплики он так обезоруживающе улыбнулся, что все вопросы у Маси, да и у прочих, отпали сами собой, а спокойная уверенность неведомым образом передалась и другим. "Не иначе, воздушно-капельным", - подумалось Хэйт.
План, предложенный Кеном, был строен и прост. Прост настолько, что был обречен на успех.
Временным "танкующим" назначили голема. Ненадолго, на две секунды ровно: но за эти две секунды големчик, дитя камня и Маськиного труда, принял на себя четыре атаки "духов ненависти", направляемых шаманками. Рэй, изначально зашедший в пещеру в режиме скрытности, подобрался за эти две секунды за спину одной из шаманок. С треском развалился големчик - и это сработало, как сигнал убийце и лучнику атаковать правую гоблиншу; к левой же помчалась Маська. Не Барби, потому как духи наносили физический и магический урон, а к показателям от бижутерии (гноме сообща собрали на этот бой лучший комплект) прибавлялась в случае мелкой классовая пассивка - магический барьер, с двадцатипроцентным шансом отражающий "в никуда" любое заклинание.
Как подсчитал Кен, шаманкам не нужны были дополнительные средства для усиления атаки, они резонировали друг с другом. Пока были живы обе гоблинши, урон от духов шел космический, но со смертью одной из них резался десятикратно. Монк, Хэйт и Барби должны были стоять, не шевелясь, пока Маськина шкала здоровья не сократится до трети, тогда "баба-танк" должна перехватить на себя левую "монстриху" (словечко авторства орчанки), благо, умений, вызывающих агрессию, у нее было целых три в арсенале. Задача хилов же сводилась к простому: "Выжить", - в идеале, простоять все время, пока обе шаманки в бою, неподвижно, как статуи.
Разыграно все было, как по нотам: четыре предыдущих смерти научили группу осторожности. Кен, правда, оказался в какой-то момент на грани жизни и смерти, но Рэй как раз добил "свою" шаманку, и Монк смог начать лечение, не опасаясь за свое здоровье.
На второй же гоблинше всем скопом выместили злость за прошлые смерти, и только тогда Хуп-Хоп-Гхым вступил в схватку.
- Ленивое убожество, - фыркнула Мася, вбивая топорик в конечность мини-босса, который без своей свиты оказался... несостоятельным.
Сюрпризы и ужасы закончились на этапе со свитой, сам же Вожак был туповат, хоть и "толст" - ковырять его пришлось долго.
"Триумф расчета и логики над генератором случайных чисел" - так назвала бы портрет Кена квартеронка, если бы решила запечатлеть этот момент. Когда мини-босс испустил дух, эльф не сказал ничего, но выглядел он, как предводитель армии, выигравшей сражение под его руководством, причем ясно читалось, что в победе он был твердо уверен, от начала и до конца, ведь это он направлял "войско". И, что показательно: ни капли высокомерия в океане гордости и довольства!
Барби вразвалку подошла к эльфу, ухмыльнувшись, смачно хлопнула его по плечу. По второму плечу заехал Рэй, пообещав:
- С меня пиво! - и тут же передумал. - Нет, лучше коньяк. Ждите в субботу!
- Приезжай, - согласился Кен. - Мне как раз презентовали отличные сигары.
Хуп-Хоп-Гхым порадовал (посмертно): кроме того самого щита, на который надеялся Рэй (плюс пятьдесят процентов к шансу заблокировать удар и куча полезных стат), ушедшего Барби, выпал жезл, идеальный для лекаря: все исцеляющие умения получали надбавку к эффективности в десять процентов. Хэйт претендовать на него не стала, не с ее двумя скиллами было цепляться за вещь, полезную монаху. Монк же принял жезл молча, со скромной улыбкой...
- Может, скажешь что-нибудь? - предложил Рэй, с интересом глядящий на невозмутимого монаха: так Галка порою рассматривала новые снимки горячо любимых ею горных вершин.
- А что говорить, кроме спасибо? - пожал плечами Монк. - Все же нормально...
- Так ты говоришь, только когда все плохо? - вскинул бровь убивец. - Занятно...
- Я говорю, когда есть, что сказать, - не поддался на провокацию монах, вернув Рэю цепкий взгляд. - Это проблема?
Пока длилась "игра в гляделки", Хэйт вспоминала, где она могла слышать подобную фразу... Ведь слышала, как пить дать, слышала! "В училище? Нет, раньше... Ян?!" - она испуганно взглянула на монаха, ища сходство между ним и человеком, которого почти не вспоминала несколько лет. "Нет, я притягиваю за уши, просто совпала одна фраза. И поза... И эта нелепая смесь уверенности и скромности... Я чертова фантазерка, не он это!" - пока Хэйт клинило, все уже собрались уходить из гоблинского логова, а она не успела применить навык картографа.
Остаток дня вышел настолько сумбурным, что адептка не стала ни писать новую картину, ни качать навыки - вывалилась в реал, убеждать себя в несостоятельности "сравнительного анализа" в поисках сходства между реальной личностью, не виденной ею уже три года, и виртуальным лекарем...
Они учились вместе с... пожалуй, с младших классов. Ян был очень тихим мальчиком, его голос был слышен, только когда вызывали его персонально; при этом он был умнее едва ли не всех остальных детей, вместе взятых. Классе в шестом даже был маленький детский "бунт", Яна пытались "учить" быть, как все, средствами грязными и... глупыми. Кнопки на стуле, компот, вылитый в портфель, уродливые карикатуры в его учебниках... Стандартные детские "шуточки". Вероника уже тогда была помешана на рисовании, ее не коснулись все эти гадости, она уже была "на своей волне"; саму девочку почему-то не трогали, видимо, одного "пугала" классу хватало. Через пару-тройку месяцев травля Яна прекратилась: он никак не реагировал, детям стало неинтересно.
Ближе к выпускному классу им уже гордились: это с ними вместе учился "мега-мозг", давая лишний повод прихвастнуть перед сверстниками. Вероника так его и запомнила: скромность вперемешку с уверенностью, цепкий всезнающий взгляд, слова - только когда "есть, что сказать". Коктейль, как ей казалось, неповторимый. Вероника помнила, как если бы это было вчера, как им обоим вручали медали: торжественно, с помпой, гордость школы... Ян смотрел в одно окно, она - в другое.
Но Ян никак не мог оказаться в Восхождении: он должен был сейчас учиться, как и она сама, на третьем курсе (что его зачислили на бюджет в СПбГУ, она знала), а в семье парня (если так можно было назвать пьющую мать-одиночку) денег не было отродясь.
- Совпадение плюс моя буйная фантазия, - постановила Вероника, мысленно давя ногами "червячок сомнения".
Просигналил о новом входящем сообщении мобильный, перепугав девушку (она аж вздрогнула). Объявился Стас с предложением встретиться, "когда ей будет удобно".
- Не "если", а "когда", вот же!.. - возмутилась Вероника.
Самым неприятным было то, что, после "откровений" Анны, "когда" было намного вероятнее, чем "если": узнать, что именно говорил профессор о ее работах (и говорил ли, или это выдумки однокурсницы), требовалось.
"Завтра в первой половине дня", - набрала Вероника ответное сообщение, дождалась лаконичного: "Ок. Заеду в полдень", - затем пошла на кухню, соображать легкий перекус заместо ужина.
Наряжаться на встречу она не стала: не свидание. Джинсы со свитером, волосы собраны, ноль косметики, обувь без каблука - вот и все приготовления. В таком же виде она в супермаркет за продуктами ходила.
Стас, проявив чудеса пунктуальности, позвонил за минуту до означенного срока, сообщил, что припарковался возле парадной и ждет ее внизу. Спускаясь, Вероника ощущала не самое "правильное" из чувств - злость. На себя, на Стаса, на безымянного (пока) профессора, на демона зависти (вроде бы Левиафана, но классификацию по чинам обитателей преисподней девушка помнила смутно), на... На весь мир?..
Стас, проявив чудеса пунктуальности, позвонил за минуту до означенного срока, сообщил, что припарковался возле парадной и ждет ее внизу. Спускаясь, Вероника ощущала не самое "правильное" из чувств - злость. На себя, на Стаса, на безымянного (пока) профессора, на демона зависти (вроде бы Левиафана, но классификацию по чинам обитателей преисподней девушка помнила смутно), на... На весь мир?..
- Белозерова, не прожги дыру в машине, ладно? - притворно нахмурился преподаватель. - Перекусим? А то я даже не завтракал.
Вероника безразлично передернула плечами. По ее мнению, поездка, прием пищи и обратный путь были лишней тратой времени, но вслух она этого не произнесла.
К счастью, вкус куратору не изменил: он выбрал весьма демократичное кафе, без пафосных наворотов, к тому же - малолюдное. И кофе там оказался очень даже ничего...
- Перед пленэром меня вызвал ректор, - без вступительных речей сказал Стас, едва отложив вилку и столовый нож. - О тебе говорили. Я - не смотри на меня страшными глазами - офонарел от его слов. Когда я защищаю студентов - это в порядке вещей, но чтобы они меня... Знаешь, впервые в жизни такое.
Девушка залилась краской, пунцовостью щек соревнуясь с алыми полевыми маками. Почему-то ей казалось, что Юрий Алексеевич содержание их беседы распространять не станет... "Наивная!" - невесело ругнула себя Вероника.
- Однажды я чуть было не женился, - задумчиво и несколько "не в тему" сообщил куратор. - Ты не против, я закурю?
Вероника помотала головой, Стас прервался на поиски портсигара и зажигалки. Закурив, с видимым удовольствием втянул никотиновую отраву в легкие.
- Ее звали Надя. Надежда; но надежд в сфере живописи она не подавала. Если бы ты знала, сколь мало по-настоящему талантливых ребят среди поступающих в училища, ты бы удивилась... По моим наблюдениям, их чуть меньше, чем нисколько, но случаются счастливые исключения. Скажем - ты. Но я отвлекся. Наденька казалась ангелом во плоти. Когда у нее что-то не получалось, она расстраивалась столь мило, что не исправить ее ляп казалось чуть ли не бесчеловечным. Наде помогали все, включая и меня... С тех пор, кстати, огребя нехилый нагоняй, я стараюсь как можно реже прикладывать кисть к студенческим полотнам. Надежда же пришла к своим выводам из моих порывов и решила... действовать более решительно. Был ее день рожденья, небольшой сабантуй в группе, к которому я присоединился - зазвали. Сабантуй перетек в посиделки у Наденьки дома с ящиком текилы, а затем... ну, ты понимаешь. Через месяц она переехала ко мне. Это было против правил училища, но я не возражал. Я вообще мало в чем ей перечил - Надя была чертовски, то есть, ангельски, мила. Воспротивился я только, когда она стала настаивать на свадьбе, через месяца три после переезда ко мне. У меня уже тогда была своя студия, определенный круг покупателей... Короче говоря, я предложил ей сначала доучиться. Днем позже она пошла к ректору. Затем к родителям... Были: педсовет, обвинения в некомпетентности, копания в грязном белье и разговор по душам с Надиным отцом. Отец, к слову, оказался самым вменяемым из всех, с кем я тогда общался. Пойми меня правильно: я был не против отношений с Надей, да и женитьба меня не пугала. Почему нет? Но свистопляска, которую она развернула, чтобы вынудить меня надеть ей на палец кольцо - это был верх идиотизма. Можно жениться на милой, но не очень умной девушке, если тебе с ней комфортно, но на дуре, пытающейся тобой манипулировать, еще и с привлечением народа со стороны - ни в жизнь.
Сигарета, от которой Стас сделал ровно одну затяжку, дотлела. Он щелкнул зажигалкой, закурив вторую.
- Я уперся. Работа в училище? Да увольняйте, мне же спокойнее. Обвинения? В чем? В хорошем обращении? Не эпоха коммунизма, право слово, партбилет на стол класть за связь вне брака не требовалось. Надя плакала, я ее жалел, ощущая себя скотиной, но стоял на своем; в итоге она ушла из училища, скандал замяли. Гадко было, но еще гаже было бы пойти у нее на поводу, а потом выставить из своей жизни. С тех пор я дистанцирую себя от студентов, а от студенток - особенно. Поэтому долго молчал, хотя видел, что самая одаренная из моих студенток пишет раз за разом натуру с пустыми, а то и вовсе - чужими, лицами. Были исключения, хоть и редко, и я откладывал разговор: с технической точки зрения для твоего уровня писалось все безупречно. Но, молчи я дальше, закончилось бы большим разочарованием.
Вероника, не издавшая ни звука с начала монолога Стаса, подавила вздох: в некотором роде, разочарование уже имело место быть...
Подошла официантка, с медлительностью сонной мухи убрала посуду. Стас попросил еще два кофе, работница вяло кивнула.
- Пока не произошло ничего непоправимого, но мне уже совестно, - продолжил куратор, когда официантка удалилась. - На следующий день после просмотра с какой-то радости в училище явился Панченко, член приемной комиссии и профессор нашей академии художеств. Он критиковал твои работы с натурой. Говорю тебе это, потому что слухи рано или поздно до тебя дойдут.
Не сумела она удержать на лице заинтересованно-вежливую гримаску, поморщившись. Осадок от разговора с Аней не улегся и по сей день.
- Ага, уже, значит, - уловил изменение в выражении лица девушки Стас. - Учти, что при этом композиционные твои работы он хвалил. К ним и впрямь сложно придраться, чувство цвета у тебя изумительное. Я к чему тебе всю эту речь-то толкаю: Белозерова, у тебя - талант. И если я, твой куратор, облажаюсь, и не помогу ему раскрыться, то грош мне, как наставнику, цена. Панченко, хрыча старого, слушать не стоит, он не знает ни тебя, ни твою историю, а я - знаю. И очень надеюсь поспособствовать твоему развитию в живописи. Ты интересна мне. Как художник, как человек с твердыми принципами, как девушка, наконец, которой приятно дарить цветы. Антураж признаниям не очень соответствует, но я буду рад, если ты не выплеснешь мне сейчас кофе в лицо, а просто скажешь, что поразмыслишь над моими словами.
Дотлела и вторая прикуренная сигарета. Стас сидел, откинувшись на спинку стула, потягивал кофе. Теперь, с "открытыми картами", без ореола интриги, он был... просто мужчиной далеко за тридцать, хорошим преподавателем, но не более.
- Мне все очень льстит, - наконец подала голос Вероника. - Но цветы - неуместны.
Она ответила на его прямой, почти ищущий взгляд.
- Понял, - кивнул он, допил одним глотком весь кофе. - На следующей неделе будет частная выставка одного коллекционера. Редчайшие экземпляры будут представлены, тебе стоило бы ее посетить. Буше, Ватто, Фрагонар... Не настаиваю, потому как общество там соберется чванливое до омерзения, но полотна стоят того, чтобы потерпеть.
Вероника с сомнением покачала головой.
- Если надумаешь - набери меня, я все устрою. И как ты относишься к тому, чтобы пару раз в месяц посещать детишек? Они от тебя в восторге, девчонки так вообще. Это нужный опыт, хоть и неоплачиваемый.
Девушка замялась.
- Я так сразу не отвечу, нужно подумать. Ничего, если я возьму несколько дней на раздумья?
Куратор улыбнулся.
- Конечно, Белозерова. Но к сентябрю я хочу получить от тебя не меньше двух портретов. Не важно, чьих, можно даже не в масле. Лишь бы написаны были не слабее, чем девочка у дуба.
"Напишу Барби с Кеном. Парой. Ее - зеленоликую, его - с ушами двадцатисантиметровыми!" - ехидно-озорная мысль заставила Веронику улыбнуться Стасу в ответ. Вообще, тлела в ней уверенность, что на влюбленного Стас не походил, а почти полное отсутствие реакции на ее "ответ" впечатление усугубляло. "Флирт, как лекарство от грусти? Он ведь может..."
Что именно "может" Стас, додумывать она решила дома. Тем более, что куратор вежливо предложил на выбор некую "культурную программу" и обратный путь до парадной Вероники.
Девушка, разумеется, выбрала второе.
Дом требовал уборки, чем она и занялась, чихая и чертыхаясь. За месяц без пригляда полочки покрылись слоем пыли, паучок даже поселился в углу возле стиральной машинки. Процесс наведения чистоты изрядно располагал к раздумьям...
Стас сказал ей многое, но не все - это выглядело очевидным, если слегка призадуматься. Вероника допускала, пусть и с долей иронии, что он вполне позитивно мог "прикладывать" ее к роли "подруги" по кисти и по жизни, особенно теперь, зная больше на один эпизод истории... В сердце Стаса для женщины места было не так уж и много - там царила Живопись, истинная любовь и страсть его жизни.
...Однажды, лет в тринадцать, начитавшись книг о возвышенных чувствах, дуэлях за даму сердца и прочая, Вероника устроила матери допрос: что такое любовь? "Яркое солнце в дождливый день", - ответила мама. Потом добавила, что это цитата... с вкладыша-комикса к жевательной резинке[7].
- А если говорить серьезно, - продолжила она тогда, - Любовь - это то, что греет, и то, что ранит. Это весь спектр эмоций с эпицентром на объекте любви. Н-да, дочь, а не перейти ли тебе на чтение детективов?..