И хотя он понимал, что в этом городе живут люди, много людей, а на всей планете их еще больше — несколько миллиардов, что это человеческий мир, живущий по человеческим законам, и что осужден он тоже по закону, придуманному и проводящемуся в жизнь людьми, — хотя он понимал все это, но в голове бились совершенно дикие мысли:
«Значит, я остался один, один на всей Земле… Поэтому они задумали меня уничтожить, я им мешаю, я ведь живой, вот они и решили сделать меня мертвым. Проклятые машины… Это их заговор… Меня тоже сделают машиной… Чего не может делать машина?» Он почувствовал, что может сойти с ума оттого, что все происходящее не кошмарный сон, а не менее кошмарная и оттого более страшная действительность.
Но где-то в глубине сознания жила надежда, что это только горячечный бред, болезнь, от которой он избавится, как только увидит другого человека.
— Человека! Хочу видеть человека! — закричал он и попытался вырваться, но роботы держали его крепко, хотя и предупредительно мягко, чтобы не причинить боли, и это обстоятельство затронуло какой-то нейронный узел в его мозге.
— Хочу увидеть человека! Я же схожу с ума, мне кажется, что я остался один!
В это время возникшая в мозгу ассоциация развилась в мысль, сработало реле памяти, и от внезапного прозрения Моррисон затих. Он вспомнил:
МАШИНА НЕ МОЖЕТ УБИВАТЬ.
Коридор, по которому его вели, заканчивался, и Моррисон, направляясь к двери, уже знал, кого он увидит за ней.
Охота
Он сидел, глубоко утонув в удобном кресле, смотрел, как маленькие человеческие фигурки, окруженные клубами дыма и ореолами бешеного пламени, выжимают последние крохи мощности из своих ракетных поясов, стремясь к той заветной черте, за которой для пересекшего ее первым начнется новая, радужная жизнь, и оттягивал момент, когда надо будет нажать клавишу выключения и выйти из уютного мирка своей квартиры в неизвестно что приготовившую для него ночь.
Но бесконечно оттягивать было нельзя, и он вдавил клавишу в ручку кресла. Яркая панорама изображения съежилась и пропала, однако он успел увидеть, как вокруг одной фигурки пламя полыхнуло особенно ярко и она, беспорядочно кувыркаясь, понеслась вниз.
«Не повезло, — подумал он. — Ограничители были сняты у всех, но не повезло именно этому…»
Он решительно выбросил из кресла свое худое тело и стал собираться, стараясь отделаться от неприятного сосущего чувства страха. Одевшись, он полез в ящик стола за пистолетом, но тут же вспомнил и отдернул руку. Вот уже два месяца, как запрещена Охота с оружием. Она, видите ли, приводит к слишком большим потерям.
«Черт бы вас взял!» — выругал он неизвестно кого. Не то чтобы он был недоволен, нет. Он любил свою страну и знал, что она самая богатая, могучая и свободная во всем мире; правда, он не знал, каков был «остальной мир», потому что страна была спрятана под защитным энергетическим колпаком, и это тоже было правильно, этого требовала безопасность; и если запретили Охоту с оружием, то, значит, так и должно быть. Просто страх, который жевал его внутренности, жевал упорно, настойчиво, взвинчивал ему нервы, и это нервозное настроение искало выхода и находило его в резких словах.
Он нервничал. Это потому, что у него была работа, хорошая работа, ничего, что немного вредная: он заменял отработавшие свой срок плутониевые сердца роботов, — и была отличная квартира из пяти комнат с искусственным климатом, чутким электронным сторожем, синтезатором, большим, сверкающим никелем кухонным комбайном, был старый, но надежный и достаточно быстрый винтолет, была красивая жена и трогательно нежный ребенок, но всего этого он мог лишиться, если ему не повезет на Охоте. И ему было страшно. Но он любил свою жену и своего ребенка, и он должен был пойти и принести пищу для своей семьи.
Он подошел к серому ящику синтезатора, занимавшего половину комнаты, и погладил его матовую, чуть шершавую поверхность. Он зарабатывал восемь киловатт энергии в неделю, и такой экономный синтезатор мог произвести много полезных предметов. Он мог создавать новый костюм себе и платье жене хоть каждый день, мог получить новую мебель и стереовизор по-следней модели, а если месяц или два экономить — то и неплохой ракетный пояс, но одного он не мог синтезировать — пищи.
Пищу приходилось добывать самому, раньше было просто — он отличный стрелок, но теперь труднее, теперь расчет только на мускулы, а стрелять нельзя, за это суровая кара. Ну ничего, он подойдет — и все будет хорошо, принесет добычу, немного неприятно, правда, но потом он положит ее в приемное окно кухонного комбайна, а комбайн разделает тушу, заморозит мясо и приготовит любое из десяти блюд, на выбор, надо только нажать кнопку, одну из десяти, и в окне выдачи появится узорчатая тарелочка (тарелочки прессуются из костей — очень удобно) с аппетитным блюдом.
Надо идти. Он нежно попрощался с женой, та смотрела тревожно, но держалась молодцом, даже улыбнулась, когда произносила традиционное «Счастливой Охоты!», погладил по голове сынишку, который повторил за матерью фразу, не понимая еще, что стоит за этими тремя словами — «Счастливой Охоты, папа…»
Он вышел из квартиры, с удовлетворением услышал четкий щелчок сторожевого устройства и шагнул в шахту гравитационного лифта, шагнул без колебаний, хотя перед ним зиял колодец почти трехсотметровой глубины.
Несколько лет назад у него возникало смутное беспокойство, когда он подходил к этой бездне, он с трудом заставлял себя шагнуть в нее, и однажды, когда в стереовизоре он увидел защитную полосу — бесконечную цепь эмиттеров, окружающих всю страну, — у него почему-то сжало сердце: он заметил выжженную землю вокруг черных головок излучателей — там слишком велика была напряженность защитного поля, и у него даже шевельнулась мысль: зачем все это…
Как раз тогда он нашел свою старую газету, напечатанную еще на бумаге, и прочел в ней невероятные вещи. Там было написано, что защитную полосу нельзя вводить в строй, что она погубит страну, нарушив какое-то биологическое равновесие. Он прочел, что не следует запрещать полеты в космос, что именно в космосе надо искать новые места для размещения быстро растущего населения, что залитая асфальтом, бетоном и пластиком, насквозь протравленная химией земля вот-вот вообще перестанет давать урожаи, что стране грозит голод…
Тогда он потерял покой, что-то шевельнулось в его душе, и он не понимал что, он не спал две ночи и наконец решился пойти к врачу.
Специалист объяснил все просто и доходчиво: явление атавизма, такое, к сожалению, бывает, правда, редко, за четыре года это второй случай. Ничего не поделаешь, проявляется затаенное в сознании несовершенство натуры далеких предков. У них было много подобных комплексов. Страх перед высотой, например, который не позволил бы им пользоваться гравилифтом. И еще целый ряд ненужных эмоций, из-за которых они не смогли бы охотиться. Ну что ж, это не страшно, теперь многие психологические барьеры в человеческом мозге преодолены, большей частью сами собой, а некоторые — искусственно, подумаешь, пустяк, при современном уровне медицины…
Психолог оказался прав. Ему сделали два укола и провели сеанс облучения, с тех пор все было в порядке. Исчезло непонятное чувство, бессонница, страх перед шахтой лифта. Жизнь снова пошла своим чередом. А старую газету с написанными там разными глупостями он сжег…
На улице было тепло, даже душно, неба видно не было из-за громад домов, и только тысячи окон сверкали огнями, как большие звезды. Там, за пуленепробиваемыми стеклами, текла обычная жизнь, от которой он отрешился, как отрешились и многие другие охотники, вышедшие в эту душную ночь в свою текущую по особым законам жизнь.
Он мягко шел по улице, стараясь держаться в тени, и был непривычно легким правый карман пиджака. Ничего, он жилистый, хотя и потерял в весе семь килограммов за два месяца — это оттого, что мало ел, да и небольшие дозы облучения, которые он получает каждый день на работе, кое-что значат. Но в основном — еда. С тех пор, как запретили Охоту с оружием, он не выходил за добычей. С трудом удалось растянуть запасы до сегодняшнего дня. Если бы он знал заранее, он бы сделал запас побольше, ведь он очень хорошо стреляет…
Послышались шаги, и он бесшумно метнулся к небольшой нише в стене и плотно вжался в нее. Из-за угла показался человек — невысокий плотный мужчина, похоже тоже охотник. Когда человек поравнялся с ним, он на секунду замешкался, но потом все же прыгнул и уже в прыжке понял, что заставило его замешкаться: слишком настороженно шел этот человек, слишком напряженной была у него мощная спина…
Его руки скользнули мимо шеи человека и, казалось, попали в стальные тиски, его тело повернулось в воздухе и грохнулось о бетон, но он еще успел подумать, что чертовски силен этот человек, гораздо сильнее его, но если бы был пистолет, все было бы по-другому, и в последнюю долю секунды своего бытия понял, что из охотника превратился в добычу.
Шок
Звонок, возвещающий об окончании работы, смолк в тот самый момент, когда Ник Андерсон перешагнул порог конторы. Обычно это ему не удавалось: в такое время коридоры напоминали сухие выходы затапливаемого муравейника, и пробраться сквозь суетливую толпу было невозможно. Но сегодня все уступали ему дорогу. Сегодня не обычный день, сегодня — день триумфа.
На улице ярко светило солнце, он надвинул шляпу-шлем пониже, почти на самые глаза. Настроение было отличным, и он решил идти пешком. Теперь он мог себе это позволить. Буйная радость захлестывала Ника каждый раз, когда он, повернувшись к зеркальной витрине магазина, видел свое отражение с броским оранжевым значком стрелка первой категории на лацкане пиджака.
Это был приятно. Экзамен он сдал только вчера и еще не привык к этому яркому квадратику, гарантирующему безопасность, пожалуй, больше, чем защитный костюм. Второй значок, висящий под левой лопаткой, предупреждал каждого, кто надумает выстрелить ему в спину, что он целится в человека, способного не оборачиваясь попасть в глаз мяукнувшей кошки.
Кроме безопасности, эти маленькие пластиковые значки гарантировали и многое другое… Продвижение по службе, например. Ник вспомнил, как реагировали коллеги на его появление в новом качестве. Поздравления с не очень искренней улыбкой и шепот за спиной: «Ну, теперь Старику крышка». А когда пришел мистер Спенсер, все затаили дыхание. Тот был управляющим десятый год, и, хотя на его пиджаке красовался такой же оранжевый значок, все знали, что он уже не выполнит нормативов первой категории. Старик держался на авторитете. Но если появляется человек, равный по рангу, он может посягнуть на авторитет… Это понимали все и, конечно же, сам мистер Спенсер.
Старик тепло поздравил Ника, пожал ему руку, но на лице в это время отражалась напряженная работа мысли. Ник знал, о чем думает шеф: прикидывает, подать ли ему в отставку самому или ждать своего конца. Правда, был и еще третий выход…
Нику совсем не понравилось, что шеф, помяв полу пиджака, как бы между прочим спросил:
— Что это у вас, Ник? Джейрон?
«Неужели Старик решится…» — подумал Андерсон и ускорил шаги.
На улицах было спокойно. Лишь изредка раздавались выстрелы, вспыхивали перестрелки, но патрульные вертолеты недвижно висели над перекрестками — значит, все было по правилами: граждане свободной страны устраивали свои дела, соблюдая закон.
Ник чувствовал себя настолько уверенно, что позволил телу расслабиться, и даже чуть отпустил руку, лежащую на рукоятке пистолета. Он строил планы.
«Если Старик завтра не уйдет сам, придется ему помочь. Это будет нетрудно, и Спенсер должен это понимать. Ведь сам-то он застрелил своего предшественника за два дня до того, как получил первую категорию. Он наглый, этот Старик… Пожалуй, он может решиться…»
Ник отогнал назойливую мысль и продолжал приятные размышления.
«Итак, со Стариком ясно. А что потом? Добраться до президента фирмы? Впрочем, это уже слишком, — одернул себя Ник. — У мистера Адамса высшая категория, и он в отличной форме».
Визг тормозов прервал течение его мыслей. Полицейские быстро затолкали в машину какого-то старика, и автомобиль умчался. Все произошло мгновенно, но Андерсон успел заметить, что на старике был обычный, НЕ ЗАЩИТНЫЙ, полотняный костюм, который не смог бы защитить даже от удара ножом. У Ника был такой, он иногда надевал его дома, чтобы отдохнуть от грубого прикосновения пластика, но выйти в нем на улицу…
«Сумасшедший, — подумал Ник. — Самый обычный сумасшедший. Что-то их многовато развелось, это уже третий случай за неделю. Видно, они не приспособлены к жизни и свихиваются от страха, потому что не знают, с какого конца браться за пистолет. Конечно, таким нечего делать среди нормальных людей. Недаром полиция хватает любого, кто выйдет в таком виде на улицу. Кто-то говорил, что их отсылают в специальный район, там у них свой сумасшедший город, где все не как у людей…»
Андерсон поравнялся с универмагом «Бодихад». Здесь продавали защитные костюмы.
«Зайти, что ли?» — подумал Ник и, вспомнив вопрос мистера Спенсера, толкнул стеклянную дверь.
Здесь его знали. Толстый продавец, имя которого Ник не запомнил, выскочил навстречу.
— Добро пожаловать, у нас как раз есть кое-что для вас. Правда, теперь вам опасаться нечего, — кивок на значок, улыбка, многозначительное подмигивание, которое должно означать: «Молодец, парень, давай дальше так же», — но все-таки… Синтеклирон — абсолютно новая ткань. Месяца два будете спокойны, ни одна оружейная фирма не успеет до этого срока выдать новинку, которая справится с ней. — Он выплевывал слова, как автомат пули.
Андерсон примерял костюм, а толстяк не умолкал:
— Если хотите, я надену пиджак, а вы выстрелите мне в живот, не останется даже синяка, вот увидите…
Ник внимательно посмотрел на него, вспомнил глаза мистера Спенсера, когда тот спросил: «Что это у вас, Ник? Джейрон?», и расплатился. Толстяк бормотал что-то еще, но он, не слушая его, вышел на улицу.
Прохожие почтительно уступали дорогу, кто-то шепнул за спиной: «Такой молодой, и уже первая категория…»
Андерсон самодовольно улыбнулся. Можно считать, что главного он достиг. Может быть, удастся добраться и до высшей категории, но это очень уж сложно. Вот разве его сын… Мальчонка уже вошел во вкус — целые дни проводит в тренировочной комнате. Через пару лет можно будет дать ему настоящее оружие…
В конце квартала находился оружейный магазин, в который Ник заглядывал каждый день, возвращаясь с работы. Еще издали он увидел большое объявление в витрине и ускорил шаги.
«Опять рекламируют новинку. Интересно, что можно придумать нового в рекламном деле? Ведь вряд ли удастся переплюнуть фирму Кольта. Ее последний образец два дня лежал в контейнере с жидким кислородом, а потом сразу же был пущен в дело и действовал безотказно».
Ник быстро пробежал глазами текст объявления: «Внимание! Через десять дней в продажу поступит новая модель 12-миллиметрового пистолета „стар-26Е“. Автоматический предохранитель гарантирует полную безопасность обращения. Прилагается глушитель и ночной прицел. Цена комплекта 42 доллара».
Психологи-рекламщики не зря получали свои деньги. Расчет был предельно точным. После ничем не примечательного текста объявления следовала еще одна строчка, как бы забытая и дописанная потом: «Пуля, выпущенная из нового образца, легко пронизывает два слоя синтеклирона».
И все. Как будто бы это добавление ничего не значит. Как будто синтеклирон не является самой прочной защитной тканью в мире.
Андерсон сделал заказ и, помрачнев, вышел на улицу. Вспомнилась жирная физиономия продавца. Итак, тот соврал, гарантируя ему два месяца относительного спокойствия. Ник уже сожалел, что не стал стрелять, когда тот подставлял свой живот, — по крайней мере был бы уверен в защитных качествах костюма.
Когда Ник подходил к дому, из-за угла бесшумно выкатилась машина с включенным мотором. Ник хорошо знал, что это значит, и, когда дверца чуть приоткрылась, выстрелил в темную щель, чуть ниже вспыхнувшей блестки огня. Из щели вывалился автомат и тяжело лязгнул о мостовую. Ник подбежал к машине и заглянул внутрь. Он увидел то, что и ожидал. Спенсер был убит наповал.
Только сейчас Ник почувствовал боль в животе, под защитным костюмом. Продавец соврал дважды — синяк останется, и не маленький. Хотя неудивительно… Андерсон взглянул на автомат. «БМ-32», реактивный. Старик ошибся. Он рассчитывал на джейрон, который пуля такой машинки прошибает насквозь. Он не учел, что костюм можно сменить.
Ник посмотрел вверх. Патрульный вертолет зафиксировал все подробности, с формальностями покончено.
«Поздравляю вас с повышением, мистер Андерсон!» — сказал Ник самому себе.
Вложив палец в отверстие замка, он, как всегда, испытал неприятное чувство, ощущая притаившуюся иглу наркотизатора. Ему всегда казалось, что однажды сторожевой механизм ошибется…
Дверь открылась. Ник спиной вперед вошел в квартиру, запер дверь и, облегченно вздохнув, вынул руку из кармана. Здесь он в полной безопасности.
Ник повернулся. Прямо в лоб ему был направлен ствол пистолета. Маленький Боб Андерсон держал оружие правильно, как он всегда учил его. Ник отметил, что пистолет в руке сына какой-то новой модели, но никак не мог сообразить, где мальчонка мог его взять — в семейном арсенале таких не было.
— Брось это, малыш. — Oн старался говорить спокойно, но еще не окончил фразу, как у среза ствола мелькнул короткий огонек и сильный удар бросил его на пол…
Когда Андерсон открыл глаза, он не почувствовал ничего, кроме головной боли. Крови нигде не было, похоже было, что пуля не причинила ему никакого вреда.
«Что за чертовщина!» Oн тряхнул головой, стараясь понять, что же произошло. На полу лежал ярлык — рекламка фирмы «Детское оружие», очевидно, жена приобрела сыну очередную игрушку. Сил на то, чтобы встать с пола, у Андерсона не было, и он чисто машинально подвинул к себе рекламу и привычно пробежал текст: «Наш новый образец нельзя даже вблизи отличить от настоящего пистолета. При применении он вызывает десятиминутный шок, абсолютно безвредный для здоровья. Упражнения с этой игрушкой помогут выработать у ребенка ряд необходимых в жизни практических навыков». А на обороте помещалась реклама новой модели детского оружия, которую фирма обещала выпускать со следующей недели. Яркие буквы извещали, что «оригинальность новинки заключается в том, что она не только копирует внешний вид настоящего оружия, но не отличается и по результатам применения…»