— А последствия?
— Не будь занудой! Мы собираемся развлечься.
— Но…
— Они выходят!
Ее рука забралась под рубашку, пальцы пробежали по спине, и предвкушение накрыло Грима с головой. Он завелся и прошептал:
— Сделаем!
Скрипнула дверь, и на площадку вышла женщина лет сорока, за ней — мужчина. Обычная семейная пара, собрались за покупками или прогуляться. Увидев Грима и Лаю, не удивились, видимо, в подъезде частенько тискались влюбленные. Женщина демонстративно отвела взгляд, однако почти сразу вновь уставилась на Лаю. Заметила соскользнувшую бретельку: платье девушки опустилось, приоткрыв тугую смуглую грудь. В глазах женщины вспыхнула злость.
— Совсем обнаглели!
«Сейчас!»
Лая выхватила из-за пояса Грима пистолет:
— Ни с места!!
И надавила на спусковой крючок.
Заранее наведенный морок скрыл от соседей и грохот холостого выстрела, и визг перепуганной женщины. Грим распахнул едва успевшую закрыться дверь и затолкал мужчину обратно в квартиру. Лая — не менее жестко — женщину.
— Хотите жить — не вякайте!
Грим и его пленник уже в гостиной.
— Что есть?
— Стулья!
— Пожалуйста, не надо…
— Сойдет!
Грим грубо усадил мужчину на стул и принялся ловко вязать его скотчем.
— Я отдам деньги…
— Не трепыхайся и останешься жив. Мы не грабители.
— Я отдам…
— Готово!
— Иди туда, сука!
Оглушенная выстрелом, еще не пришедшая в себя женщина подчинилась резкому приказу Лаи.
— Садись!
Грим так же быстро связал хозяйку квартиры.
— Готово!
— У меня тоже!
Он повернулся. И задрожал.
От предвкушения. От желания.
Лая расположилась на скрипучем столе, небрежно скинув на пол скатерть и дешевую, «под бронзу», вазочку. Платье бесстыдно задрано, бедра разведены, манят откровенностью, доступностью. В правой руке — пистолет, а в глазах — пожар. Лая ждет, но не покорно — страстно. Яростная пантера. Запах ее нетерпения дурманит голову.
Зрители, которым предусмотрительно вставили кляпы, дружно выкатили глаза и замычали.
— Скорее…
Опьяненный желанием Грим подошел к столу, без слов — он знал, что сейчас Лая не хочет слышать слов, — расстегнул брюки и грубовато вошел в девушку. Он знал, что сейчас, именно сейчас, она хочет вот так — резко. По ее телу пробежала дрожь.
— Скорее!
Мычание зрителей совсем не походило на ритм, но им он и не требовался.
— Скорее!
Но Грим не торопился. Расстегнул на девушке платье, обнажив тугие смуглые груди с розовыми сосками, сдавил их, наклонился и поцеловал Лаю в губы.
— Скорее…
— Тебе понравилось?
— Это было… остро.
— Это значит — да?
— Да, — поколебавшись, ответил Грим. — Это значит — да.
— Хорошо! А то я подумала, что ты не расслабился… — Лая беззаботно потянулась, перекатилась к краю кровати и взяла с тумбочки бокал с вином. — Какие у них были рожи!
Сумасшедшая дура. Любимая. Отмороженная. Похожая на наркотик… Ее безумные выходки распаляли, погружали в какую-то новую, чарующую и пугающую реальность. Жестокие, яркие, сладкие, подлые… Грим никогда не думал, что способен на подобные безрассудства, а вот попробовал и втянулся. И как-то признался себе, что теперь не сможет без Лаи, что мир без нее окажется тусклым. В нем не будет огня, дарующего не тепло, но жар.
— А эта крашеная сука таращилась так, будто никогда не видела настоящего секса! Ну, ничего, ей полезно!
Хозяева квартиры освободились через час после ухода парочки. Что они будут делать, ни Грима, ни Лаю не волновало. Возможно, постараются забыть случившееся, как страшный сон. Возможно, обратятся в полицию, но описание хулиганов не будет иметь ничего общего с настоящим обликом Грима и Лаи. И отпечатков пальцев в квартире не найдут. И других следов тоже.
Магия, черт бы ее побрал! Магия!
А довольные любовники продолжили свидание в спальне Грима.
— Что будем делать вечером?
— Потусуемся в «Ящеррице»?
— А что там сегодня?
— Танцы.
— Просто танцы? — удивился Грим.
Ответить Лая не успела — зазвонил телефон. Девушка вздохнула, явно не собираясь отвечать, однако, посмотрев на экран, поморщилась и, произнеся: «Тихо!», нажала кнопку:
— Да?
— Ты опять с ним? — ворчливо поинтересовался мужчина на том конце линии.
— Не твое дело, Манан, — ровно произнесла девушка.
— Он тебе еще не надоел?
— Почему ты все время лезешь не в свое дело?
— Ты — моя дочь.
— Но не твой голем!
Манан помолчал, затем примирительно произнес:
— Я не хотел ругаться.
— У тебя опять не получилось. Зачем звонишь?
— Скажи своему приятелю, что он мне нужен.
Странная фраза. Странная и совершенно невозможная.
— Неужели? — удивилась Лая. — Зачем?
— Он ведь наемник, так? Так. Я хочу его нанять.
— По-родственному? Со скидкой?
Пауза продлилась несколько секунд.
— Лая, прошу, не доставляй мне больше боли, чем уже доставила, — тихо попросил девушку отец. — Мне нужен наемник. Твой… приятель согласится подработать?
На этот раз помолчала девушка.
— Я спрошу.
— Спасибо.
Лая отключила телефон и с улыбкой посмотрела на Грима.
— Манан хочет тебя нанять.
— Шутишь?! — Наемник приподнялся на локте. — Я думал, он меня ненавидит.
— Именно поэтому мне интересно, захочешь ли ты работать?
Грим неуверенно пожал плечами.
— Зависит от того, что он предложит.
Лая прищурилась.
— Ты был прав: он тебя ненавидит. Его бесит, что я сплю с челом.
— Возможно, если я исполню контракт, Манан переменит свое отношение.
— Для тебя это важно?
Грим внимательно посмотрел на девушку.
— Для меня важна ты.
Долгий взгляд, долгое прикосновение. Лая давно призналась себе, что Грим тоже стал для нее наркотиком. Не говорила вслух, но призналась.
— Мне плевать на мнение Манана. — Черные глаза шасы не лгали — ей было плевать на мнение отца.
— Но ты расстроилась, когда он позвонил.
И это тоже было правдой.
— Я делаю то, что хочу, а он не должен вмешиваться в мою жизнь.
Голос прозвучал твердо, очень твердо, однако Грима столь категорическое высказывание не устроило. Он знал, что в глубине души Лая относится к отцу теплее, чем показывает.
— Мне кажется, тебе будет легче, если наши с Мананом отношения улучшатся, — мягко произнес наемник.
Лая поджала губы, провела пальцем по плечу Грима, прищурилась и, глядя любовнику в глаза, согласилась:
— Мне будет легче.
— В таком случае, я подпишу контракт.
— У тебя есть его номер. — Девушка поднялась с кровати. — Если что, я буду в ванной.
Потянувшийся за телефоном Грим замер. Посмотрел на ягодицы медленно идущей к дверям девушки и улыбнулся.
— Может, сначала я потру тебе спину?
— А у тебя получится? — не оборачиваясь, поинтересовалась Лая.
— Вот и проверим!
* * *— Вы приводите весьма занятные подробности, Схинки, — чуть удивленно протянул Сантьяга. — Не ожидал.
— Они вас возбуждают?
— Мне любопытно, откуда вам известны столь пикантные детали взаимоотношений Грима и Лаи? — Комиссар поправил манжету. — От кого-то из них?
— Разумеется.
— Вы расспрашивали их настолько подробно?
— Мой господин предельно внимательно подходит к отбору помощников.
— Да, я заметил.
Однако выбранный комиссаром тон не понравился собеседнику.
— Не думаю, что в данном случае уместна ирония, — насупился Схинки. — Мы в самом начале беседы, вы еще многого не понимаете. А когда поймете, возможно, пожалеете.
— О том, что был ироничен?
— О том, что поняли.
Несколько секунд Сантьяга и Схинки смотрели друг другу в глаза. Жестко. Внимательно. Затем комиссар улыбнулся.
— В таком случае, прошу, продолжайте. Поразите меня.
— Для этого придется перепрыгнуть через пару эпизодов, и вполне возможно, вы потеряете нить повествования.
— Оно становится настолько сумбурным?
— Сложным.
— Меня не смущают путаные истории. — Сантьяга вновь взялся за коньяк. — Видите ли, далеко не все оказывающиеся в моем кабинете… собеседники способны сохранять ясное мышление. Я привык восстанавливать истину по обрывистым фразам, перемежаемым…
— Всхлипами? Стонами? Криками боли?
— Нет, — покачал головой комиссар. — Четко выстроенными предложениями. — Глотнул коньяка и скромно уточнил: — Мы ведь в моем кабинете. Здесь я разговариваю.
— Но я помню, как вы мне угрожали!
— Ни в коем случае, Схинки, ни в коем случае. — Глаза нава напомнили его собеседнику черные дыры: все притягивали, но ничего не отдавали. — Вы судите чересчур примитивно, оперируете лишь двумя понятиями, двумя цветами: черным и белым. А ведь богатство мира прячется в полутонах. В оттенках…
— Конечно, конечно, я всего лишь несчастный, плохо воспитанный Схинки, которому никогда не откроется подлинная красота. Я знаю.
— Вы в силах это изменить. Поступите в среднюю школу. Выучитесь на кого-нибудь. Прочтите пару книг, в конце концов.
— Возможно, потом. — Схинки забросил ноги на подлокотник кресла. — А пока давайте вернемся на базу…
* * *— Ты такой холодный…
Это шепот. Едва различимый, прячущийся в губах, легкий, как дыхание, но страстный, обжигающе страстный. Горячий шепот о холоде.
— Ты выходил на улицу в одной рубашке?
Поздняя осень в Нью-Йорке — не лучшее время для прогулок без пальто. Даже для очень коротких прогулок. Она беспокоилась о нем.
— Покупал сигареты…
Он брякнул первое, что пришло в голову, что пару раз слышал от нее. А она и забыла, что он не курит. Вылетело из головы, поскольку все мысли вились вокруг желания.
— Плевать, что ты там делал…
Руки скользят по плечам, губы целуют холодную щеку, холодную шею, пальцы зарываются в короткие, густые волосы. Его дыхание становится прерывистым. Он тоже заводится. К тому же сегодня он впервые дал ей почувствовать истинную температуру своего тела. Потому что сегодня они занимаются любовью в последний раз. И эта мысль возбуждает больше, чем откровенность ее желания.
— Я хочу тебя согреть.
— Я тоже этого хочу.
Шепот, полный страсти и предвкушения. Шепот, живущий лишь в сумраке спальни. Шепот… и слова не важны. Они могут быть любыми. Это шепот самой любви…
— Ты специально пришел в мою постель таким холодным?
— Тебя это заводит?
— Обжигает…
Девушка закрывает глаза. Улыбается, прижимаясь к навалившемуся любовнику, проводит кончиком языка по пухленьким, нарисованным темно-красной помадой губам, левой, свободной, рукой сдавливает свою грудь… и вздрагивает.
— Ты…
— Нравится?
Девушка широко распахивает зеленые глаза — в них боль. Тело не лжет, тело кричит: боль! Смерть! Боль! Инстинкты пляшут кадриль, но разум… Разум зачарован жарким холодом объятий. Разум заставляет шептать:
— Мне нравится…
Разум приказывает глазам закрыться. И приказывает рукам обнимать холодное, как ярость викинга, тело любовника. Убийцы.
Наслаждение…
— Ты самый лучший… Бруно, ты слышишь? Ты самый лучший! А-а… — Боль или удовольствие? Что вызвало стон? — Я не знала, что кто-то умеет так любить…
Мужчина не отвечает. Он занят. Он слишком глубоко вошел, иглы погрузились до самых десен и уверенно тянут ее жизнь в его тело. Ему становится теплее. А она… она ничего не замечает. Сигналы тела становятся слабее. Тело сдается. Тело понимает, что погруженный в наслаждение разум забыл обо всем на свете. Даже о том, что тело умирает.
Тело умирает, а губы шепчут:
— Мне хорошо с тобой…
Она тихонько и счастливо вздыхает.
Он молчит.
Он не может ответить.
Ее глаза больше не откроются.
А ее лицо медленно тает, обращаясь в зыбкую дымку. Облако образов расплывается, открывая вид на дальнюю стену лаборатории…
Ярга усмехнулся и повел рукой, окончательно развеивая в ничто вызванное из глубин памяти младшего Луминара событие. Еще один штрих к портрету вампира.
— Любишь убивать романтично? Не ожидал, Бруно, не ожидал. Ты казался… — Подыскивая подходящее определение, Ярга перевел взгляд на молодого Луминара. — Ты казался менее извращенным.
Обнаженный Бруно был запечатан в пульсирующий розовый куб, который висел в воздухе рядом с Яргой. Тело масана отчетливо просматривалось через прозрачный материал, а голову окутывало плотное темно-синее облако, из которого призрачной дымкой поднимались заинтересовавшие нава воспоминания.
— Нравится вести себя красиво, но фантазии маловато. Эту черту характера можно использовать…
— Для чего?
— Для дела, разумеется.
Схинки вошел в лабораторию без приглашения, даже не постучался. Своим ключом открыл электронный замок, спокойно преодолел магическую защиту — контур «кольца саламандры» распознал своего — и уселся на металлический стул, насмешливо разглядывая масана.
— Муха в янтаре.
— Зачем притащился?
Однако подлинного раздражения в голосе Ярги не слышалось. Наоборот, казалось, что неожиданный визит обрадовал нава: пришел друг настолько близкий, что его появление всегда в радость.
— Три масана и девка, — сообщил Схинки. — Кто-то из них шпион Сантьяги. — Ткнул пальцем в Бруно: — Не он.
— Среди новичков всегда есть шпионы, — пожал плечами Ярга, медленно и очень тщательно разминая пальцы.
— Получается, Тео или Катарина?
— Получается, — подтвердил нав.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Ярга едва заметно улыбался, Схинки напряженно всматривался в его лицо. Потом сообразил.
— Ты не хочешь их оперировать!
— Не хочу, — подтвердил нав.
— Почему?
— Настало время изменить тактику, — объяснил Ярга. — До сих пор мы разоблачали шпионов и убивали их. Теперь же пришла пора для небольшой демонстрации.
— Не рановато?
— Собрался со мной спорить? — резко бросил нав.
Однако эта искренняя резкость не произвела на Схинки впечатления. В ответ он лишь удивленно поднял брови.
— А для чего ты меня держишь?
Ярга поморщился, отвернулся к Бруно, но через пару мгновений ответил:
— Не рано. В самый раз.
— Хорошо…
— Проваливай! Ты мешаешь.
Схинки послушно поднялся на ноги и направился к дверям.
— К тому же я не могу оперировать всех, — добавил нав.
Для этого нет ни возможностей, ни желания.
Процедура, которой Ярга подвергал некоторых своих помощников, требовала огромного расхода магической энергии и неимоверных усилий. Длилась она недолго, от сорока минут до часа, однако выжимала досуха, на полное восстановление сил нав тратил до полусуток.
Тем не менее результат того стоил.
Ярга посмотрел на Бруно, усмехнулся, на этот раз жестко, после чего аккуратно погрузил руки в куб. Прохождение через розовое потребовало некоторых усилий, а вот темное облако приняло длинные кисти нава легко.
— Посмотрим, посмотрим… — Вниз Ярга не смотрел, наоборот, поднял взгляд вверх, к потолку, работал с головой Бруно на ощупь, но, судя по выражению лица нава, все шло так, как он хотел. — Ага, добрался…
Розовое чуть потемнело: пребывающий без сознания масан попытался изогнуться, и субстанции, из которой был сделан куб, пришлось уплотниться.
— Спокойно, спокойно, — пробормотал нав, продолжая ковыряться в облаке. — Тебе ведь пока не больно, просто неприятно. Самое интересное начнется потом.
Ярга вытащил руки из головы Бруно, тяжело вздохнул, отступил от куба, и рядом с ним тут же появился кусок мыла, затем наклоненный кувшин — вода потекла в подлетевший тазик. Ярга вымыл руки, вытер их полотенцем и задумчиво подошел к грозди стеклянных шаров, прикрепленных в одном из углов лаборатории.
— Кажется, была подходящая заготовка…
Выбрал один из шаров, внимательно вгляделся в плавающий внутри туман, удовлетворенно кивнул, вернулся к Бруно и осторожно поместил шар в облако. Примерно через минуту темно-синее, а потом и розовое выдавили из себя опустевшую стеклянную оболочку.
— Очень хорошо.
Оставалось самое главное, самое интересное и самое трудное. Ярга глубоко вздохнул, закрыл глаза, досчитал до пяти и вновь погрузил руки в голову масана.
— Эрик! Здесь только что лежал мой бумажник.
— Я не брал, — равнодушно ответил дремлющий в кресле Робене.
Однако такой ответ Луминара не устроил, и он грубовато продолжил:
— Я не шучу.
— Я тоже.
— Какого черта…
Щелчок зажигалки заставил масанов одновременно поднять головы к потолку, а облако дыма, которое выдохнул в их сторону раскуривший сигарету орангутан, — поморщиться. До курильщика было далеко, футов двадцать пять по прямой, однако нелюбимый табачный дух преодолел это расстояние шутя.
— Кажется, я знаю, где твой бумажник, — с прежним безразличием произнес Робене.
Ярга простил обезьяну, выпустил из колеса, вернул первоначальный облик, и орангутан продолжил вести себя в привычном ключе — крал все, что плохо лежит.
— Скотина! — С чувством выругался Тео. И, разглядев за поясом орангутана свое имущество, потребовал: — Отдай!
Однако челообразный лишь скорчил гримасу и выдал очередную порцию дыма.