Сон вернул мне силы. Проснулся я в девять часов вечера – необыкновенно бодрым и свежим. Мне хотелось действовать, и душа моя жаждала мщения. Я принял душ, поужинал, переоделся во все чистое и принялся метаться по квартире, не зная, чем себя занять. Чехов все еще не появлялся.
За окнами уже ожила глухая чернота, пронизанная сверканием городских огней. Ночь еще не наступила, еще был слышен шум движения, гул лифта в подъезде, шаги на лестнице. Эти обыденные звуки успокаивали, давали понять, что жизнь продолжается своим чередом. Я подумал, каково теперь Марине в притихшей клинике, среди чужих людей, наедине со своими мыслями и беспросветной ночью, наполненной шумом ветра в кронах невидимых деревьев. Однако я не ощутил никакого дурного предчувствия. Может быть, это было обычным легкомыслием, но мне казалось, что, если бы Марине угрожала опасность, я почувствовал бы это.
На лестнице снова загудел лифт и, судя по звуку, начал подниматься. Звук этот все приближался, пока не оборвался на моей площадке. Потом раздался лязг разъезжающихся дверей, и кто-то подошел к двери. Затрещал звонок.
Через глазок я увидел сутуловатую фигуру Чехова и отпер замок. Маленькие въедливые глазки Юрия Николаевича подозрительно оглядели меня, словно выискивая какие-то скрытые дефекты в моей внешности, и я, грешным делом, подумал, что Чехов откуда-то знает о потасовке в подвале. Посторонился и нетерпеливо сказал:
– Заходи! Что стоишь?
Юрий Николаевич хмыкнул и переступил порог. Комнату мою он разглядывал уже не так внимательно, но в его взгляде промелькнула досада.
– Черт тебя знает! – с неодобрением сказал он. – Когда ты наконец приберешься в квартире? Тебя нужно или женить, или выселить на 101-й километр! Такого беспорядка, как у тебя, нигде больше не встретишь!
Я поспешно сбросил с кресла ворох одежды и предложил Чехову садиться.
– Поскольку ты, Юрий Николаевич, ворчишь, я заключаю, что ты в скверном расположении духа, а из этого уже делаю вывод, что твои намерения не увенчались успехом. Я прав? – В моем голосе слышалась невольная радость, потому что неудача Чехова как бы извиняла и мой провал.
Юрий Николаевич пренебрежительно посмотрел на меня и плюхнулся в кресло. Усевшись поудобнее, он достал из пачки папиросу, лихо закусил ее желтоватыми ровными зубами и щелкнул зажигалкой.
– Организуй-ка пепельницу, юноша! – хрипловато скомандовал он, выпуская из ноздрей струи синего густого дыма. – Пока я в твоем бардаке пожара не наделал.
Я сходил на кухню и принес фарфоровую чашку. Юрий Николаевич поставил ее на подоконник, бережно стряхнул пепел и с иронией обратился ко мне:
– Если ты такой мастер на умозаключения, то тогда напряги свои мозги еще разок и попробуй прокомментировать вот этот факт! – С этими словами он расстегнул пиджак и продемонстрировал маленькую кобуру с пистолетом, закрепленную под мышкой.
Я открыл рот и с восхищением уставился на своего гостя.
– Неужели ты узнал адрес этого парня? – недоверчиво спросил я. – В самом деле?
Чехов важно кивнул и глубоко затянулся папиросным дымом.
– Как же это тебе удалось?
– Этот секрет касается только двоих, – жестко объявил Чехов. – Меня и того человека, который мне его раскрыл. Тебе нет смысла вдаваться в подробности. Лучше скажи, ты согласен вместе со мной навестить сейчас Сережку Бородина и задать ему парочку вопросов?
Я пожал плечами.
– Какой может быть разговор!
– В таком случае собирайся! – распорядился Чехов. – Но по ходу дела расскажи, чем закончилась твоя высадка… тебе удалось пообщаться с пани Малиновской?
Я смущенно почесал в затылке и робко сказал:
– Пожалуй, я расскажу – только поклянись, Юрий Николаевич, что сначала выслушаешь меня до конца, а ругаться будешь потом…
– А есть за что? – с интересом спросил Чехов.
– Еще как есть, – признался я. – Сам бы выругался, но, чувствую, бесполезно…
И далее я с покаянным видом изложил Чехову подробности своей встречи, не пытаясь ничего утаить. Он слушал, нахмурясь и машинально покачивая головой. Когда я закончил, он крякнул и полез в карман за новой папиросой.
– Можешь вздохнуть с облегчением, – милостиво разрешил он. – Разноса тебе я учинять не буду. В принципе ничего особенного не случилось. Подтверждается моя теория – они уже начинают вовсю делать глупости. Единственное, в чем тебя можно упрекнуть, – напрасно ты показал, что тебя интересует Краснов, это ты, прямо скажем, погорячился. Но я понимаю, что рядом с такой женщиной голова работает плохо… – Он сдержанно рассмеялся. – Но какова стерва, а? Ведь она решила разделаться с тобой, даже не разузнав толком о твоих планах… Немного глупо, конечно, но зато как убедительно!
– Так ты думаешь, Юрий Николаевич, что я не очень навредил расследованию? – неуверенно спросил я.
Чехов затушил папиросу, встал и застегнул пиджак.
– Думаю, не очень, – заключил он. – По-моему, тебя лупили от самоуверенности. Видимо, им удалось успокоить следователя, а с тобой решили уже не церемониться. Наверное, они считают свою позицию неуязвимой. – Тут Юрий Николаевич крепко взял меня за плечи и посмотрел мне в лицо с таким восхищением, будто мы не виделись по крайней мере год. – Но ты, брат, молодец! Ей-богу, молодец! Как ты всыпал этим придуркам! Я бы на твоем месте, пожалуй, растерялся…
– Я тоже растерялся, – скромно ответил я.
– Думаю, они этого даже не заметили, – сказал, посмеиваясь, Юрий Николаевич. – Однако, судя по тому, как они действовали, эти ребята вполне могли участвовать в устранении трупа. Говоришь, они приехали на джипе? Удобная машина! Вполне возможно, в салоне сохранились даже следы крови…
– Боюсь, крови там теперь более чем достаточно, – мрачно напомнил я.
– Да, это верно, – согласился Чехов. – Ты случайно не запомнил номер машины?
– Увы, я был слишком возбужден.
– Ну ничего – они наверняка еще напомнят о себе. Эти типы обычно мстительны.
– Ты умеешь успокоить, – сказал я.
– Все к лучшему! – воскликнул Юрий Николаевич, хлопая меня по плечу. – Чем больше они будут суетиться, тем легче нам будет работать! Просто отныне нам следует действовать в паре – в одиночку слишком опасно. Сегодня я допустил ошибку, оставив тебя одного. Правда, эта ошибка искупается той информацией, которую мне удалось раздобыть. Если удастся прижать как следует Бородина, полдела, считай, сделано!
– И у тебя нет никаких сомнений в достоверности этой информации? – спросил я.
– Почти никаких, – ответил Чехов. – Скажу тебе по секрету – я встречался с человеком, который хорошо посвящен в дела Августа. Кстати, он подтвердил мою гипотезу: Бородин должен был расправиться с Лебедем – и сделал это. Правда, мой информатор не в курсе, каким образом удалось выйти на Лебедя. Ни о Миллере, ни о медсестре Малиновской он даже не слышал. Видимо, все-таки эти люди не из их круга. То есть они преступники, но преступники-любители…
– Послушай, эти головорезы в пивбаре не выглядели любителями! – возмущенно сказал я.
– Просто дело в том, – грустно ответил Чехов, – что теперь любители страшнее профессионалов. Такие времена.
Мы вышли в прихожую. Надевая плащ, я деловито спросил:
– Может быть, мне прихватить какое-нибудь оружие? Ружье для подводной охоты или мясорубку?
– Ни к чему, – покачал головой Чехов и, хитро прищурившись, добавил: – В крайнем случае, пивная бутылка наверняка там найдется…
– А куда мы, собственно, едем? – поинтересовался я.
– Довольно далеко, – ответил Юрий Николаевич. – В Химки.
– Ого! Куда он забрался! – с неудовольствием заметил я.
– Да, и поэтому нам стоит поторопиться, – сказал Чехов. – Может быть, к утру вернемся.
Через пару минут мы уже садились в оранжевый «Москвич».
– На твоей тачке, Юрий Николаевич, только по ночам и ездить, – одобрительно сказал я, когда мы тронулись. – В темноте она выглядит не так вызывающе…
– Смейся-смейся! – отозвался Чехов. – У тебя-то и такой нет!
– На своих двоих я себя уверенней чувствую, – возразил я.
– Так говорят все неудачники! – важно заключил Чехов.
– Неудачником я себя мог бы назвать только в одном случае, – парировал я. – Если бы додумался купить «Москвич»!
Препираясь подобным образом, мы незаметно доехали до Кольцевой дороги. Потом наш пыл иссяк, мы замолчали, и мне впервые пришло в голову, что наше мероприятие может оказаться опасным. Чехов, видимо, придерживался того же мнения, раз захватил с собой пистолет. У того человека, к которому мы ехали в гости, тоже имелся пистолет, и я не был уверен, что он не пустит его в ход, если мы нарушим его сон.
Сворачивая с Ленинградского шоссе на улицу Маяковского, Чехов сказал:
– За мостом через железную дорогу должен быть двухэтажный дом барачного типа. Последний подъезд, первый этаж… Смотри внимательно!
Мы проехали мимо темных кварталов с редкими светящимися окнами и одиноко мигающими светофорами. Неожиданно откуда-то сзади накатился истошный вой сирены, и нас обогнала на полной скорости пожарная машина с мелькающим на крыше огоньком. Не успели мы проводить взглядом умчавшихся в темноту пожарных, как жалобный звук сирены возник снова. Тревожный свет фар пронзил салон «Москвича», и следом за красной машиной проскочила белая машина «Скорой помощи».
Мы проехали мимо темных кварталов с редкими светящимися окнами и одиноко мигающими светофорами. Неожиданно откуда-то сзади накатился истошный вой сирены, и нас обогнала на полной скорости пожарная машина с мелькающим на крыше огоньком. Не успели мы проводить взглядом умчавшихся в темноту пожарных, как жалобный звук сирены возник снова. Тревожный свет фар пронзил салон «Москвича», и следом за красной машиной проскочила белая машина «Скорой помощи».
– Не нравится мне это, Володя! – сказал Чехов неприятным голосом.
Я промолчал, но в душе появилось странное ощущение бессилия и неотвратимости. Уже подъезжая к мосту, мы увидели за железнодорожным полотном зарево пожара. Чехов стиснул зубы и прибавил газу. Мы проскочили мост и поняли, что оправдываются самые худшие предчувствия.
Слева от шоссе мы увидели приземистый двухэтажный дом. Из окон первого этажа в дальнем конце здания вырывались языки пламени. Возле дома колыхалась людская толпа и мигали синие огни машин. Пожарники уже разворачивали рукав.
Чехов остановил «Москвич» на обочине и выскочил из машины. Я последовал за ним. Мы подбежали к горящему дому и присоединились к толпе взволнованных зевак, большинство из которых были жильцами этого самого дома.
Заработал насос пожарной машины, и ревущая струя воды ударила в пылающие окна. Мы протискались поближе к месту событий. Чехов напряженно всматривался в испуганные лица окружавших нас людей, а потом схватил за плечо какого-то мужика, у которого прямо на голое тело было наброшено осеннее пальто.
– Там в огне люди есть? – требовательно спросил он.
Мужик повернул к нему ошеломленное лицо и, заикаясь, сказал:
– Н-не з-знаю! Я с-спал уж-же… Вд-друг – бах! Ч-ч-чувствую, паленым п-пахнет… Г-гляжу, а это под нами!
Он еще что-то бормотал, горячась и размахивая руками, но Чехов уже не слушал его.
– Кажется, нас опередили, Володя! – разочарованно заявил он.
Глава 8
– И нас действительно опередили, – сказал я на следующий день Марине, когда пришел навестить ее после обеда. – Мы с Чеховым дождались, когда потушат пожар. Пострадал один человек. По рассказам жильцов, он снимал комнату на первом этаже. Именно в этой комнате произошло возгорание. Человек этот выглядел так, словно возгорание началось с него.
– И вы полагаете, что это был…
– Хотя вместо лица у него осталась лишь головешка, – сказал я, – Чехов уверен, что это наверняка был твой приятель Краснов…
– Бедный Григорий! – вздохнула Марина. – Недаром его так мало волновала собственная внешность. Он будто чувствовал, что она ему больше не понадобится…
Сегодня она выглядела гораздо лучше, да и постельный режим уже не старалась соблюдать. По словам Марины, процедуры, которые она получала, творили чудеса. Приходилось верить ей на слово. Однако я заметил, что резкие движения причиняют ей некоторую боль.
– Послезавтра еще одна операция, – напомнила она. – Но это почти не вызывает у меня теперь беспокойства. Может быть, здесь не все чисто, но дело свое эти ребята знают.
– Насчет ребят не знаю, – заметил я. – Но девчата здесь точно бойкие. Тебе не приходилось иметь дела с медсестрой по фамилии Малиновская? Такая жгучая брюнетка с колдовскими глазами? Та самая, за которой я немного следил…
Марина покачала головой.
– По-моему, я даже не видела… Но ты как-то вскользь упомянул о своем наблюдении… Надеюсь, в своем любопытстве к этой особе ты не перешагнул границы благоразумия?
– Увы, перешагнул, – печально покачал я головой. – Я имел глупость напрямую спросить ее о Краснове, и в ту же ночь он отправился на тот свет.
О том погроме, который я учинил в пивной, я решил Марине не рассказывать. В конце концов, у мужчин тоже могут быть свои маленькие тайны. Зато я поделился с ней своими планами на ближайшую ночь.
– Понимаешь, все действующие лица ночного убийства на автостоянке мертвы, – сказал я. – Медсестра тоже исчезла. По крайней мере, здесь ее сегодня не было. У меня возникла мысль побеседовать с тем забинтованным типом, который прячется в «блатной» палате. Я рассчитываю сделать это ночью, чтобы нам никто не помешал. Отсижусь здесь, у тебя в туалете, пока не стемнеет, а потом проберусь в оперблок. Чехов снабдил меня великолепным набором отмычек. Ну как – прекрасная идея?
– М-да… – с сомнением в голосе протянула Марина. – Представляешь, что будет, если тебя поймают?
– Я буду очень осторожен, – пообещал я.
– А как же белый халат? – спросила Марина. – Ты же должен сдать его в раздевалку в обмен на свой плащ?
– Халат я захватил свой, – объяснил я. – А плащ оставил в машине Юрия Николаевича. Он будет караулить меня на автостоянке.
– С ума сойти! – ужаснулась Марина. – Неужели всю ночь?
– Ну, он подъедет к вечеру, – объяснил я. – А ждать будет до тех пор, пока мы не придем к какому-то результату. Может быть, загадочный пациент не будет тянуть резину и сразу раскроет нам свою тайну?
– Послушай, а ты не боишься, что он может попросту наброситься на тебя? – с беспокойством спросила Марина.
– Не волнуйся, я видел его в коридоре, – снисходительно сообщил я. – Против меня он мелковат.
– Все равно мне не нравится эта затея! – решительно сказала Марина.
Мне так не казалось. Привычный охотничий азарт охватил меня и требовал разрядки. Тем более ничего опасного или сложного в планируемой акции я не видел. В худшем случае меня выставили бы с треском из больницы – я полагал, что даже в милицию меня вряд ли бы стали сдавать.
Было бы нелишним понаблюдать за «блатной» палатой днем, чтобы определить, кто еще из персонала связан с ней напрямую. Но в таком узком и спаянном кругу проделать это было невероятно сложно – я мог спугнуть злоумышленников. Вполне возможно, что кто-то из них незаметно наблюдает за мной.
Поэтому я терпеливо дождался вечера, отсиживаясь на краю небольшой сидячей ванны. Предосторожность была нелишней, так как в палату несколько раз заглядывала медсестра, а однажды – перед концом смены – зашел сам доктор Маслов, который интересовался самочувствием Марины и ее аппетитом.
Она отвечала, едва сдерживая смех, вероятно, представляя ту немую сцену, которая возникла бы, если бы Маслову вдруг пришло в голову заглянуть в ванную комнату. Но он, видимо, счел веселость пациентки свидетельством ее выздоровления и, удовлетворенный, ушел.
Около восьми часов вечера, после ужина, началась раздача лекарств. Появилась медсестра с передвижным столиком, но не одна, а в сопровождении дежурного доктора. Он тоже задал Марине вопрос о самочувствии, причем по его тону у меня сложилось впечатление, что доктор этот – человек новый. То же самое пришло в голову и Марине.
– Вы новенький? – спросила она.
– Да. А что, это заметно? – немного застенчиво спросил врач. – Я и правда сегодня первый день в клинике. И сразу попросился поставить меня на дежурство, чтобы поближе ознакомиться с делом. Я давно ждал, когда у Миллера освободится место врача.
– Доктора взяли на место доктора Груздева, – пояснила словоохотливая медсестра. – Не знаете такого?
Я навострил уши – новость была неожиданной. Еще один человек, причастный, пусть и косвенно, к преступлению, удален из клиники.
– Он что же, уволился? – спросила Марина, которую, видимо, тоже поразило это сообщение.
– Между нами говоря, – сказала медсестра, которой очень хотелось выговориться, – доктор Груздев попивал, и Михал Михалыч давно хотел от него избавиться. А тут, говорят, Николай Петрович принял прямо на работе, а кто-то его заложил. Михал Михалыч вызвал его в кабинет и в пять минут уволил.
– Надо же! – сказала Марина. – Строго тут у вас!
– У нас строго, – согласилась медсестра. – Пациенты деньги большие платят и хотят, чтобы все было как полагается.
– И это получается? – невинно поинтересовалась Марина. – Никаких происшествий не бывает?
– Давно уже не было! – убежденно ответила медсестра. – Все у нас тихо-мирно.
В искренности ее слов было трудно сомневаться. Наверное, она не допускалась к обслуживанию секретной палаты, а если и допускалась, то не находила в этом ничего предосудительного. В сущности, она была права: все здесь делалось тихо – если даже и приканчивали пациентов, то из бесшумных пистолетов.
Через минуту после ухода медиков Марина выглянула в коридор и позвала меня.
– Выходи! – иронически сказала она. – Ты, наверное, там уже весь отсырел. Путь свободен. Они зашли в соседнюю палату, и, учитывая их болтливость, можно надеяться, что никто тебя здесь не заметит.
Я расправил белый халат, изобразил на лице необычайно деловую мину и вышел из палаты. Тишина и безлюдность коридоров поразили даже меня. Похоже, это была самая тихая клиника из всех, которые мне доводилось видеть.
Никем не замеченный, я добрался до лестницы и спустился на первый этаж. Здесь было темно – лишь в холле ярко горели лампы и прогуливался охранник в пятнистой униформе. О нем я начисто забыл. Но как ни в чем не бывало махнул ему рукой и сказал: