Сид Сойер, хороший мальчик, примерный мальчик, осмотрительный мальчик, ни разу не поскользнулся и не упал. Санок он с собой не возил, дорогу выбирал с большой осторожностью и потому прибыл в школу без приключений. Том Сойер, хотя и тащил с собой санки, также добрался до школы без приключений потому, что рядом с ним был всегда готовый помочь Гек Финн, который в те дни в школе еще не учился, а приходил просто так, чтобы побыть дольше со своим другом. Генри Баском также добрался благополучно. Этот подлый мальчишка — сын богача работорговца — очень кичился своей одеждой и дома имел маленькую бойню со всеми необходимыми к ней приспособлениями и орудиями, настоящую бойню в миниатюре, в которой он забивал щенков и котят точно так, как забивают скот в «Пойнте». В классе он был вожаком на этот год, поэтому слабые и робкие боялись его и льстили ему, и никто не любил. Он добрался до школы без приключений потому, что его слуга, чернокожий раб Джейк, помогал ему взбираться на гору и тащил за ним его санки — не какие-нибудь самоделки, а купленные в магазине, отполированные и выкрашенные, с обитыми железом полозьями. В Питтсбурге это были единственные фабричные санки. Их привезли из города Сент-Луи.
Наконец собрались все ученики, раскрасневшиеся, запыхавшиеся и продрогшие, несмотря на свои вязаные шарфы и теплые варежки и рукавицы. Девчонки зашли в школу, а мальчишки столпились на улице с подветренной стороны. И вот тут ребята заметили, что среди них появился новичок — событие чрезвычайно интересное потому, что в деревне новый человек — явление даже более редкое, чем новая комета на небе. На вид незнакомцу было лет пятнадцать. Одет он был с иголочки, скромно, но изящно и с большим вкусом. Лицо у него было радушное и привлекательное, и весь он был исключительно красив, красив до невероятия! Его прекрасные глаза были глубокие и мягкие; во всем его облике чувствовалась сдержанность и благородство, доброта и обаяние. Большинство мальчиков с приятным для себя удивлением сразу же признали в нем что-то знакомое — они уже встречались с нечто подобным в книжках о сказочных принцах. С раздражающей деревенской откровенностью они уставились на него, однако незнакомец оставался невозмутимым и казался ничуть не обеспокоен этим. Генри Баском, разглядев его со всех сторон, протолкался вперед и начал вызывающе допрашивать:
— Ты кто такой? Как тебя зовут?
Незнакомец медленно покачал головой, словно говоря, что он не понимает вопроса.
— Ты что, оглох? А ну отвечай!
Вторичное медленное покачивание головой.
— Отвечай, тебе говорят! А то как дам разок по шее!.
Том Сойер вмешался и сказал:
— Постой, Баском, это нечестно. Если ты хочешь подраться с ним и не желаешь подождать до перемены, как требуют правила, то давай по закону… Положи себе на плечо что-нибудь, а он пусть сшибет.
— Хорошо. Я заставлю его драться прямо сейчас, не сходя с места, неважно, хочет он того или нет.
Баском положил на плечо ледышку и сказал:
— А ну попробуй сшиби!
Новичок недоуменно и вопросительно оглядывал мальчиков, и тогда Том выступил вперед и стал объяснять ему знаками. Он тронул мальчика за правое плечо, затем сбил ледышку со своего плеча, положил ее обратно и показал жестом, что именно так мальчик должен сделать. Незнакомец улыбнулся, вытянул руку и коснулся пальцем ледышки. В ту же минуту Баском размахнулся, желая ударить парня по лицу, но, как оказалось, промахнулся и, увлекаемый инерцией, поскользнулся на льду, упал навзничь и покатился вниз под гору под хохот, хлопки и улюлюканье ребят.
Раздался звонок, и мальчишки ринулись в класс, спеша занять свои места. Незнакомец отыскал в стороне пустую скамейку и сразу попал под обстрел десятка удивленных глаз взволнованно перешептывающихся девочек. Начался урок. Арчибальд Фергюсон, старый учитель-шотландец, постучал по столу указкой, потом поднялся на кафедру и, сложив вместе руки, сказал:
— На молитву!
После краткой молитвы и исполнения религиозного гимна началась собственно учеба: класс загудел, занявшись таблицей умножения. Повторив таблицу до умножения «двенадцать на двенадцать», приступили к решению задач по арифметике, для чего раскрыли грифельные доски. Тут ученики получили много замечаний и мало похвал. Потом класс превратился в тараторящих попугаев, которые знали в грамматике все правила, за исключением одного, как эти правила использовать в обычной речи.
— Диктант! — сказал учитель.
Тут его блуждающий взор упал на новичка, и приказ был отменен.
— Хм, новенький ученик? Как тебя зовут, мой мальчик?
Незнакомец поднялся и с вежливым поклоном сказал:
— Пардон, мосье, йе не компренд па.
Фергюсон посмотрел с приятным удивлением на мальчика и сказал по-французски:
— О, француз, очень приятно! Давненько я не слыхал французской речи. Я единственный человек в деревне, который знает этот язык. Добро пожаловать, добро пожаловать! Буду рад возобновить свою разговорную практику. Значит, ты английского не знаешь?
— Ни слова, сэр.
— Придется тебе потрудиться выучить его.
— С удовольствием, сэр.
— Ты собираешься регулярно посещать школу?
— Если позволите, сэр.
— Что же, хорошо. Займись пока что английским языком. В грамматике около тридцати правил, и их нужно выучить назубок.
— Я уже заучил их, сэр: я только не знаю значения отдельных слов.
— Что?! Каким образом? Когда ты успел их выучить?
— Я слышал, как класс повторял вслух правила перед тем, как приступить к диктанту.
Учитель смотрел некоторое время озадаченно на мальчика поверх очков, затем сказал:
— Если ты не знаешь ни одного английского слова, то как ты узнал, что это был урок грамматики?
— Из его сходства с французским… как и само слово «грамматика», сэр.
— Верно. Головка у тебя варит. Ну правила ты быстро заучишь.
— Я и так наизусть их знаю, сэр.
— Не может быть! Ты говоришь чепуху, сам того не понимая.
Мальчик вежливо поклонился и ничего не сказал.
Учитель почувствовал вину за свою грубость и потому сказал мягко:
— Мне, конечно, не следовало так выражаться, извини. Забудь об этом, мой мальчик. Ну-ка повтори мне правила грамматики, как умеешь, не думая об ошибках.
Мальчик начал с первого правила, легко и просто справляясь с поставленной задачей. Одно правило за другим срывались с его губ, пока учитель и класс с затаенным дыханием и разинутыми ртами следили за ним. Кончив, мальчик опять вежливо поклонился и встал в ожидании. Фергюсон молча сидел в своем большом кресле минуту или две, а затем сказал:
— Неужели в самом деле ты не знал этих правил до того, как пришел сюда?
— Да, сэр.
— Клянусь честью, я готов поверить тебе по той правдивости, которая прямо написана на твоем лице. Но нет, не могу никак… Это выше моих сил. Такая память и такой слух… вещи, конечно, невозмо… да ни один человек на свете не обладает такой памятью, как у тебя!
Мальчик опять вежливо наклонил голову и промолчал. Старый педагог вновь устыдился своих слов, потому сказал:
— Я, конечно, не собирался сказать… Я совсем не хотел… хм, ответь мне, пожалуйста… не мог бы ты как-то доказать, ну, например, по другому предмету сделать то же самое… Попробуй, а?
Мальчик невозмутимо и без всякой показной скромности и какого-либо намерения разыграть кого-то начал с арифметики и точно повторил все, что сказали за время урока учитель, ученики, полностью имитируя голос и манеру произношения каждого.
Это было что-то невероятное. Мальчик не упустил ни единого жеста, ни одного слова и взгляда…
…Наконец учитель сказал:
— Это самая удивительная штука, когда-либо виденная мной. На этом свете нет другого такого таланта, как у тебя, малыш. Благодари бога за это и за ту благородную скромность, с которой ты носишь в себе подобный дар. И сколько времени ты можешь удержать в своей памяти все эти вещи?
— Я никогда не забываю ничего из того, что я видел или слышал, сэр.
— Совершенно?!.
— Да, совершенно…
— Невероятно, просто неслыханно… Дай-ка я тебя проэкзаменую слегка, просто ради интереса. Так, возьми вот этот англо-французский словарь и ознакомься с ним, пока я займусь с классом. Мы не помешаем?
— Нет, сэр.
Мальчик взял словарь и начал его бегло листать страницу за страницей. Он явно не задерживал внимания ни на одной строчке, а просто проглядывал глазами всю страницу целиком сверху донизу и переходил к следующей. Занятия в классе как-то переходили с предмета на предмет, но состояли в основном из грубых промахов и ошибок, ибо восхищенные глаза учеников с учителем во главе были прикованы большей частью к новичку. Через двадцать минут мальчик закрыл книгу. Заметив это, Фергюсон сказал с ноткой разочарования в голосе:
— Извини меня, но я вижу, это тебе не интересно!
Мальчик встал и сказал:
— О сэр, наоборот! Вот здесь по-французски, а тут по-английски. Теперь я знаю слова на вашем языке, правда, произношение не очень важное…
— Ты знаешь слова?!. И сколько же слов ты запомнил?
— Все, сэр.
— Но ведь тут шестьсот сорок пять страниц ин-октаво — за такое короткое время ты не мог просмотреть и десятой доли… Две секунды — страница? Это невозможно…
Мальчик, ничего не возражая, стоял, почтительно склонив голову.
— Хм, виноват. Мне следовало бы научиться у тебя вежливости. Так, дай-ка сюда книгу. Начнем. Повторяй наизусть!
И новое чудо. Из уст мальчика словно водопад хлынули слова, их толкование, сопровождающие для примера фразы и предложения, знаки, показывающие части речи, в общем, все. Новичок, ничего не пропуская, повторил все подробно и даже дал сравнительно правильное произношение, так, как оно было дано в словаре.
Преподаватель и ученики сидели молча и неподвижно, охваченные благоговейным страхом и восхищением, не замечая, ничего, кроме прекрасного незнакомца и удивительного аттракциона.
Спустя много времени исполнитель прервал свое выступление…
…В наступившем молчании раздался голос учителя:
— Мальчик, ты чудо!. Ты единственный человек в Америке, который знает все слова английского языка. Пусть они устоятся все как есть в твоей голове, а синтаксическая конструкция придет сама собой. Теперь возьмись за латынь, потом греческий, математику и стенографию. Вот книги. Даю тебе по тридцать минут на каждый предмет, и на этом твое образование закончится. Но скажи мне, пожалуйста, как ты ухитряешься это проделать? Каков твой метод, хотел бы я знать? В строчки ты не вчитываешься, ты лишь проглатываешь глазами страницы, словно стираешь с классной доски колонки цифр. Тебе понятно, что я сказал по-английски?
— Да, учитель… Понятно… Никакого особого метода у меня нет. Я хочу сказать, у меня нет какого-то секрета. Я враз охватываю взором все, что написано на странице… вот и все.
— Но ты видишь ее всю с первого взгляда?
— Да. Точно так, как я вижу с одного взгляда весь класс. Если я после этого могу различить по отдельности каждого и сказать, в чем он одет, какое у него выражение лица, цвет глаз и волос, какой длины нос, завязаны или нет шнурки на его ботинках, то зачем мне смотреть второй раз?
При этих словах сидевшая в противоположном углу класса Маргарет Стовер быстро убрала под стол ноги с расшнурованными туфлями.
— Да, мне не приходилось еще видеть человека, который мог бы так вот, лишь раз окинув взглядом обстановку, запечатлеть в своей памяти тысячи различных подробностей. Возможно, глаза такого удивительного существа, как стрекоза, и могли бы это сделать, но там другое дело — у нее их двенадцать тысяч, так что улов, добываемый таким множеством глаз, вещь, не выходящая за пределы разума и понимания. Что же, берись за латынь, малыш, — сказал учитель, а потом со вздохом добавил:
— Нам же с нашими жалкими способностями придется и дальше сидеть и корпеть над учебниками.
Мальчик взял книгу и стал ее перелистывать так, словно просто решил пересчитать количество страниц. Весь класс со скрытым злорадством поглядывал на Генри Баскома и втайне торжествовал, видя, как тот раздосадован. Ведь до сих пор он был единственным в школе учеником, знавшим латинский язык, и очень чванился этим, причиняя множество огорчений своим товарищам.
Класс все время гудел и волновался, направив большую часть своего внимания и помыслов не на занятия, а на разгоревшуюся зависть к новичку.
Прошло полчаса, и класс увидел, как мальчик отложил в сторону учебник латинского языка и взялся за греческий; ученики ехидно посмотрели на Генри Баскома, и удовлетворенный шепот прошелся по рядам. Греческий, математика были одолены в свой черед, затем дело дошло до «Нового метода стенографии, по названию фонография». Но стенография недолго жила — одна минута и двадцать секунд было затрачено на ее изучение, после чего незнакомец перешел к другим предметам. Заметив это, учитель сказал:
— Что так быстро покончено со стенографией?
— Так она основана всего лишь на нескольких простых и кратких правилах, сэр. Применять их легко и просто — как правила в математике. Кроме того, тут вставлена масса примеров — приведено бесчисленное множество сочетаний английских слов, из которых гласные исключены. Система эта просто изумительная по своей простоте, точности и ясности. Она позволяет записывать и по-гречески и на латыни, давая сочетания слов с исключенными гласными, которые, несмотря на последнее обстоятельство, остаются понятными.
— Хм, твой английский улучшается прямо на глазах, мой мальчик.
— Да, сэр. Ведь я прочел все эти книги, и они помогли мне отточить языковые формы — те изложницы, в которых он отлит.
— Я уже не могу больше ничему удивляться. Мне кажется, нет чуда, который такой разум не мог бы совершить. Подойди к доске, я хочу посмотреть, как будет выглядеть греческий язык при фонографической записи сочетаний слов с исключенными гласными. Я продиктую несколько отрывков, а ты записывай.
Мальчик взял мел, и экзамен начался. Учитель диктовал вначале медленно, потом быстрее и быстрее и наконец с такой быстротой, с какой только он мог. Мальчик записывал за ним без всякого затруднения. Затем учитель перешел на латинские фразы, английские, французские — мальчик и тут отлично справился с заданием.
— Поразительно, дитя мое… Ошеломляюще поразительно! Еще одно чудо, и я сдаюсь. Вот страница, вся заполненная колонками цифр. Сложи их вместе. Я видел, как это проделал за три с половиной минуты один известный аттракционист-фокусник. Итоговая сумма мне известна. Итак, засекаю время! Ну-ка побей его рекорд!
Новичок взглянул на листок, вежливо поклонился и сказал:
— Четыре миллиона восемьсот шестьдесят пять тысяч четыреста девяносто шесть, если, конечно, неясная двадцать третья цифра в пятой строке сверху — девятка, а не семерка. Тогда итог будет на два меньше.
— Правильно, рекорд побит. Но ведь у тебя не было даже времени разглядеть замазанную цифру, не то чтоб заметить, на каком месте она находится? Подожди-ка, я отыщу ее. Так говоришь, двадцать третья в пятой строке сверху? Ага, вот она. В самом деле не ясно, то ли это семь, то ли девять. Но неважно, ответ все равно правилен.
О-о, неужто мои часы врут? Время-то далеко за полдень, а мы и про обед забыли. Такого еще ни разу не случалось за тридцать лет моей работы в школе. Воистину сегодня день чудес. Ну, дети, можете разойтись по домам. Так как же тебя зовут, мой маленький чародей?
Все школьники, снедаемые любопытством, столпились перед новичком и жадно пожирали его завистливым взглядом. Все, кроме Баскома, который оставался стоять в стороне, сердито надутый.
— Кварант-квотре, сэр. Сорок четвертый.
— Как-как? Ведь это же только номер, а не имя.
Незнакомец вежливо поклонился. Учитель замял вопрос.
— Когда же ты прибыл в наши края?
— Вчера вечером, сэр.
— У тебя тут родные и близкие?
— Нет, сэр, никого.
— Где же ты остановился?
— Меня приютил в своем доме мистер Хотчкинс.
— Ну ты увидишь, это прекрасные люди, добрые и отзывчивые. Тебя кто-нибудь представил им?
— Нет, сэр.
— Ты понимаешь, я любопытен. Мы все тут очень любопытны, в этой маленькой скучной деревне. Но наше любопытство безвредно. Каким образом тебе удалось объяснить им, что ты хочешь?
— С помощью знаков и благодаря их доброте и состраданию. На дворе было холодно, а я странник.
— Верно, верно, хорошо сказано, без лишних слов. Это точно характеризует Хотчкинсов, тут вся их жизнь. Значит, ты вошел… и каким образом?…
Сорок четвертый вежливо склонил голову.
Учитель сказал дружелюбно:
— Еще раз виноват. Забудь об этом, прошу тебя. Я очень рад, что ты приехал сюда, и признателен тебе за это…
— Благодарю вас, сэр.
— Мой служебный долг требовал, чтобы я поговорил с тобой прежде, чем ты уйдешь из школы, потому-то я и расспрашивал тебя. Прими это как извинения. Адью!
— Прощайте, учитель!
Класс опустел, а старый Фергюсон продолжал расхаживать между парт с чувством собственного достоинства, приличествующим его служебному положению.
II
Оживленно тараторя, девочки быстро разошлись, чтобы быстрее попасть домой и рассказать о всех тех чудесах, свидетелями которых они были; тогда как мальчики, выйдя на улицу, столпились возле школы и ждали, молча и нетерпеливо. Они почти не обращали внимания на резкий холод и были, по-видимому, увлечены более важным делом. Генри Баском стоял в стороне от других, неподалеку от крыльца. Новичок все еще оставался в школе, остановленный Томом Сойером, который решил предупредить его о грозящей опасности.